Дома, детей фиванки побросали; В вакхическом безумии они Скитаются в горах, поросших лесом, И бога Диониса – что за бог, Не знаю – буйной почитают пляской. Среди их роев полные вином Стоят кратеры, а вакханки наши Тайком, поодиночке, в чащу леса Бегут – с мужчиной ложе разделить! По виду – вдохновенные менады, Но Афродита им милей, чем Вакх. Иных я уж поймал: связавши руки, В тюрьме теперь их люди стерегут. А тех, что нам покуда не попались, На Кифероне всех переловлю: Ино, Агаву, что от Эхиона Меня родила, Актеона мать[10] — Я разумею Автоною – крепко В железо их велю я заковать, Авось тогда пройдет их беснованье. Да, говорят, какой-то чародей Пожаловал из Лидии к нам в Фивы… Вся в золотистых кудрях голова И ароматных, сам с лица румяный, И нега Афродиты у него В глазах; обманщик этот дни и ночи С девицами проводит, – учит их Он оргиям ликующего бога… Ну, попадись он мне, – тогда стучать О землю тирсом, встряхивать кудрями Не долго будет – голову сниму. Он смеет богом Вакха называть[11]! Он говорит, что в Зевсовом бедре Он был зашит – тот жалкий недоносок, Которого огнем небесным Зевс Испепелил, а заодно и матерь, За лживую о браке похвальбу! Все это знают, и неужто дерзкий, Кто б ни был он, хулой не заслужил Позорной петли? Ба! Что вижу! Новость! Вот диво-то! Тиресий-чудодей И матери отец, как будто на смех, В небридах пестрых, с тирсами в руках Служить собрались Вакху! Дед, могу ли Я старость чтить, теряющую смысл? Да сбросишь ли ты плющ? От тирса руку Освободишь ли наконец, старик? (Тиресию.) Все ты, Тиресий? Видно, снова хочешь, Вводя к фиванцам бога, погадать По птицам и за жертвы взять деньжонок! О, если б не седая голова Тебя спасала, посидел бы ты Теперь в оковах, там, среди вакханок, За оргии порочные твои! Нет, тот обряд, где женам подают Сок виноградный, чистым не признаю. Корифей Безумец! Ни богов, ни Кадма чтить, Посеявшего колос земнородный, Не хочешь ты и только род позоришь! Тиресий Когда умен вития и предмет