– Я думал… – Тут я усмехнулся, потому что чувствовал себя глуповато. – Я думал, что единственное желание Индры – это ребёнок. Поэтому она так обрадовалась, когда Иммер появился в замке? Тьодольв не ответил. Он поднялся, составил остатки еды и грязную посуду на разделочный стол, достал из шкафа фонарь и зажёг его, сунув в очаг лучинку. Поставив перед очагом заслонку, чтобы не летели искры, он сказал: – Пошли. Я не стал ничего спрашивать – просто пошёл за ним к двери. На гвоздиках висели всякие охотничьи принадлежности: капканы, силки. На одном гвозде ничего не висело; на него Тьодольв пристроил фонарь и стал шнуровать жилет и затягивать ремень на поясе. Потом протянул лапу и взял с полки шапку. Мне не хотелось смотреть на эту шапку, но я просто не мог удержаться. Жуткая, мрачная шапка, которую Тьодольв сшил из медвежьей шкуры. Хотя сам медведь. Мне это было непонятно. Тьодольв заметил, на что я поглядываю, и понял, о чём я думаю. – Индра, заколдовав нас, не изменила нас полностью. Слуги в замке сохранили своё маленькое «я». У меня оно тоже осталось. – Медведь помолчал, словно подыскивая слова. – Видишь ли, у меня почти нет совести. Я, как любой зверь, думаю в основном о себе. Когда я убивал того медведя, я ничего не чувствовал. Тебе это отвратительно. Но мне и на твоё отвращение наплевать. Я задумался. В каком-то смысле я его понимал. Наверное, он не виноват, что родился без совести? – Но всё-таки, как ты мог убить его из-за куста черники? Тьодольв непонимающе посмотрел на меня: – Черники? – Ну да. Чернокрыс сказал, что тот медведь бился за чернику. Тьодольв безрадостно, холодно рассмеялся. – Как мало ты знаешь, Сем, – сказал он. – Но сегодня ночью ты узнаешь больше. Идём, нам пора. Рисунок, высеченный на камне Когда мы вышли на крыльцо, какое-то испуганное животное с шумом ринулось в лес. Судя по звуку – большой зверь вроде оленя, который напал на нас с Иммером. Тьодольв принюхался, но ветер дул не в нашу сторону, и медведь не смог разобрать, что это был за зверь. Очень может быть, что и кабан, сказал он. Некоторые кабаны под триста кило весят. – Ну ладно. – Лесничий закрыл дверь сторожки. – Пошли. Он зашагал между стволов, я – следом за ним. Из-за фонаря тени деревьев казались полупрозрачными, почти невидимыми, они раскачивались вокруг нас в странном танце. Я снова услышал неясыть, а один раз прямо над головами у нас со свистом пронёсся вальдшнеп. Тьодольв молчал. Я понимал, что мы направляемся к месту, о котором он говорил. К месту, где было что-то, что он очень хотел мне показать. Мне хотелось поскорее там оказаться. Я думал: чего всё-таки хочет Индра? Может, то, чего она хочет, находится в лесу? Но как одно связано с другим? Раз или два я пытался выспросить у Тьодольва, куда мы идём, но он только отвечал: – Увидишь. Уже скоро. И мы шли дальше. Какие-то птицы кричали, хлопали крыльями. Иногда терновник хватал меня за рубашку. Но путь действительно оказался недолгим. Тьодольв остановился и сказал: – Вот. – Вот? – Я огляделся. – Что – вот? Медведь поднял фонарь и поводил им вокруг. Свет упал на большой четырёхугольник из серых камней. Камни, уложенные один на другой, поросли мхом, а кое-где кладка обрушилась. – Это что? – спросил я. – Фундамент дома. – Фундамент? Медведь кивнул: – Здесь кто-то жил. Время разрушило дом, в котором мы с тобой стоим. Вокруг тебя стены, которых больше нет. Они сгнили, когда провалилась крыша. Замок Индры сложен из камня, и крыша у него сланцевая. Его построили люди, у которых были власть и деньги, – какая-нибудь княжеская чета. А в этом доме жили ничем не примечательные люди. – Ничем не примечательные, – пробормотал я и огляделся. Дом, в котором мы стояли, был небольшим, комнаты всего две. Кухня и жилой покой? – В нашем лесу таких развалин много, – сказал Тьодольв. – Я натыкаюсь на них время от времени, когда охочусь. Они засыпаны листьями, поросли кустами. Я нахожу краеугольные камни, печные трубы. А иногда и разную утварь. Он отбросил лапой комок земли, потом ещё и вскоре подобрал какую-то находку. Нож. – Люди, жившие здесь, сражались с линдвормами. Медведь протянул мне нож – массивный, с ломким от ржавчины лезвием. Я вздрогнул, взяв его в руки. Мне представился мужчина, которому принадлежал этот нож. Или его владелицей была женщина? Может, как раз здесь стоял шкафчик, где она держала свои вещи. Украшения, огниво, иголки для шитья… и этот нож. Я представил себе, как женщина готовится к сражению, как она взяла лук, повесила на спину колчан со стрелами. И подошла к шкафчику, размышляя, не взять ли ещё и нож. Может, она покачала его на ладони – как я сейчас. Муж, уже стоявший у двери, крикнул ей: «Поторопись!» И женщина решила вернуть нож на место. Обычно она чистила этим ножом рыбу. Потом женщина вышла из дома, спрашивая себя, доведётся ли ей ещё когда-нибудь просто сидеть вечером на крыльце с ножом в руках и чистить рыбу. Разглядывая нож, я вдруг понял, что у Але был нож похожей формы – с узким, чуть приподнятым на конце лезвием. У меня в руках такой же, только ржавый. Что, если в деревне Але обитают потомки тех, кто когда-то жил здесь? Что, если горстка женщин и мужчин уцелели в битве и решили уйти из этих мест? Чтобы начать новую жизнь там, где ничто не напоминает о крови и стонах. Думать о тех людях было интересно и грустно одновременно. Грустно, что Але состоит в родстве с теми людьми, ведь это они затеяли войну, исполнившись ожесточения и желания пролить кровь линдвормов. – Понять бы, – сказал я. – Что понять? – Почему тем людям так хотелось убить, истребить линдвормов всех до единого. Вот что понять бы. – Они ненавидели линдвормов. – Я знаю. Но ненавидеть – это же неправильно? Не отвечая на мой вопрос, Тьодольв проговорил: – Да, здесь много развалин. Но именно в этом доме я нашёл кое-что особенное. Он кивком велел мне следовать за ним. В нескольких метрах от фундамента медведь опустился на колени. Я прикинул, что мы сейчас во внутреннем дворике. Тьодольв поставил фонарь рядом с собой и принялся разгребать сор и сухие листья. Под мусором обнаружился большой плоский камень. – Вот что я хотел показать вам с братом, – сказал медведь. – Никто в замке не знает об этом камне – неохота было про него рассказывать. Я присел на корточки и стал рассматривать находку, сразу сообразив, что передо мной картинный камень[6]. Только трудно было понять, что на нём изображено. – Возьми фонарь, – сказал Тьодольв. Я послушался и поднёс фонарь ближе к потёртым рисункам, высеченным на камне. Когда-то изображение было, наверное, ещё и разноцветным. Я провёл указательным пальцем по бороздкам, и рисунок мало-помалу открылся моим глазам. – Здесь люди с луками и стрелами. – Верно. – Они бегут. – Опять верно, – согласился Тьодольв. – Они за кем-то гонятся. – Угу. – Я тронул пальцем изображения тех, за кем гнались люди с луками. Изображения существ с длинными тонкими телами. – Линдвормы! – Да, – подтвердил Тьодольв. – Линдвормы. – У них что-то в руках. У каждого линдворма в руках… человеческий ребёнок? Почему? – Линдвомы украли этих детей. – Украли? Как это? – Я взглянул на медведя. Морда Тьодольва в свете фонаря казалась отлитой из серебра. – Твой младший брат – не то дитя, какого хочет Индра, – заговорил медведь. – Иммер нужен ей лишь затем, чтобы породить собственное дитя, Сем. Змеёныша-линдворма. – Ли-линдворма-змеёны… как это? Зачем ей тогда нужен Иммер? – Видишь ли, линдвормы размножаются не так, как обычные существа. Раз в году змея откладывает яйцо, и змей ей для этого не нужен. Для того чтобы в яйце зародилась жизнь, змее нужно лишь особое питание. – К-какое? – Детская кровь, Сем. Ничто другое ей не поможет. Ничто в целом мире больше не способно влить силу жизни в её мольбы. Голова у меня вдруг закружилась, деревья понеслись, как на карусели. – Д-детская кровь? – Вот поэтому я вас так невзлюбил, когда вы появились в замке, – продолжал Тьодольв. – Но остальные-то обрадовались. – Всё равно не понимаю. Индре ведь так дорог Иммер! Дорог с самого первого дня. – Видишь ли, Иммер даст ей то, к чему она так безнадёжно стремится уже много лет. А когда Индра получит желаемое, слуги станут ей не нужны: она покинет замок и переселится со своим детёнышем в лес. Там они заживут жизнью линдвормов. Думать у меня не получалось, я мог только дышать. Ужасное головокружение сменилось паникой. Мышцы превратились в подобие масла, которое оставили в тепле. Я снова стал смотреть на камень. Женщины и мужчины с луками и стрелами. Линдвормы убегают с добычей.