Бак Далёкий Выстрел мысленно обозвал Маленького Большого Человека последним тупицей, каких видел свет. Никакой талисман не мог спасти дикаря от надвигавшейся последней войны с цивилизацией. Как бы сильно ни доверялся индеец чуду, обыкновенные кусочки свинца превращали его живое тело в труп. В этом не было магии. Это был обыкновенный, но не осмысленный индейцами до конца закон. Любой краснокожий, увидев во сне или в состоянии транса какой-то предмет, привлекший его внимание, будь то перо птицы или речная ракушка, принимал его в качестве священного амулета и доверял ему охрану собственной жизни, подключаясь через данный предмет к тонким сферам невидимого мира. В прежние времена амулеты действительно помогали, потому что оружие в руках врага насыщалось живой силой врага. Но мало кого спасали талисманы в бою, где стреляли винтовки, хоть у каждого воина их имелось по несколько штук. Это была новая система, на которую индейцы автоматически переносили старые правила. Были и заветные слова. Были обряды. Но никогда мужчина не обращался с упреками к своим оберегам, если получал ранение. Ему даже в голову не приходило, что амулет не обладал силой. Дикарь искал другие объяснения и находил их в огромном количестве: он не так повернулся, привязывая священный камешек, он притронулся к пище стальным ножом, а именно ему нельзя (по условиям видения) пользоваться металлическими предметами в быту, или же обмолвился словом со своей тёщей, что категорически возбранялось… Сотни причин приходили в голову индейцу, кроме одной: не каждый имел настоящую магическую силу, не каждому невидимые духи-покровители предоставляли свою помощь. В мыслях туземцы настолько привыкли к присутствию чуда, что оно даже не считалось чудом. Сама жизнь была проявлением чуда, потому что её создал Великий Дух, Великая и Непостижимая Тайна. Поэтому привычное действие одного человека оставалось обыкновенным действием, но могло стать чудодейственным в руках другого. Дух-Вакан, насыщавший барабанный бой, излечивал болезни. Песня отгоняла смерть. Злобное слово убивало. Белый же человек, лишенный такой жизни, мертвый в душе и сердце, жил тем, что забирал чужие жизни. Ему служили неживые рабы: пушки и ружья, они дышали смертью и сеяли смерть. И вот опять пришли на землю степных Лакотов колонны солдат, чтобы нарушить привычный ход жизни. Хранители священных копий, владельцы магических трубок, мудрые шаманы, зрелые охотники и воины – все обращались за советом к Богу. Кто-то внезапно осознавал, что способ защититься от пуль дальнобойных винтовок очень прост: нужно сшить рубашку с рисунком животного-охранителя и окурить её дымом шалфея, сидя лицом на восток. Другие твердили, что нужно четыре раза, не сдвигаясь с места, проследить движение солнца и луны, моля Небо о защите. Много высказывалось предложений, многие приступали к своим приготовлениям, никому ничего не говоря. Неистовая Лошадь смотрел на соплеменников с выражением сожаления. Иногда он поднимался и говорил, что Лакотам прежде всего нужны были ружья, как у солдат, много ружей и много боеприпасов. – Сегодня дело не в волшебстве. Оно слабеет с каждым днём, братья. Синие Куртки пришли в наш край слишком быстро. Наши духи не успели познать силу, которой владеют духи Бледнолицых. Наша магия не помогает нам в бою против их ружей. Огнестрельное оружие превратилось в первую необходимость для дикарей. В племени имелись ружья, но их было слишком мало, да основную массу их составляли древние кремнёвые, которые не могли тягаться с армейскими карабинами. Многие индейцы экономили порох, так как его хронически не хватало. Дикари сами изготовляли патроны, но их пули не могли похвастать силой и дальностью полета. Однажды молодой воин, долгое время владевший старинным ружьём, которое приходилось заряжать со ствола, прискакал в лагерь с торжествующим криком. Его глаза восторженно сияли, когда он показывал новую винтовку и коробку с патронами, взятую им у одинокого белого старателя. Когда он в первый раз нажал на спусковой крючок, сила отдачи вырвала карабин из его рук. Юноша пришёл в замешательство и долго сидел после этого в палатке, скрывшись от посторонних глаз. Но когда он показался, он держал на ладони две горстки пороха. – Я кладу столько пороха, брат, – удивлённо подошёл он к Баку, – а белые используют в своих патронах, оказывается, в два раза по столько. Сильно бьёт ружьё. Очень сильно. Временами в дикие стойбища наведывались Лакоты из агентств, сообщая, что Красное Облако продолжал требовать от Белого Отца в Вашингтоне подарки, обещанные за отданную землю. Но власти привозили в резервацию только продовольственные пайки, одеяла и табак. Винтовки белые люди не собирались давать. Иногда индейцам удавалось приобрести оружие у торговцев, которые приезжали в тяжёлых фургонах, чтобы обменять револьверы и ружья на шкуры бизонов. Но таких торговцев было мало. Белые опасались приближаться к воинственно настроенным краснокожим. Чаще всего приезжали торговцы спиртным. Пару раз воины напивались прямо возле фургонов и начинали выкрикивать обрывки военных песен. Оба раза эти буйства закончились для белокожих торговцев смертью. Одному дикари прострелили грудь, отрубили голову и бросили её с телом в повозку, которую подожгли. Второго убили выстрелом в голову, когда он прятался под колесами от потерявших рассудок Лакотов. Он умер мгновенно, но туземцы долго ещё терзали его тело, отрезав нос и уши, отрубив обе ступни, оскальпировав и вырезав сухожилия на руках. В таком виде труп остался лежать среди разбитых бутылок, окутанный стойким запахом разлившегося виски. На следующий день после этих событий лагерь обычно сворачивал палатки и двигался в другое место. Все эти мелкие события забывались особенно быстро теперь, когда Лакоты собирались для большой Пляски Солнца. Целых четыре дня в период полнолуния продолжалось торжество, и каждая ступень его была особым красочным ритуалом. Люди, едва собравшись в общий лагерь, облачались в самые яркие наряды, отовсюду слышались песни, смех и звуки барабанов. Возле Одинокой Палатки, куда сходились шаманы, толпились возбуждённые зрители, слушая сильный поющий голос изнутри. – На военной тропе я никому не уступаю… Я веду жизнь, полную безграничного мужества… О, мой Крылатый Друг, сейчас я раскуриваю трубку и передвигаю её по кругу для тебя, который обитает с Отцом, передвигаю по кругу к начинающемуся дню, передвигаю по кругу к Единственно Прекрасному… Все знали, что никому из посторонних не посчастливится увидеть даже краем глаза, как собравшиеся старики раскурят священную трубку, пустят её по кругу и сделают в земле отверстия, символизирующие плодородие… Но все, кто не был занят специальными приготовлениями, толпились, ощущая каждой клеточкой тела важность происходящего, испытывая трепетный восторг. – Отец мой отдал всё это мне в пользование: деревья, горы, реки… Все они принимают участие в нашем празднике… А потом лучшие молодые люди, одетые в самые яркие костюмы, выезжали верхом в поисках дерева, которое сделают столбом в центре площадки для танцев. И девушки, не знавшие ещё мужчин, взволнованно сбивались вместе, гадая, которой из них могут предложить участвовать в освящении столба. После многочисленных церемоний, песен, бесконечных глашатаев, торжественных процессий наступал четвёртый день – день Пляски. К полудню шаманы покидали Одинокое Типи, неся в руках разные погремушки, бубны и священную трубку. Устанавливался центральный столб, на верхушке которого закреплены пучки травы, вырезанные из кожи бизона фигурки человека и быка, несколько длинных тросточек с привязанными к ним табачными кисетами. – Вот я стою, священный, перед вами, – пела громко одна группа, – в центре земли стою я и взираю на вас. Я узнаю людей вокруг меня. – Отец наш, мы чтим тебя, находящегося в месте Четырёх Ветров. Мы носим священные вещи перед тобой. Мы собрались всем племенем, потому что хотим жить, – пела другая группа. И вот уже шаманы проткнули острыми костяшками кожу на грудных мышцах тем, кто несколько дней тщательно готовил себя к исполнению танца, привязали к ним тонкие кожаные ремни, свисавшие с верхушки столба. Тела танцоров сплошь покрыты краской: одни полностью жёлтые, у других – чёрные ноги и белый торс, третьи усыпаны красными точками от пят до головы. Под звуки множества голосов танцоры отклонились назад, и проткнутые грудные мышцы натянулись, сильно потекла кровь по телу. Длинные ремни эластично напружинились, подтягивая юношей обратно к столбу, но те при каждом шаге отклонялись назад. – Я пошлю молитву с этим танцем. Услышь меня, Земля! – затянул один из танцующих, перекрывая других поющих. – Прими мою плоть, Мать-Земля, прими кровь мою! Лица собравшихся светились сильным возбуждением, кто-то выглядел радостным, кто-то торжественным и напряженным, внимающим каждому звуку огромного лагеря, утонувшего в море голосов и барабанном бое. Иногда кто-нибудь из танцоров с громким криком резко дергался назад, и острые костяшки-крюки с треском рвали проткнутые грудные мышцы. Кровь заливала руки тех, кто подхватывал освободившегося человека. Воздух, и без того наполненный голосами до невозможного, взрывался восторженными воплями. Временами хор поющих смолкал, тогда громко слышались протяжные слова шамана: – Стоящий Над Всеми, обрати к нам свои уши. Многие люди ослабли. Нас одолели недуги белокожих пришельцев. Стада бизонов исчезают, как вода под жарким солнцем. Мы знаем, что это наказание ты послал нам за непослушание, Великий Дух, но сжалься над своими детьми! Наши юноши отдают сейчас свои тела на мучения, чтобы кровью смыть свою вину перед тобой. Прими их страдания, Владыка Жизни, и избавь нас от бед. Храбрые сами отдают тебе свою кровь, не отвергай их жертвы. Обрати свой взор и на ослабших женщин и детей нашего народа. У нас нет другого защитника, кроме тебя, Создатель. Нам не у кого просить силу. Только ты способен укрепить нас, Могущественный и Непознаваемый! ТРОПА ВОРОВ (1873) 1 Весна растопила снег и смыла грязь зимних облаков с небосвода. Заискрились под девственной голубизной свежие хрустальные резцы Скалистых Гор. Ожили холмы, затрепетав молодой травой на ветру. Каждый день девушки бегали к пасущемуся табуну и радостно мчались назад в лагерь, сообщая о новых родившихся крапчатых жеребятах, что считалось добрым знаком, предвещающим хорошее лето. Однажды разведчики оповестили, что огромное стадо бизонов направлялось в долину, покрывая окрестные холмы живым чёрным ковром. Охотники начали скорые приготовления. Однако первая же партия, отправившаяся за мясом, обнаружила отряд Абсароков. Обнажённые Лакоты вскинули луки, огласили воздух протяжными криками и пустилась за чужаками, которые, очевидно, преследовали то же самое стадо. Преследуя врагов, Оглалы взлетели на очередной косогор, за которым скрылись пышно разодетые Абсароки, и перед ними открылся вид целого лагеря. Вместе с палатками Абсароков в утреннем тумане утопали и жилища Проткнутых Носов. Лакоты повертелись на гребне холма, обозревая стойбище и не прекращая свои угрожающий вой, и повернули обратно. Противник был слишком силен для них. Но к полудню через холм перевалила целая орда Лакотов, одетых и покрашенных для сражения. Бак мчался бок о бок с Неистовой Лошадью. Ближе к деревне Вороньих Людей и Проткнутых Носов отряд распался, и Лакоты рассыпались, истошно гикая и улюлюкая. Поверх голов всадников Бак видел чучело сокола на затылке Неистовой Лошади и поднятое над ним ружьё с привязанным к стволу пучком чёрных перьев. Многие Лакоты ворвались во вражеский лагерь, но им не удалось увести ни единой лошади, так как Абсароки предусмотрительно переправили свой табун на остров разлившейся позади деревни реки. Их женщины успели, ожидая нападения Лакотов, вырыть вокруг многих типи небольшие траншеи, где затаились теперь мужчины. Бак отъехал назад и остановил горячего жеребца. Рядом вертелись на хрипящих мустангах жадные до схватки юноши, впервые ступившие на военную тропу. За их спинами вскоре появились женщины Лакотов и дети, приехавшие поглядеть на войну. Все громко кричали и жестикулировали. Несколько девушек выдвинулось вперёд, подняв высоко палки с прицепленными к ним лохматыми скальпами Абсароков. Возле одного из скальпов болтались нанизанные на нить отрубленные пальцы и уши. – Вы плохо слышали в прошлый раз! – визжала девушка, размахивая страшными трофеями. – Я отрезала вашим мужчинам уши и повторяла прямо в них, чтобы вы не появлялись в нашей стране, иначе придётся изрубить вас на куски! Изредка из лагеря Абсароков доносились ружейные выстрелы. Между палатками, позади которых невозмутимо ползла широкая лента синей реки, Бак заметил нескольких белых людей. Их лица были покрыты краской, а волосы зачёсаны на лбу и смазаны жиром на манер Вороньего Племени. Один из них выехал вперёд, выкрикивая песню храбрых. Его голову украшало красное перо. Поперёк седла лежало длинноствольное ружьё. Всадники обеих сторон скакали вперёд и назад, но в бой не вступали, зато не переставали звучать пронзительные оскорбления. Однако никто не предпринимал решительных шагов, потому что каждое племя было с семьями. Внезапно наступила тишина. Пыль медленно опустилась на землю. Пятеро Лакотов медленным шагом приблизились почти вплотную к ближайшему типи и молча уставились на врагов. Бак последовал за ними и остановился перед белым человеком с красным пером в волосах. – На сердце становится теплее, когда видишь человека своей расы даже в такой дурной истории, не правда ли? Надеюсь, мы с вами не станем дырявить друг друга, – засмеялся незнакомец, откидываясь в седле. Бак ответил растерянной улыбкой. Со стороны Абсароков прискакал второй белый, похожий на охотника: в пушистой шапке с хвостом белки и замшевой куртке. – Мич Боуэр, – представился он и коротко объяснил, что прибыл с правительственной делегацией из форта Ларами, чтобы созвать Абсароков на переговоры. Он не успел договорить, как хлопнул выстрел. Все пригнули головы и развернули коней, направляя их подальше от врагов. Лицо Боуэра крепко врезалось в память Эллисону. Возможно, при других обстоятельствах он не запомнил бы этого человека, но в этот раз всё было как-то особенно ярко: и солнце, просветившее орлиные перья насквозь, и множество лоснящихся краской вражеских лиц в непосредственной близи, и английский язык в шквале лакотского наречия… – Зачем ты с этими людьми, брат? – кричали Лакоты с холма человеку, который назвался Боуэром. – Псалоки выклюют тебе глаза и вырвут волосы! Бак остановил дрожащего жеребца возле жены, заметив её среди прочих женщин и спросил, откуда Лакоты знали того белого. – Когда тебя не было с нами, мы стояли лагерем возле торгового пункта и были дружны с Бледнолицым, который жил там. Этот человек приходится ему сыном. В его жилах бежит кровь Вороньего Племени, потому что его мать из того племени… Ближе к закату Лакоты ушли в свой лагерь, потеряв двух юношей, которых женщины оплакивали всю ночь. На следующую ночь в деревне начался победный танец. Извиваясь под бой барабанов, обнажённые фигуры двигались по кругу. На жезлах болтались пять добытых скальпов. Из густой темноты на бурное торжество смотрел Неистовая Лошадь, прижимая к себе больную дочку. Рядом с ним молча сидела жена, положив голову на его плечо. Их чёрные глаза вспыхивали, когда фигуры танцоров отступали от огня и открывали пламя костра. День за днём нанизывалась гирлянда времени и, взмахивая сильными крыльями, уносилась в безвозвратное прошлое. Вместе с шумом ветра прилетали без конца вести из агентств и наполняли сердца дикарей печалью. Оказалось, правительство, нарушив соглашение с Красным Облаком, передвинуло резервацию с первоначально выделенного участка на Лошадином Ручье на север к самой Белой Реке. Это была граница, которую не имел права переступить ни один белый человек. Это была земля Лакотов, устраивать резервацию на которой было глупостью, нелепостью, ведь эту территорию Бледнолицые ещё не купили у индейцев. Рассказывали, что Красное Облако сильно разгневался, завернулся в одеяло и отправился к агенту по делам индейцев в сопровождении Красной Собаки и других вождей. Но разговоры не оставили даже следа в бездушном сердце белокожего начальника. – Терпение умерло! – кричали воины Неистовой Лошади. – Мы не пустим Длинных Ножей за Белую Реку! – гремел Маленький Большой Человек, готовый прыгнуть на лошадь. – Одну зиму назад мы встретили солдат на берегу Лосиной Реки, – негромко ответил Странный Человек, – и мы не сумели прогнать их. – У них имелось сильное волшебство, а магия Длинного Святого оказалась слаба, – резко возразил Маленький Большой Человек, и его тяжёлые косы от движения головы стукнулись о широкую грудь. – У них были ружья, стреляющие много раз, – не повышая голоса продолжал Неистовая Лошадь, – с такими ружьями белые пойдут от Лосиной Реки на юг и с Белой Воды на север. С двух сторон они придут в Чёрные Холмы, и нам нечем будет ответить на их вторжение. Останется только умереть… С невероятной быстротой прилетели новые сообщения о Бледнолицых, которые уже появились в священных Чёрных Холмах, чтобы рыться в земле и искать в ручьях жёлтый песок. Самым невероятным известием оказалось сообщение о появлении там колонны солдат. Это означало не простых бродяг, а правительственную экспедицию. – Белый вождь с длинными волосами цвета солнца ведёт много Синих Мундиров. Бледнолицые воры прокрались в самое сердце нашей страны, где захоронены наши предки. Почему мы не схватимся с ними, братья? – хрипел Пёс. – Чего ждут Лакоты? Солдаты не умеют проворно бегать, в них легко попасть, потому что они плохие воины. Они ведут войну только с нашими женщинами. – Нам нужны ружья. – Мы не станем сидеть на месте! – возмутился Маленький Большой Человек. – Там, где появляется белокожая тварь, индейцам нет покоя. Мы должны скорее отсечь голову страшной змее, которая ползет по нашей земле, иначе она насмерть пережалит всех нас. Великий Дух подарил нам этот край, мы здесь живём. Неужели не вступим мы в бой с ворами, которые сеют вокруг ложь и смерть? Неужели не дадим отпор и позволим запугать себя, даже не пытаясь вступить в бой? Индейцы, распаляли себя речами, устраивали пляски и обряды в просторных палатках военных обществ, откуда постоянно слышались теперь песни храбрых. Мальчишки не отступали ни на шаг от мужчин и готовили свои собственные вещи для похода. Они горели желанием стать настоящими воинами, сразившись с ненавистными пришельцами, и готовили себя к подвигам. Когда военный отряд выступил, целая стая мальчуганов последовала по пятам, нацепив на себя мягкие колчаны с луками и стрелами. На берегу Лосиной Реки Оглалы Неистовой Лошади соединились с Хункпапами Сидящего Быка и Ссадины. – Я не хочу вести войну, – услышал Бак слова Неистовой Лошади, – я готов уходить от белых без боя, пока будет позволять земля, где можно жить. Лишь бы они оставили нас в покое. Но воины мои озлоблены. Их сердца кипят желанием пустить белым людям кровь. Я не могу им запретить. Возле Пыльной Реки вождь Чёрная Луна появился со своими людьми. Именно тут Лакоты увидели множество подвод и фургонов в большом строительном лагере Бледнолицых. Далеко разносился стук топоров и молотков, и монотонный лязг механизмов мучительно разрушал тишину лесистых холмов. Горстка Лакотов остановилась на берегу, приведя в панику строителей, и стала на своем языке требовать чего-то, перекрикивая шум реки. Торопливо примчался в облаке белой пыли небольшой отряд кавалерии, за ним маячила, шевелясь, тёмная масса строителей и пеших солдат. Сухо треснувшие со стороны индейцев выстрелы свалили почему-то кавалериста в самом заднем ряду. Нетерпеливо и нервно прозвучал горн, словно полоснув по небу медной бритвой, и солдаты сорвались с места. Захлестала вода под ногами коней, брызги вспыхнули на солнце совсем не по-военному весёлым, радостным огнём и разлетелись по жёлтому летнему воздуху. Вертлявые фигуры дикарей, не переставая истошно кричать, поскакали зигзагами прочь. Белые перья сияли в солнечных лучах, связки пёстрых лент трепетали по ветру, голые спины жирно сверкали на солнце свежей краской. Белым людям иногда мерещилось, что до кожи вертлявых раскрашенных всадников можно было дотронуться рукой – так рельефны и ощутимы они были даже на большом расстоянии. Впереди кавалеристов мчался офицер, выделявшийся элегантностью и парадной выправкой. Длинные золотистые волосы его плескались вокруг головы. Бок о бок с ним скакал темнокожий индеец-скаут из племени Арикара, одетый в клетчатую ситцевую рубаху. Через минуту к удирающим индейцам присоединилась другая маленькая группа, выскочившая из зарослей, что привело желтоволосого офицера в неожиданную ярость, и он пришпорил коня. Краснокожие мчались дальше, заманивая солдат куда-то. Фигуры преследователей вырастали, укрупнялись, то сбиваясь в чёрную прыгающую массу, то расползаясь лентой между холмов. Офицер, в котором Бак, оглянувшись, узнал Кастера, значительно вырвался вперёд, окружённый двумя десятками солдат. Но вскоре его товарищи тоже отстали, и он ехал теперь лишь в сопровождении верного Арикара по имени Кровавый Нож и какого-то юного кавалериста. Казалось, что эти трое потеряли головы, как теряли рассудок за карточным столом игроки, ставя на кон честь и жизнь. Внезапно три сотни оперённых всадников, сверкая глазами на покрытых краской свирепых лицах, появилась из леса. Под копыта преследователей ударили пули. Лощина зазвенела протяжными голосами. – Длинные Волосы! – прокричал промчавшийся мимо Бака высокий Шайен. – Я узнал его! Это Длинные Жёлтые Волосы, его солдаты убили мою семью! Кастер не стал ждать, к чему могла привести его безрассудная доблесть, и погнал коня обратно. Он едва успел домчаться до отставших солдат, как их двадцать винтовок дружно грянули, посылая смертоносные куски свинца в гущу приближающихся дикарей. Лакоты успели рассыпаться и завертелись пестрыми лоскутками, увиливая от пуль. Длинные копья Шайенов цеплялись друг за друга, лошади толкались. – Ещё Длинные Ножи! – выкрикнул кто-то, указывая рукой на появившуюся из-за холма колонну. Тяжёлый эскадрон решительно приближался, безостановочно изрыгая огоньки и дым выстрелов. Выстроенные по четыре кавалеристы сверкали стволами винтовок и револьверов. Перестрелка продолжалась минут пятнадцать, затем солдаты отступили под яростным натиском дикарей. Вокруг сбившейся плотной синей массы мелькали в клубах пыли юркие обнажённые всадники, пронизывая воздух острыми стрелами. Иногда они подскакивали совсем близко, свесившись на боку своих лошадок, и стреляли из-под брюха мустангов. Лакоты проводили солдат до самой реки, не прекращая драться, и там оставили. Шумная яркая волна откатилась за покрытые густым лесом холмы, и наступила тишина. Неведомая сила отвела от Кастера смерть, с которой он постоянно вёл головокружительную игру. Через пару дней, в которые ничто не побеспокоило строительный отряд, от лагеря отъехали на прогулку два всадника. Чарли Рейнолдс, служивший у Кастера следопытом, поскакал было за ними, ругаясь и называя их идиотами, но затем остановился и благоразумно решил вернуться обратно. – Теперь за их жизнь я не дам и стреляной гильзы! – Он спрыгнул на землю и опустился на корточки. Привыкший оставлять свои чувства при себе, Чарли молча стал наблюдать. К нему вразвалку приблизился рядовой Виндолф в потемневшей от пота вонючей рубашке. На щеках и на лбу солдата налипла пыль. – Кто это такие смелые, Чарли? – Кавалерист сплюнул коричневую табачную слюну и почесал облупившийся нос. – Немец наш, доктор Хонзингер, и дурак-маркитант Балиран. Чарли Рейнолдс, прозванный в полку Одиноким Чарли, обтёр нашейным платком капли пота под носом и приготовил винтовку. Прошло минут десять, рядовой Виндолф, убаюканный звоном кузнечиков и зноем, задремал. Чарли не мешал ему, молча наблюдая за двумя безрассудными всадниками, которые остановили коней возле густой рощи. Толстый Хонзингер неуклюже соскользнул с коня. Над его лоснящейся лысиной витала мошкара. Он лениво отгонял её пухлой рукой. Балиран вальяжно откинулся в седле и обмахивал свою коротко остриженную голову шляпой, словно находился на веранде центрального салуна в Сент-Луисе. Виндолф проснулся от ужасных воплей. Он едва успел увидеть, как Балиран свалился со своего чёрного мексиканского коня, вытолкнутый из седла кривым копьём, которое сжимал бронзовый дикарь. Он поднялся на ноги и засеменил к лагерю, нелепо подпрыгивая и вертя руками. Его неторопливо настигли два всадника и воткнули ему в спину две длинные стрелы. Одна из них пробила его насквозь и вылезла из живота. Толстый Хонзингер, зажмурив глаза и обхватив лысую голову руками, бежал куда-то в сторону. С возгласом презрения его догнал крупный индеец с длинными распущенными волосами и проломил ему голову прикладом ружья. Чарли Рейнолдс выпустил по индейцам две пули, но ни одна не попала в цель. Несколько дней подряд после этого случая Лакоты показывались возле строительного лагеря, но не нападали. Иногда в них стреляли из пушки, и громоподобное эхо отвечало белым людям, скрашенное переливом индейских голосов. Затем Бледнолицые начали внезапные сборы. [22]