— Погоди, может… — Дима, пошли! — мать Яна практически силой вытолкала Дмитрия из кухни, оставляя, наконец, нас с демоном вдвоем. Впереди предстоял разговор по душам. Тот самый, который должен был случиться еще пять лет назад, но почему-то не состоялся, и я жутко нервничала. Глава 42 Ян Я не сразу понял, как Ева оказалась у нас дома. Откровенно говоря, вообще не понял, думал, сплю или от градусов начались галлюцинации. И даже после прохладного душа, Исаева никуда не исчезла. Сидела себе на кухне, вполне реальная, до ужаса красивая. Нет, я заметил, как она осунулась, куда-то пропала былая яркость, даже щеки побледнели. Но все равно Ева была прекрасной, настолько, что мне было тяжело отвести от нее глаз. Пока не видел ее, казалось, отпускает, а теперь тоска, будто лавиной накрыла, сжала горло, перекрывая подачу кислорода. Сколько можно пытаться убегать от собственных чувств, сколько искать двери в доме, в котором сплошные стены?.. А когда я обнял ее, вдохнул знакомый запах, от шеи вдоль позвонка мурашки прошлись, внутри что-то вспыхнуло, заискрило. Я и не дышал, просто смотрел на свою неземную девочку, и отказывался понимать, почему не могу любить ее. Слова матери, конечно, поразили. С какой легкостью она заявила, что одобряет наши отношения, что ей нравится Ева. Пять долгих лет я жил с одной единственной мыслью — глубокой вины. Мне казалось, мать ненавидит Исаеву, злится на меня, казалось, она никогда не простит нам ошибок детства. А мама просто отступила, улыбнулась и позволила самостоятельно решать свою судьбу. Сказать, что я прибывал в шоке — ничего не сказать. Мне хотелось переспросить у матери, уточнить, правильно ли она поняла, и не постигла ли ее амнезия, а может все дело в таблетках, которые прописали врачи. Однако теплота в глазах мамы, ее ангельская улыбка и эти нравоучения отца, окончательно выбили почву из-под ног. Я подошел к Еве, нерешительно взглянул на нее, а она поспешила отвести взгляд, словно правда смущала девчонку. Нам нужно было поговорить, только, как начать разговор я понятия не имел, да и, откровенно говоря, не на кухне же раскрывать души. Поэтому взял Исаеву за руку, и потянул за собой в спальню. Она вздрогнула, как только я переплел наши пальцы, однако не оттолкнула. Я и сам дрожал от столь пьянящей близости, терял рассудок. Хотел послать к черту все разговоры, развернуться и впиться губами в ее губы. Тоска и без того разрывала сердце. Но если мать дала зеленый свет, не значит, что я и Ева готовы на него проехать. Мне все еще требовалось понять, что все происходит наяву, а не во сне. До комнаты мы поднялись быстро, а вот когда переступили порог спальни, я окинул взглядом свой бардак и мысленно отругал себя: лучше бы остались на кухне. Два последних дня не пускал сюда никого, старательно создавая вокруг хаос: майки, разбросанные на полу, спертый запах, стены словно пропитались перегаром. — Момент, — откашлявшись, виновато произнес я. Отпустил руку Исаевой и подошел к балкону, раскрыв дверь и окно. Прохладный воздух моментально наполнил комнату дождливыми ароматами, заставляя занавеси взлетать и медленно опускаться. Пока помещение проветривалось, я быстренько накинул на кровать накидку, подбив подушки, скомкал майки и кинул их в шкаф. Исаева продолжала скромно стоять у дверей, скрестив ладони перед собой. Она следила за моими движениями, и мне сделалось отчего-то неловко. Подумает еще, что я неряха. — Прости, немного… — и слов-то подобрать не получалось, немного что? Закопался в себе, что забыл про элементарные правила чистоты?.. — Да ничего, все нормально, можешь не убирать, — Ева улыбнулась, притупив взгляд. Она выглядела такой скромной, хрупкой, словно хрустальная статуэтка. За окном запели птички, и не смутила их промозглая погода. А может они запели у меня в груди. Я плюхнулся на кровать, и жестом показал, чтобы Исаева тоже садилась. Она нерешительно подошла, потопталась пару секунд, затем все же села на достаточном расстоянии, словно мы были чужими. Внутри болезненно кольнуло, но я виду не подал, в конце концов, Ева имела полное право злиться. Между нами повисла неловкая пауза. Часы на тумбе громко тикали, цифры сменялись одна на другую, прохладный ветер продолжал играться с занавеской, а мы отчего-то не могли заговорить. Кто-то должен быть первым. Ева, итак, пришла в мой дом, уверен, ей нелегко дался этот шаг. — Так… — я прочистил горло и повернулся к Исаевой. Она сглотнула, не сводя глаз со своих скреплённых в замок рук. — Ты решила, что я всем раскрыл твой секрет? — Угу. — Но почему? — Я ведь уже сказала, — тихо прошептала Ева. Она вся сжалась, будто тело сковало от напряжения. Мне и самому было немного не по себе, все-таки я поступил некрасиво, когда начал играть в игнор. Должен был подойти, поговорить, а не сбегать, трусливо поджимая хвост. Наверняка Еве было тяжело принять мое поведение, приходить на занятия, видеть меня в компании Карины. Изначально казалось, я веду себя не очень хорошо, а сейчас, чувствую, слово «мудак» идеально подходит мне. Но заниматься самокопанием можно и позже, в конце концов, для каких-то целей Исаева же пришла в мой дом, о чем-то поговорила с мамой, значит, не все потеряно. Наверное… — Давай начнем сначала, — я чуть придвинулся, но все же оставил небольшое расстояние, между нами. — Я ни в детстве, ни позже, не планировал никому ничего рассказывать о тебе. И дело было даже не в тайне, а том, что… — я помялся, громко вздохнув. — А в том, что?.. — Ева резко повернулась ко мне, припечатав взглядом. Ее грудь слишком часто поднималась и опускалась, выдавая волнение девчонки. — В том, что я никогда не считал твой секрет чем-то странным. — В смысле? — Ева, блин, — я провел пальцем вдоль бровей, затем снова повернулся, и осмелился коснуться рук Исаевой. Осторожно положил сверху ладони, и постарался улыбнуться. — Я же говорил тебе, я не считаю тебя странной. Ты — нормальная. Ну да, со своими тараканами, но покажи мне хоть одного абсолютно нормального человека? — Тогда зачем ты приходил ко мне и тот цветок, объясни, Ян. Я… я правда не могу понять, — ее взгляд скользнул к нашим рукам, а с губ слетел грустный вздох. Она походила на цветок, которому требовалась влага, иначе он просто завянет. — Тебя вроде тогда на занятиях не было, я, если честно, плохо помню. Но мне хотелось тебя увидеть, вот и пришел. — А Карина? Ты гулял с ней на следующий день? Вы целовались? — голос Исаевой вдруг зазвучал решительными нотками, я даже усмехнулся, в ней явно говорила ревность. Жар обдал легкие, прошелся вдоль позвонка, и я еле сдержался, чтобы не наклонится к Еве, не прижать ее к себе. Никогда не думал, что ревность девушек может заводить, а сейчас меня будто током ударило, до того сложно было усидеть спокойно на месте. И словно не было того мучительного месяца разлуки, хотя тоска все еще кусала, но я будто впервые вдохнул полной грудью. — В воскресенье я был дома, под домашним арестом. Сломал газонокосилку и отец устроил скандал. И нет, я не целовался с Кариной. Да и зачем, сама подумай? Я планировал окучивать тебя, а не ее. — Оку… — Исаева сама себя оборвала, откашлялась и отвернулась, словно это не она только что искрила ревностью. — Ну, нет, так нет. В общем-то, уже и неважно, с кем ты тогда целовался. Я пришла извиниться перед твоей мамой, а не перед тобой. Тем более, тебе неплохо с Кариной, — будничным тоном говорила Ева, поджав губы. Я понимал, она врет, и все равно любовался ей. Сердце прыгало, подталкивало, все мое нутро тянулось к этой девчонке. И если уж даже родители не против нашей близости, какого черта, я вообще продолжаю делать вид, будто не люблю ее?.. — За что ты пришла извиниться перед моей мамой? — За больницу, таблетки и потерянные пять лет. Хотя она почему-то не считает меня виноватой. — Что? Что ты сказала? Больница? Таблетки? Откуда ты… — Кирилл рассказал, — прошептала Ева. Все слова застряли в горле, меня будто облили ледяной водой. Кир… Он нагло влез в мою жизнь и сделал то, что не должен был. Ева не должна была узнать правду, ведь кому от такой правды будет приятно? Как после нее вообще можно спокойно спать? — Вот при… — я замолчал, продолжая мысленно покрывать ругательствами лучшего друга. Вот увижу, точно проеду пару раз по проклятой физиономии. Договорились же. Он обещал никому не слова. Запрокинув голову к потолку, я старался прийти в себя, успокоиться, однако только больше злился. — Прости меня, Ян, — вдруг прошептала Ева. Ее голос эхом отозвался, задевая каждую клетку тела. И комната как будто изменилась, светлее стала, и за окном тучки расходиться начали, мне даже показалось, в спальню скользнул лучик света. Я протер глаза, боясь, что все-таки сплю. Однако Ева никуда не делалась, так и сидела рядом, продолжая смотреть на меня с теплотой и легкой виноватой улыбкой. Глава 43 Ян Почти минуту я молчал, пытаясь переварить весь сегодняшний день. Как-то не верилось в реальность происходящего: Исаева пришла к нам, вернее к моей матери просить прощения. Зачем? А главное после того, как я по-свински себя с ней повел, отвернулся, после той близости, что вспыхнула между нами. Нет, конечно, за время разлуки я не переставал думать о Еве, и ни разу не изменил, да что уж там, весь мир превратился в серое пятно, в котором я ничего не видел. Какие уж тут другие девушки и измены могут быть? Знала бы Ева, как часто я думал о ней, смаковал ее образ, и сколько раз во сне мы целовались, точно бы усмехнулась. Облизнув пересохшие губы, я взглянул на Еву, скользнул по ее бледному личику, отмечая про себя, что выглядит она усталой. Словно мы вместе не спали эти бесконечные тридцать ночей. — Знаешь, я… я тогда испугался очень. Ну и злился, конечно, на тебя, на себя, на весь мир. Хотел отомстить, но не смог. Ребята начали изводить тебя, а я… — сжав руки в кулаки, я вспомнил тот случай с информатиком и драку за школой. Мне было невыносимо видеть происходящее, невыносимо слышать эти издевки в адрес Евы. И пусть я подавлял в себе чувства теплоты, но мне было по-человечески неприятно наблюдать травлю. Отец тогда, конечно, прочитал длинную нотацию, но даже слова не спросил, почему я так агрессивно повел себя. Он вообще всегда будто чувствовал меня, и знал без объяснений мотивы поведения. — Прошлое должно нас чему-то научить, — прошептала Ева. Голос ее звучал так нежно и трепетно, что мне захотелось забыть обо всем плохом и просто начать жизнь с чистого листа, рядом с ней начать. — Например, разговаривать. — Да уж, — вздохнув, сказала Исаева. — Знаешь, раньше меня волновал вопрос того, кто всем разболтал тайну, но сейчас настолько все равно, будто гора с плеч. — Ева… — Ян, ты не должен себя винить ни в чем. И в школу пьяным ходить… ну такое себе, — тихо, почти не слышно, произнесла Ева. Уголки ее губ приподнялись, и вот снова она легонько улыбалась. — Ну, насчет выпивки, я просто немного перегнул, признаю. — Немного? — уже гораздо теплей спросила она. — Ну ладно, много. Но этого больше не повторится, — помедлив, я поспешил добавить. — Наверное. — Наверное? — Ева неожиданно поднялась, и на меня внезапно напал непонятный страх: будто она сейчас уйдет, закроет за собой дверь и больше никогда не вернется в мою жизнь. Неведомая сила шептала, что надо раскрыть правду до конца, до последнего слова, но я мешкал, нерешительно смотря на нее снизу вверх. — Пожалуйста, не обижайся на Кирилла. Он очень хороший. — Серьезно? — Да. Ян, тебе повезло с таким другом. — Мне начинать ревновать? — фраза слетела с губ неосознанно, я и не успел подумать, с каким оттенком она прозвучала. Где-то внутри, конечно, закрались мысли ревности, вообще, когда дело касалось Евы, во мне просыпался дикий собственник. Но говорить вслух об этом все же не стоило, по крайне мере пока. Между нами, до сих пор царила напряженная атмосфера, я чувствовал, что Исаева обижена, а как извиниться перед ней — не знал. — О, нет, Вишневский, — она качнула головой, закатив глаза. Такой вроде бы обычный жест, однако, промелькнула в нем некая игривость, словно Ева со мной флиртовала. — Ревновать нужно свою девушку, а не ту, к которой стесняешься прилюдно подойти. Карину, например. — Прилюдно значит? — я тоже поднялся, вырастая напротив Исаевой. Чуть наклонился к ней, она правда тут же поспешила сделать шаг назад, даже оглянулась на дверь, видимо искала ходы к отступлению. Но я положил ей руку на талию и рывком притянул к себе. В голове и без того опьяненный мозг плохо соображал, а уж теперь, когда Ева была настолько близко, я окончательно перестал логично мыслить. Хотел только одного — ее губ, объятий, да всю девчонку без остатка: засыпать с ней, просыпаться, гулять и держать за руку, встретить рассвет, проводить закат, смотреть глупые фильмы и пить шоколадный коктейль. Если судьба вдруг решила дать нам второй шанс, почему бы не воспользоваться им? Уж теперь-то точно терять нечего. — Ян, руки! — строго прошипела Исаева, не сводя с меня глаз. — И руки, и губы, и еще что-нибудь. — Это временное помутнение рассудка? — Прости меня, я повел себя эгоистично, — произнес, продолжая наслаждаться нашей близостью. И хотя в груди все еще крутилось чувство вины, Ева в моих объятиях, вызывала совсем другие эмоции. Она пыталась сопротивляться, стойко выдерживая мои нападки, борясь с внутренним желанием сдаться. Я бы мог надавить, но не захотел. Ева боялась обжечься, в очередной раз. И если я хочу чего-то серьезного с ней, мне нужно принять временный отказ, а затем доказать свои искренние намерения. А это можно сделать только публично. — Есть такое, — она отвела взгляд, поджав губы, до ужаса привлекательные и манящие губы. Я сглотнул, сдерживаться с каждой секундой было сложней. — У меня никого не было, клянусь. Весь месяц я думал только о тебе, пусть и не показывал этого. Ева, не сейчас, но чуть позже, когда ты подумаешь, взвесишь все за и против, ты ведь дашь мне шанс? — я пытался говорить корректно, подбирать нужные слова, хотя не планировал получать разрешения. Согласится или нет, я все равно буду добавиться прощения и расположения Исаевой. Единственной причиной моих отказов была мать, но, если и она отпустила прошлое, мне тем более за него держаться нет смысла.