– Не знаю, дружочек, – нежнейшим голосом ответила Индра. – Знаю только, что его слова – нелепая ложь. Сем в последнее время очень плохо себя ведёт. Пусть немного посидит в погребе. Иммер немного подумал и спросил: – А… а зачем ты ему рот зажала? – Чтобы из этого рта не прозвучала новая ложь, – прошипела Индра. – Пусть лучше молчит, чем болтает чепуху. Иммер снова задумался. Бровки у него стали прежние, непокорные. – Я всё-таки хочу с ним поговорить. Индра натянуто улыбнулась: – Знаешь что? Пусть Сем сначала посидит в погребе пару деньков, а потом вы с ним поговорите. Хорошо? Иммер не знал, как быть, но тут Рыжий Хвост погладила его по головке и сказала: – По-моему, очень хорошо. Хотя может выйти так, что ты к тому времени уже помрёшь и мы зароем тебя за старым свинарником. Мы там зарывали других малышей. – Тут она перевела дух и запрыгала. – А можно, ваша милость, я зарою Иммера, когда он умрёт? Я обожаю рыть ямки! Иммер посмотрел на Рыжий Хвост, потом на Индру. Щёки у него побелели как мел, рот растянулся в испуганной улыбке. – У-умрёт? Индра поняла, что обманывать его и дальше не получится, и рассерженно заворчала: – Неужели нельзя хоть раз обойтись без всей этой суеты?.. Она метнулась к крыльцу и крепко схватила Иммера за руку. – Вы! Посадить Сема в погреб! – рявкнула она Чернокрысу и всем остальным. – Никуда не выпускать! А этого я до поры запру у себя в башне. И королева скрылась в замке, утащив за собой Иммера. Последним, что я увидел, было светлое личико брата. И его синие глаза, в которых светился ужас. Звери тотчас накинулись на меня, вцепились клыками и когтями и поволокли в погреб. Я орал и пинался, но их было четверо против одного, и вскоре Гримбарт уже поднимал рассохшуюся от старости крышку. «Раз! Два! Три!» – и Брунхильда с Чернокрысом спихнули меня вниз. Я грохнулся на жёсткий земляной пол. Гримбарт захлопнул крышку, и стало темно. – Ну вот, – послышался блеющий голос Чернокрыса. – Теперь надо соорудить баррикаду. – Ка… чего? – переспросила Брунхильда. – Бегите на задний двор и найдите там побольше каких-нибудь обломков. Доски, шкафчики, сошники. Навалим весь этот мусор к воротам, чтобы негодяй медведь не прорвался. – Да, но Индра же сказала… – начал было Гримбарт, но Чернокрыс перебил его: – Индра сказала, что не собирается беспокоиться из-за него. Но тут на сцену выхожу я! Я буду беспокоиться вместо её милости. – Но а… – снова начал было Гримбарт, но Чернокрыс опять перебил его: – Я не доверяю медведю, вот и всё. Бдительности много не бывает. – Может, и так, но… Чернокрыс снова оборвал Гримбарта – на этот раз раздражённо: – Если ты, Гримбарт, ещё хоть слово мне поперёк скажешь, я сделаю из тебя колбасу. А когда явится Тьодольв, я подам ему эту колбасу и скажу: это тебе от одного очень глупого и наглого барсука, который возомнил, что он умнее меня. – Ох, – сказал Гримбарт. – Я всё понял, Чернокрыс. Сию минуту начнём строить. – Вот это правильно, – с притворным дружелюбием сказал Чернокрыс. – Ну, за работу. Не один час просидел я в погребе, слушая, как Гримбарт, Рыжий Хвост и Брунхильда таскают тяжести, а Чернокрыс – он назначил себя главным – время от времени велит им пошевеливаться, иначе он сейчас сбегает за колбасным рожком и примется набивать колбасу из барсучатины. В стране линдвормов Снова настала ночь. Небо тонкими, как иголки, полосками светилось сквозь щели крышки. Я сидел в погребе уже много часов и весь заледенел от холода. Болела голова, а мыслей в ней роилось столько, что мне казалось, череп вот-вот треснет. Стоило мне закрыть глаза, как я видел перед собой оскаленные звериные пасти с острыми зубами. На руках и ногах у меня остались отметины – укусы, царапины. Воздух в подземелье был сырым. Я снова закрыл глаза и увидел брата. До той минуты, как Индра напитается из его жил, ещё оставалось какое-то время. Но я уже представлял себе то, о чём она говорила, и звуки отдавались в моей ноющей от боли голове: вот брат тихо плачет, вот Индра прокусывает ему кожу; плач становится всё тише – жизнь по капле вытекает из Иммера. О чём будет его последняя мысль, прежде чем он навсегда лишится сознания? Может, Иммер подумает обо мне? О старшем брате, который не сумел спасти его? Закрыв глаза в третий раз, я увидел оба своих имени. Одно – Сем. Другое – Самуэль. Я видел, как они шныряют по лесу, обнюхивают друг друга. Иногда сходятся в битве. Имена не нравились друг другу. Они и сами себе не нравились. Пусть бы они друг с другом покончили. Я потянулся за хлебом и бутылью с водой, которые пару часов назад спустила мне Брунхильда. Отпил воды, попробовал грызть жёсткую корку, но голова разболелась ещё сильнее. К тому же есть не хотелось. Где-то что-то лязгнуло. Во всяком случае, мне так послышалось. Где-то открылась дверь? В хлеву замычала Простокваша, и всё снова стихло. Нет, не всё. Совсем близко послышался ещё какой-то звук. Как будто кто-то поглаживает крышку погреба. Я отложил хлеб, поставил бутыль и поднялся. От долгого сидения болели колени. – Кто там? – спросил я. – Кто там наверху? Никто не ответил. Я потерял терпение: – Да кто там? Отвечайте! Снова молчание. И вдруг – скрип старых петель. Люк открылся, и в мою чёрную яму полился ночной свет. В проёме возникла на фоне неба змеиная голова Индры. – Ты уж прости, Сем, но мне необходимо поговорить с тобой. Ты, наверное, спал? Я не ответил. Неужто она и впрямь думает, что я сейчас могу спать? В проёме показалась ещё одна голова – чёрная, очень маленькая, с глазками-перчинками. – Он на ногах, – проблеял Чернокрыс. – Наверняка ему достанет бодрости поговорить с вашей милостью. Королева улыбнулась. Она изменилась: просто лучилась тихим восторгом, почти блаженством. – Не знаю, как начать, – заговорила Индра. – Со мной как будто произошло чудо. Я бодрствовала у подножия длинной лестницы, что ведёт в королевские покои. Мне пришлось ограничить свободу твоего брата, и ему это совсем не понравилось, так что я решила покараулить. Иногда я слышу, как неистово Иммер бросается на запертую дверь. Услышав эти слова, я не сдержался и всё-таки заплакал. Подумал, как Иммеру сейчас страшно там, в башне, в каком он отчаянии, – и мне не хватило сил сдержать слёзы. – Отпусти Иммера, пожалуйста, отпусти! Не убивай его! – Ш-ш, не плачь. – Индра, извиваясь, стала спускаться ко мне. – Давай поговорим? Мне пришла в голову одна мысль… Удивительная мысль! Наконец королева спустилась, заняв чуть не весь погреб. Я прижался к стене, не желая касаться её, не желая ощущать её дыхание. Но Индра подползала всё ближе, пока её лицо не оказалось рядом с моим. – Всё это твоя заслуга! Чернокрыс подпёр крышку какой-то доской и спрыгнул, шлёпнувшись на спину своей королеве. – Осмелюсь предположить, что это немножко и моя заслуга, ваша милость. – Ну конечно. Если бы не ты… мой милый крыс. Чернокрыс уцепился за её шею и заурчал от удовольствия, когда королева погладила его по спинке и пощекотала под подбородком. Я посмотрел вверх, на открытый люк. Заметив мой взгляд, королева снова улыбнулась. – Жалеешь, что не можешь дотянуться? Жалеешь, что ты недостаточно рослый, что не можешь схватиться за доски наверху, выбраться из погреба и спасти брата? – Она склонила голову набок. – Похоже, тебе ещё рано становиться мужчиной, Сем. Я ведь права? Разве тебе не хочется ещё немного побыть маленьким и невинным? Разве не хочется понежиться в моих объятиях? Я молчал, только ещё сильнее вжался в стену. – По-моему, ваша милость, ему не хочется, – захихикал Чернокрыс. – Зато мне хочется. – Индра вдруг подпустила в голос строгости. – Я хочу, чтобы этот лягушонок, этот осадок околоплодных вод, этот уклонившийся в сторону отросток сел рядом и послушал меня. И когда он меня дослушает, то поймёт, что нет никакого смысла спасать маленького Иммера. Королева подтащила меня к себе, обхватила костлявыми руками за пояс и насильно усадила себе на хвост. Мне было противно, всё моё тело бунтовало. Я ощущал её кожу – тонкую, упругую, она обтягивала крепкие мускулы, как хорошо пригнанное платье. – Итак, – Индра положила подбородок мне на плечо, – я лежала без сна у себя в башне, размышляя о том о сём. Когда тебя ждут большие перемены, легко впасть в некоторую задумчивость. Я думала о том, что замок, так долго бывший мне домом, скоро снова обратится в склеп. Вспоминала разные удивительные случаи, которые разыгрывались в замке с тех пор, как я стала здесь хозяйкой. Думала о зверях, пытавшихся сделаться людьми. О людях, которые вели себя как звери. О счастье иметь ребёнка, который скоро появится на свет, и о своей матери. Как бы мне хотелось поделиться с ней моей радостью… А ещё я, как прежде, билась над великим вопросом. Ты понимаешь, о каком вопросе я говорю? Мы с тобой не так давно обсуждали его – ночью, у меня в покоях. Я размышляла, и вдруг мимо меня пробежал Чернокрыс. – Я заглянул на кухню, за бутербродиком на сон грядущий, – объяснил Чернокрыс. – И когда услышал, как тяжко вздыхает её милость, то, разумеется, спросил, как она себя чувствует. – Я ответила, что лучше и быть не может, но мне хотелось бы найти ответ на один вопрос, чтобы тяжкие мысли больше не мучили меня. – Я спросил, что за вопрос мучит вашу милость? – А я ответила: всё тот же старый вопрос, Чернокрыс. Почему колдовская сила линдвормов не действует на людей? Почему человек – единственное существо в мире, способное противиться нашим чарам? – Тут я сел на пол, – продолжил Чернокрыс, – откусил от своего чудесного бутерброда и задумался, а потом спросил: точно ли в целом свете нет существа, способного устоять против линдвормов? – А я ответила: ни единого. Только сами линдвормы, но это и так понятно.