Глава 7 Виктория Павловна извлекала из большой коробки доставленную из ближайшего ресторана закуску. Лоточки с сырной нарезкой, креветки в кислом соусе, икра, запеченная утка, чесночный хлеб. Орешки, крупный изюм, клюквенный морс. И фирменные пирожные из диетической кондитерской. Она подумала, что давно уже не баловала подругу деликатесами. Не то чтоб сама Руфина не могла себе позволить купить баночку икры или сладости, но Виктории Павловне казалось, что она таким образом отдает ей, Руфе, долг детства: та метала на стол из домашнего холодильника все самое вкусное для голодной Вики, заходившей к ней в гости. Виктория Павловна расставила закуски на кухонном столе, перелила морс в хрустальный графин, а пирожные, начиненные нежным сливочным кремом, убрала в холодильник. Ждать прихода подруги оставалось семь минут – Руфина была точной до тошноты, с детства вызывая в Вике какую-то смесь зависти и недоумения. …Вика росла в семье, где беспорядок в головах и жилище считался нормой, а самой большой бедой было отсутствие алкогольного пойла. Мать Вики иногда, случись трезвый день по отсутствию денег, кидалась отмывать кухонную утварь или мести пол. Запала хватало ненадолго, степень ее раздражения росла с каждым движением тряпки или веника, а если под руку попадалась Вика, начинался скандал. Тут нужно было вовремя смыться из дома. Вике это удавалось легко, их каморка располагалась на первом, точнее, на нулевом этаже с окнами в землю. Она забегала в свою комнату, закрывалась на щеколду, открывала окно и выбиралась наружу. До появления в ее жизни Руфины бежать, собственно, ей было не к кому. В классе с самого первого дня ее признали изгоем, да это было понятно – школа, можно сказать, элитная, дети партийцев и крупных торговых работников часто просто высиживали хорошие оценки, не особенно стараясь чему-либо научиться. Вика же с малых лет понимала, что стать не такой, как мать (технички в этой же школе), она может, лишь если будет учиться лучше всех! Учителя, в большинстве своем пришедшие в педагогику по призванию, старались ей помочь. Но заработанные пятерки никак не сближали ее с одноклассниками. В пятом классе к ним пришла Руфина Грассо. Почему учителя с первого дня обращались с ней как с хрустальной вазой, точно Виктория Павловна не знает до сих пор. Причины такого их поведения не ведает и сама Руфина. Они обе долго приписывали это болезни Руфины, диабету. Но подслушанный Викой случайно под дверью учительской разговор отмел и это. Их классная обсуждала с директрисой личную жизнь матери Руфины. Произнесенное несколько раз опасливо и многозначительно местоимение «он» навело Вику на мысль, что речь идет об отце Руфины. Расспрашивая подругу о нем, Вика удивилась – та прекрасно помнила своего отца, по происхождению итальянца. Родители со смехом рассказывали ей о своем знакомстве. Отец был актером итальянской труппы, приехавшей в Москву на гастроли. Он с первого взгляда влюбился в молодую гримершу Марию Жуковскую и, неожиданно для всей многочисленной итальянской родни и сослуживцев, остался жить в Москве. Родня от него отвернулась, родители Марии его не приняли. Жили молодые в коммуналке, счастливо, но недолго. Полюбившаяся нестойкому к алкоголю итальянцу русская водка быстро превратила веселого актера в неопределенную безработную личность. Он умер в больнице, отравившись алкогольным суррогатом. Руфа рассказывала Вике, что после похорон отца у них с матерью, как ни странно, улучшилось и качество жизни. Из коммуналки они переехали в огромную квартиру на Кутузовском проспекте, Руфа пошла в первый класс в местную школу. Мама по-прежнему служила в театре гримером за небольшое жалованье, но в холодильнике всегда были черная икра и любимая Руфиной буженина, а в кухонном буфете лежали красочные пакетики с иностранными буквами на них. В отсутствие матери (часто Мария возвращалась домой под утро) за Руфиной присматривала соседка, оставаясь ночевать на диване в гостиной. Она же утром провожала ее в школу, тихо защелкивая входную дверь, чтобы не разбудить только что заснувшую маму… Виктория Павловна уже в который раз подумала, что слишком много нераскрытых тайн вокруг подруги и ее погибшей матери. И самое странное, что Руфина и не стремится их разгадать. Услышав трель дверного звонка, Виктория Павловна поспешила в коридор. Легкий поцелуй в щеку, вручение красочного пакета, бутылки вина, перемена уличных туфель на мягкие тапки заняли у Руфины считаные минуты. Пока подруга тщательно мыла руки в ванной комнате, Виктория Павловна открыла пакет и достала из него коробку с подарком. Сорвав упаковочные ленточки, она открыла ее и ахнула. Вдруг рассмеявшись в голос, она стала вынимать одну вещицу за другой и прикладывать их к своей фигуре. За этим занятием ее и застала Руфина. – Что, не угодила? – Она подмигнула подруге, разворачивая ее к зеркальной дверце посудной горки-пенала. – Ну, Руфа, ты с ума сошла… – Это не я! Это Софка тебе выбирала… для оживления интимной жизни с мужем, так сказать… – Дуры вы обе, – беззлобно огрызнулась Виктория Павловна, кидая кружевное барахлишко обратно в коробку. – Я-то что? Воспитаннице своей выскажи! На вот от меня подарок. – Руфина извлекла из сумки маленький замшевый мешочек и вложила в ладонь Виктории. – Что это? – замерев от предвкушения, Виктория Павловна развязала шелковый шнурок. Двумя пальцами она вынула из мешочка матово поблескивающий медальон. – Руфи, это он? Тот, что я хотела? С королевой-лягушкой? – Ну, да. Ты же сама в каталоге мне в него пальцем ткнула. Нашел Эмилька этого мастера, съездил, выкупил. Дел-то. – Небрежный тон Руфины никак не соответствовал довольному выражению лица. Виктория Павловна не кинулась подруге на шею. Она пристально посмотрела ей в глаза. Помня с детства, что Руфа реагирует на любое проявление благодарности внезапной грубостью, она промолчала и в этот раз. Только став взрослой, получив второе высшее образование по специальности психолог, Вика до конца поняла ее поведение. Грубость была выражением крайнего смущения. Ее подруга действительно не понимала, за что ее благодарят – она искренне считала, что, одаривая или помогая кому-либо, она в первую очередь делает счастливой себя. Они уже пили по второму бокалу вина… – Помнишь, с чего начала я собирать своих жабок? – хохотнула Виктория Павловна. – Еще бы. Ты Самохина за ту зеленую квакушу чуть не убила. Палка швабры пополам, классная – в обмороке, – рассмеялась и Руфина. – А потом его папашка к моей матери разбираться пришел. Она как раз полы в школьном коридоре мыла. Он ей высказал, а мамуля, царство ей небесное, об него чуть вторую швабру не сломала. Как заорет на всю школу: «Нефиг девочку мою обижать!» Швабру с грязной тряпкой наперевес – и на него! Сбежал позорно мужик! Дома-то, конечно, разобралась, что к чему. Когда узнала, что из-за убитой лягушки вся канитель, мне оплеуху влепила. А знаешь, именно тогда я и поняла – у меня есть мать. Любящая. Только ей пить нельзя! Я тогда к тебе сбежала, помнишь тот вечер? У меня платье было мокрое, на улице дождь лил, я из своего окна прямо в лужу приземлилась. К тебе бежала – промерзла до костей, куртка тонкая, а свитер не успела надеть. Пришла к тебе, дрожу вся. И ты мне свою пижаму дала. – Ну да. А тут генеральша с инспекцией. А утром милиция, – помрачнела Руфина. – Ну, Руфа… прости, что напомнила. – Кстати, все время забываю спросить: куда ты подевалась тем утром? Домой ушла? – Да ты что! В кустах на площадке сидела! Видела, как ты с сумкой из подъезда вышла. Я побежала к машине, но не успела. И даже предположить не могла, что тебя сразу увезут куда-то. И навсегда! – Меня в детскую комнату милиции доставили. Оттуда в наш детский дом. А после – в Подмосковье. Так начался в моей жизни ад. – Может быть, наконец расскажешь, а, Руфа? – Виктория Павловна дотронулась до руки подруги. – Вика, нет! Ну не могу, прости. Давай за Софку выпьем! Она у нас общая все же! – Это, конечно, так! Но мать ей по документам – ты! Давай! Пусть у нее счастье будет через край! …Девочку привезла в детский дом родная бабка. Она открыла дверь кабинета Виктории Павловны со словами: «Заберите дите за ради бога, а то замордуют ее изверги окаянные», – протолкнула вперед себя истощенного донельзя ребенка, усадила на стул, а у ножки пристроила старый дерматиновый чемоданчик. Сама же осталась стоять, держась за спинку стула. В кабинете Виктории Павловны на минуту повисла тягостная тишина. Прервала ее Руфина, метнувшаяся к двери и по пути задевшая боком край стола. Бабка испуганно вскрикнула. Виктория Павловна успокоила и подставила ей стул. – Документы привезли? – Она с жалостью посмотрела на пожилую женщину, готовую расплакаться. – Да! – засуетилась та, доставая из сумки газетный сверток. Вскоре вернулась Руфина, неся огромный поднос с едой. Софа, так звали девочку, ела аккуратно и… без жадности. Но Виктория Павловна заметила, как голодно блестят ее глаза. Бабушка все подкладывала кусочки гуляша со своей тарелки внучке, но та возвращала их обратно со словами: «Бабушка, ты сама кушай, мне хватит, тут много». Не выдержав этой сцены, что-то пробормотав невнятно, вышла из кабинета Руфина. Сама же Виктория Павловна, чтобы не смущать гостей, уткнулась в документы. За влажной пеленой, затуманившей взгляд, она так и не прочла ни строчки. Она сумела-таки взять себя в руки, кивнув с улыбкой на дружное «спасибо» бабушки и внучки. Разобраться в нехитром сплетении семейных обстоятельств не составило труда. Бытовое пьянство, как принято говорить, родителей Софы Коваленко привело к их полному обнищанию и деградации. Ребенок неделями жил у бабушки, где так же буйствовал и пропивал отобранные у жены пенсионные рубли дед. Кормились бабушка и внучка с огорода, а зимой – продажей на рынке припрятанных от троицы алкашей соленостей, заготовленных впрок. Сейчас же наступила весна, последняя банка была продана, и, отчаявшись, бабушка решилась отвезти Софу в город в детский дом. Процедура лишения родительских прав прошла легко – протрезвевшие на короткое время родители Софы даже не возражали против изъятия у них дочери. Бабушка была оформлена в детский дом помощницей Руфины, а Софа определена в школу. И тут же Руфина решила ее удочерить. Виктория Павловна и сама хотела взять девочку к себе, но неожиданно резко против высказался муж, чем заставил ее, Викторию, посмотреть на него как бы со стороны и удивиться: что ж ты, Мишаня, такой… недобрый? Софа с недетской мудростью простила отца и мать, но жить у Руфины без бабушки отказалась. Лишь только придя к той в гости и поняв, что самая большая комната в квартире приготовлена для двоих, счастливо расплакалась… – Да… ты нашла папку с личным делом Нюши? – вроде бы равнодушно задала вопрос Руфина. – Нет, не нашла. Пропала папочка, кому понадобилась? – насторожилась Виктория Павловна. – И нет в ней ничего интересного! Вот если бы пропало то, что храню дома в обувной коробке, я бы поняла. Виктория Павловна специально уточнила место хранения найденных при Нюше вещей. Подозрение, что ее подруге зачем-то понадобилось все, что касается девочки, не исчезло. Ей нужно было увидеть реакцию Руфины на ее слова. Но никакой реакции не последовало. – Вика, пойду я, поздно уже. В понедельник в область едешь? Или отменили совещание? – Дождешься от начальства! Работать некогда, сплошные сходки. Из пустого в порожнее. Им для галочки, а у меня здесь дел полно. С Семушкиным до конца вопрос не решен. Парень как бельмо на глазу! Я тут еще подумала: если опеку над Нюшей приемный дед оформить не сможет, она же опять к нам вернется… да… что за судьба у девочки… «Эту судьбу мы с тобой, подруга, ей организовали, – подумала Руфина, переобуваясь. – Но у меня есть шанс исправить ошибку. И я сделаю все, что в моих силах. Если успею…» Глава 8 – Нюш, а хорошо, что дед Саня переехал к нам. Почему только без Ланы? Разве могут муж и жена долго жить отдельно друг от друга? – спросил Кир, не выпуская телефона из рук. Большой палец двигался по экрану как отдельный механизм. – Ты бы помолчал, а, Кир! У меня завтра тест по алгебре, тут куча вопросов, я ни бум-бум в них. Задачи еще какие-то тупые… – Дай гляну. – Кир отбросил телефон на кровать и подошел к Нюше. Она молча пододвинула на край стола распечатанные на принтере листы с прошлогодними тестами для восьмиклассников их школы. – Ну, Нюш… это ты тупишь! Я ж тебе в прошлый раз все объяснил! Тут и тут сокращаешь, это – за скобку, тогда еще это и это уходит, остается вот и вот, складываешь, ответ «а» квадрат на «б» квадрат, вот он – под буквой «с». Капец как просто! – А остальные? – с тоской в голосе попросила Нюша. – Я, конечно, могу все решить, – менторским тоном проговорил Кир. – Но тебе завтра другие задачки дадут. Что делать будешь? Я свой тест завтра сдаю! Этажом ниже! – И не готовишься! – А на фига! Если я твой на раз-два. – Умник, переходи уже к нам. Мне легче будет. – Может, и перейду. Отец договорился, что в конце второй четверти сдам за шестой все предметы. Тогда за второе полугодие весь седьмой пройду. – Кир пожал плечами. – Ты на второй год не останься из-за алгебры! Вообще не рубишь! Нюша согласно кивнула. Вдруг в памяти всплыли слова, сказанные ей Марго: «Учи математику». А как ее учить? Начинать с первого класса? Она даже толком не знает, как число за скобку выносить… «Вот-вот, тут за скобку», – мысленно передразнила она Кира, злясь в первую очередь на себя. – Давай, Нюшка, решай. Я проверю, а то скоро мне на дыхалку ехать, – сказал Кир, заваливаясь на Нюшину кровать и вновь хватая телефон. Нюша уткнулась в тесты. Разозлившись на себя, мысленно обозвав тупицей, она вдруг ощутила пришедшую за злостью ясность мысли. Уже не в первый раз с ней происходила эта метаморфоза: внезапная уверенность – если нужно решение, оно будет. Чисто интуитивно обводя кружочком ответ на каждую задачу, она не задумывалась. Пять листов тестов были «решены» за считаные минуты. – На, проверяй! – Нюша кинула листы Киру на кровать. – Ну, ты даешь! От балды кружков наставила? Я даже один уровень не успел пройти, – возмутился Кир, собирая разлетевшиеся страницы. Он бегло просмотрел задачи, надеясь обнаружить откровенную халтуру, затем внимательно стал решать одну задачу за другой. Не найдя ни одной ошибки, обиженно посмотрел на Нюшу. – Ну и зачем было притворяться, что ничего не понимаешь? Все решила! Быстрее меня! – Кир слез с кровати, сунул ноги в тапки, телефон в карман домашних штанов и повернулся в сторону двери. – Зачем мне врать-то? – Кир! Не обижайся! Я правда от балды кружков наставила. – Нюша попыталась задержать брата. – Нет, Нюш! Так не бывает! Ни одной ошибки! Если только… ты, что ли, знала ответы? Где они у тебя записаны? – Он вернулся к письменному столу Нюши.