– Мы её не послушались. И потеряли деньги… Я думал, что Тюра точно напустится с палкой на меня, но она… – Тут я сглотнул, потому что дальше надо было рассказать о том, чего я так стыдился. – Она побила не меня, а Иммера. – Неужели?! – Он не захотел сказать, что его зовут Мортимер. И она его побила. Тюре очень хотелось, чтобы нас звали теми, другими именами. – Почему? – Не знаю. Сем и Иммер – так нас звали раньше, когда мы жили с мамой и папой. То есть… они нас так называли. А Тюра сказала, что нельзя всё время цепляться за прошлое. Индра долго молчала, а потом покачала головой. – Ужасно, – сказала она. – Работа, подённая плата, палки и запрещённые имена. Чем больше я пытаюсь понять людей, тем меньше мне это удаётся. – Угу, – буркнул я. Жаль, конечно, что я не смог ей помочь, но другого результата я и не ждал. Вопрос очень уж трудный. Как могу ответить на него я – мальчик, который ничего не знает о колдовстве и чарах? Индра задумчиво посмотрела в окно. – Тоска по матери будет мучить меня, пока я живу. И я, кажется, никогда не найду ответа на важный вопрос. – Ну… – Но не век же длиться печали! – Она улыбнулась, и эта улыбка была не настороженной, а самой настоящей. – Я всё же вижу, что у меня есть будущее. В самое светлое время года со мной будет Иммер. Я ничего не сказал, но Индра, должно быть, заметила, что я опечалился, потому что поспешила добавить: – И конечно же ты. Ты, Сем. – Угу. – Сердечно благодарю тебя за то, что ты пытался помочь мне. – Да ничего особенного. Мы с ней надолго замолчали, а потом я сказал: – Ну, я пойду. – Если хочешь. Я подошёл к двери, но у порога остановился. Мне кое-что пришло в голову, и я не знал, надо ли об этом говорить. Может, меня тогда будет видно совсем насквозь? Но мне захотелось, чтобы Индра знала про меня всё. Чтобы она смогла увидеть меня. – Надо было мне тогда вступиться, – сказал я и обернулся. – Что-что? – переспросила Индра. – Когда она его била. Мне надо было вступиться. – Зачем? – Ну, он же мой младший брат. А младших братьев надо защищать. Индра задумалась – непохоже, что она меня поняла. Наконец она вскинула голову и улыбнулась. – Не тревожься, Сем. По-моему, с Иммером не случилось ничего дурного. Он выглядит бодрым и счастливым, правда? – Ну да. Да. Я вышел и стал спускаться по длинной винтовой лестнице. Когда я возвращался в детскую, звериные головы таращились на меня со стены коридора. Смотрели стеклянными глазами – чёрными, блестящими, пустыми. А у Тюры стены были голые. Только старые газеты на самых затёртых местах. А ещё сундучок, который она соорудила из ящика из-под сахара и в котором хранила свою скудную утварь. Две тарелки и кружка. Поцарапанный стаканчик, из которого пила квас, – наверняка она его где-нибудь нашла. Не знаю почему, но мне пришло в голову, что в этот стаканчик было бы очень красиво поставить цветок. Тот самый, который Иммер сорвал в день, когда она вела нас из приюта к себе домой. Когда мы с ним шли, взявшись за руки, и сами сияли как солнце, а солнце висело в небе, как большой круглый одуванчик. Но Тюра так и не поставила одуванчик Иммера в стакан. Она сунула его в карман и там забыла. В одуванчиках и нейзильбере есть что-то бедное. Над приёмными детьми фонарь светит тусклее, и я, наверное, должен был понять, почему Тюра не поставила одуванчик Иммера в стакан с водой. Я должен был понять, что значит быть ребёнком Тюры. Но я не захотел ничего понимать. В тот день я просто радовался. Светился на пару со своим братом. Мне хотелось сказать ему, что приёмная мама забрала нас, чтобы мы оба стали хорошими мальчиками. Парус Иногда кто-нибудь из поданных Индры отправлялся обследовать замковые подвалы. Там, в каморах и кладовых, свален был всевозможный хлам, оставшийся после людей, которые жили здесь в давние времена: сундуки со всякой утварью, бочки и глиняные кувшины с высохшим содержимым, рваные башмаки, пушистые шали – добро, густо припудренное пылью. Однажды в ветреный день, когда облака плясали на небе, Брунхильда раскопала в куче старья маленький парус. Стоя посреди двора, она чесала макушку, а все прочие столпились вокруг неё, разглядывая парус круглыми глазами. – Наверняка это парус для маленькой лодки, – с важной миной объявил Чернокрыс. – Для крысолодки. – А мне кажется, этой штукой махали на еду, чтобы быстрее остывала. – И Брунхильда помахала парусом, словно перед ней дымилось фазанье жаркое, которое она хотела охладить. – Так что нам больше не придётся обжигать язык! Индра, извиваясь, несколько раз обогнула барсучиху. Она склоняла голову то вправо, то влево, будто пытаясь решить, не таит ли парус опасности: вдруг люди сделали его, чтобы убивать линдвормов? Однако вскоре она встряхнула головой и сказала: – Я склонна думать, что это просто какое-то рукоделие. Например, коврик, какие вешают на стену. – Вряд ли, – сказал я. – Я такие уже видел. И тут все отвлеклись от паруса и уставились на меня. – С такими ребята играли у нас в городе, в Тыквенном парке. Летом. Их запускают в воздух, и они летают. Брунхильда тут же попыталась запустить парус, чтобы он воспарил в небо. Она снова и снова подбрасывала его над головой, но парус каждый раз падал на землю. – Верёвочку нужно, – подсказал я. – И ещё надо разогнаться. – Может, возьмём верёвочку и пойдём на луг, где берёзы растут? – предложила Рыжий Хвост. – Посмотрим, как Сем запускает парус? – Да-а-а! – И все умоляюще уставились на Индру. – Можно, ваша милость? – спросил Гримбарт. – Вот, наверное, веселье! К всеобщей радости, королева согласилась. – Давайте устроим пикник, – решила она и отправила Брунхильду на кухню собрать кое-какой еды. Чернокрыс сбегал к себе и принёс моток бечёвки. Вскоре мы уже стояли у ворот с корзинками и всем прочим, радостные и оживлённые. А я радовался ещё больше – потому что знал, как обращаться с парусом. Знал о том, о чём не знает больше никто. – Полный вперёд! – скомандовал Чернокрыс, и мы пустились в путь. В лесу шумела жизнь. Всюду пели птицы, два зайца бросились наутёк, заслышав, как мы с треском идём через кусты. Лесничий Тьодольв перед сторожкой занимался оленьей шкурой. – Идём с нами! – позвала Рыжий Хвост. – Ты глазам своим не поверишь, когда увидишь, что будет делать Сем! – Если я не поверю глазам, какой тогда смысл смотреть? – пробурчал Тьодольв. – А, чего? – глупо спросила Рыжий Хвост. Но Индра с улыбкой заметила: – Может быть, моему лесничему всё-таки удастся отвлечься от своих занятий? Всего на пару часов. Видишь, все остальные уже с нами. – Я лучше дома останусь. – И Тьодольв хмуро зыркнул на нас с Иммером. Индра это заметила. – Тебя что-то заботит, Тьодольв? – Тон её голоса стал более строгим, и Тьодольв поспешил помотать головой: – Ни в коем разе. Никаких забот. Я только шапку захвачу. Медведь нырнул в свою сторожку и вернулся с меховой шапкой в лапах. Он надвинул её на лоб, и мы пошли дальше уже ввосьмером. Идти было недалеко. Вскоре мы уже расстилали на лугу с берёзами плед, принесённый в корзинке. Все, кроме меня, расселись, а я достал из кармана моток бечёвки, который дал мне Чернокрыс. Парус состоял из двух связанных крест-накрест палочек и натянутой на них оранжевой ткани с красивым узором. Я не знал, где надо крепить верёвочку, так что пришлось действовать наугад. Потом я поднял парус на вытянутых руках и почувствовал, как ветер хочет поиграть с ним, как подёргивает и тянет ткань. Я принялся бегать, как те ребята в Тыквенном парке. А потом выпустил парус из рук, и он взвился в небо. Индра восторженно засмеялась, звери завопили: «Ур-ра-а!» Все – кроме, конечно, Тьодольва, но всё равно было видно, как округлились глаза на его недовольной морде. Ха-ха, пусть посмотрит. Я остановился и ещё отмотал бечеву. Вскоре ко мне подбежал Иммер: – Можно мне попробовать? – Конечно, – сказал я. – Держи.