– Его нет, – сказал я. Крыс остановился и огляделся. – Тьодольв! – позвал он. Ответа не последовало. Иммер бросил гоняться за бабочкой и подбежал к нам. – Как ты посмел бросить нас одних так далеко от дома? – возопил Чернокрыс. Ему снова никто не ответил. – Не надо было его дразнить, – пискнул Иммер. – Теперь нам придётся выбираться самим! – Наверняка вернулся к себе в лачугу и снова что-то ест, – проворчал крыс. – Вот об этом её милость точно узнает. – А ты найдёшь дорогу к замку? – спросил я. – Разумеется. Кру-угом! Мы повернули и двинулись той же дорогой, по которой пришли. Но поскольку мы забрались в лес довольно глубоко, я заметил, что Чернокрыс не помнит дорогу и просто бодрится. Время от времени он останавливался, а потом бежал в новом направлении. – Вот медведь, – бормотал он. – При первой же возможности удрал домой. Кошмар, какой кошмар. Мы с Иммером шли за ним, держась за руки. Как всё-таки неприятно, что лесничий нас бросил. Он, конечно, дурак, но всё же большой и сильный – хорошо, когда такой рядом. У Чернокрыса лапки тонкие, как спички. Вдруг совсем рядом, в зарослях, что-то зашуршало. Решив, что Тьодольв передумал и вернулся, Чернокрыс издал довольный смешок: – А вот и наш лохматый приятель. Но Тьодольв не показывался. Зато в зарослях снова кто-то шумно заворочался. – Тьодольв! Ты что, в прятки играешь со старым Чернокрысом? Из кустов донеслось храпение, и мы с Иммером прижались друг к другу. – А вд-друг там волк, – проговорил Иммер. – И он нас с-съест. – Не бойся, мой юный друг, – призвал крыс, трясясь всем тельцем. – С вами Чернокрыс! В зарослях снова завозились. Ветви сильно качнулись, кто-то захрапел и зафыркал ещё громче. От страха я еле дышал. Вдруг из кустов высунулась голова какого-то зверя. Мы все трое с облегчением выдохнули. – Всего лишь олень, – проговорил крыс. Да, это был всего лишь олень – но какой громадный! Он возвышался надо мной на добрый метр. Рога на темени ветвились, как дерево. Олень помедлил, глядя на нас чёрными блестящими глазами. Изо рта у него медленно стекала струйка крови. – Почему у него кровь? – спросил я. Больше ничего я сказать не успел. Олень устрашающе заревел, и мы втроём подскочили. Олень продрался сквозь кусты, тяжело отфыркиваясь и опустив рога. И тут я увидел у него на горле рану. Шатаясь, олень попятился, словно чтобы лучше разогнаться, а потом с топотом кинулся на нас с Иммером. Мы завопили и бросились врассыпную, чтобы не угодить на рога. – Чего ему от нас надо? – заорал я. – Он ранен! – объяснил Чернокрыс. – Он просто защищается. – От кого? Мы же не опасные! – Похоже, олень думает по-другому! Крыс стал подпрыгивать и размахивать лапками, чтобы отвлечь внимание на себя, но олень даже не взглянул на него. Он снова уставился на нас с Иммером и постоял, собираясь с силами, после чего повторил бросок. Мы заорали так, что зазвенело между стволами. Я подумал: ну всё, нам конец. Если олень поднимет нас на рога, то из нас решето получится. И вдруг сбоку на него налетел кто-то большой, больше оленя, с лапами величиной с тарелки. Медведь взревел и одним ударом свалил оленя на землю. С гулко стучащим сердцем я смотрел, как лесничий садится рядом со своей жертвой. Отдуваясь, медведь лапой вытер пену в углах пасти, после чего поднял глаза на нас. – С одного удара не получилось. Сбежал от меня, подлец этакий. От злости Чернокрыс просто вскипел: – Не будет ли Тьодольв столь любезен просветить нас насчёт причин, которые заставили его покинуть нас? – Да просто здесь кто-то разливался, что я не смогу ничего добыть к ужину. Вот я и пошёл добывать. – Надо было предупредить! – прошипел крыс. – Ха! Крысу-болтуна и двух сопляков? Мне меньше всего надо, чтобы они путались возле меня, когда я троплю зверя! Тьодольв соскрёб немного мха и склонился над оленем, чтобы вытереть кровь. Крыс засопел: он, похоже, готов был разразиться новой гневной тирадой, но лишь произнёс: – Думаю, нам пора домой. – Вот и хорошо. – Тьодольв поднялся и забросил оленя на плечо, как мешок картошки. Хотя он и вытирал кровь на оленьей шее, она всё равно текла у него по спине, когда он шагал между деревьями. Мы поспешили следом, чтобы больше не потерять его из вида. Долгое время мы все шли молча. Иногда я или Иммер хлюпали носом – такие страшные вещи мы видели. Чернокрыс старался утешить нас, но лесничий делал вид, что вообще нас не замечает. Непробиваемый, хуже камня. Наконец Иммер так устал, что больше не мог идти, и тогда Тьодольв забросил его себе на другое плечо – легко, как пушинку. Иммер вцепился в медвежью шерсть, чтобы не скатиться. По-моему, выглядели они очень странно: огромная, качающаяся из стороны в сторону медвежья фигура с окровавленным оленем на одном плече и моим братом – на другом. Весенний ветерок раздувал пушистые светлые волосы Иммера. Я вдруг понял, что хочу кое-что спросить у Тьодольва. Поначалу я не решался, но потом всё-таки набрался смелости: – А тропить – это как? Сначала медведь не ответил. Он продолжал размеренно, спокойно шагать, не отрывая глаз от мха, как будто даже не слышал меня. А потом сказал: – У всего есть запах – слабее, сильнее. У дичи, конечно, от природы есть собственный, особый запах, но одного его недостаточно. Можно сказать, что во время тропления я рассматриваю плетёнку из запахов. – Как это? – Вот, например, трава, – и он махнул лапой на зелёный ковёр на земле, – у неё тоже есть запах. Если по ней пройти, то какие-то стебли сломаются и выпустят сок, запах изменится. – Надо же! – И у земли есть запах, – продолжал Тьодольв. – Но если эту землю взрыли чьи-то торопливые копыта, запах будет другой. Каменный валун пахнет по-своему, если по нему никто не ходил. Но если кто-то соскрёб лишайник, если вдавил мох до основания, камень запахнет иначе. Олень, которого он тащил, начал съезжать. Лесничий дёрнул плечом, чтобы поправить тушу. Иммер тоже подскочил и рассмеялся. Тьодольв немного растянул губы. – Запах, – продолжил он, – запах и инстинкт неразрывно связаны, они сливаются, становятся яснее и отчётливее. Как серебристые брызги у меня в голове. И эти брызги определяют мой выбор. Понимаешь? – Не знаю. По-моему, всё очень сложно. – Сложно? Что ж, может быть. Но если зверь, которого я вынюхиваю, ранен, – медведь кивнул на оленя, – всё становится проще. Запах крови – один из самых сильных. Его даже дохляк вроде тебя учует. Я замолчал и стал обдумывать его слова. И подумал, что он, может, всё-таки чу-у-уточку хороший. Когда мы добрались до его сторожки, он дал туше съехать с плеча, а потом ссадил Иммера. Меховая шапка скатилась у него с головы. Я поспешно поднял её и повертел в руках. Удивительная это была шапка. Громадная, как ведро, и страшно лохматая. Никогда такой не видел. – Может, ты как-нибудь разрешишь нам пойти с тобой в лес? – спросил я и в шутку нахлобучил шапку себе на голову. – Конечно, когда выспишься как следует. Тьодольв быстро взглянул на Чернокрыса: тот, удалившись на пару метров, собирал первоцветы. Медведь упёрся в меня мрачными глазами хищника и сказал: – Слушай меня внимательно. Не воображай, что ты чему-то от меня научишься. Я не просил у этой крысиной морды дозволения нянчиться с вами. Чем реже я буду видеть ваши сопливые носы, тем лучше. – Он сдёрнул с моей головы шапку и ощерился. – Понял? – По-понял. – Я быстро закивал. – Какая чудесная вышла прогулка! – сказал Чернокрыс. Он догнал нас, неся в лапках букетик. – А Тьодольв в очередной раз доказал, какой он искусный охотник. Снимаю шляпу. Тьодольв фыркнул: – Снимаешь шляпу? Это перед обжорой-то? – И он, не попрощавшись, ушёл к себе в сторожку, с грохотом захлопнув дверь. Чернокрыс вздохнул и натянуто улыбнулся. – Очаровательный тип, ему просто равных нет. – Он покачал головой и поцокал языком. – Ну а теперь пора домой. Мы ведь не хотим, чтобы её милость встревожилась из-за нашего долгого отсутствия? И мы зашагали домой, в замок королевы Индры. Самое светлое время года