– Мы этого не узнаем, пока не найдём, не так ли? – ответил он и подтолкнул вперёд одного солдата, указывая на лестницу на второй этаж. Потом перевёл взгляд на Джо. – А ты что тут делаешь? – спросил он. Джо обнаружил, что не может вымолвить ни слова, и не стал даже пытаться. – Он покупает для меня продукты и прочее – так, Джо? – Ах да, – сказал лейтенант Вайсманн, пристально разглядывая Джо, а потом повернулся ко вдове: – Вы живёте здесь одна? – Да, – ответила вдова Оркада. – Моего мужа убили на прошлой войне, теперь я одна. – Прошу прощения, мадам, – смутился лейтенант. – Прощения? За что же вы просите прощения, лейтенант? За то, что я вдова? Что живу одна? Или за то, что обыскиваете мой дом и обращаетесь со мной как с обычной преступницей? За что именно? – Энтшульдигунг, мадам, – сухо ответил лейтенант и крикнул наверх: – Этвас? – Найн, херр оберлейтенант. – Солдатские сапоги прогрохотали по лестнице, и он вошёл в кухню. – А что вы обычно держите в хлеву, мадам? – спросил лейтенант Вайсманн. – Скот, – ответила она, морща нос и фыркая. – Фермеры обычно держат в хлеву скот – для того хлев и нужен. Пока я не продала своих свиней, я держала их там зимой. – А сейчас? – Ничего. Сено для моей коровы, и только. – Тогда вы не будете возражать, если мы туда заглянем? – поинтересовался лейтенант Вайсманн. – Лейтенант, давайте не будем играть в игрушки друг с другом, – отозвалась она. – Вы обыщете мой хлев, хочу я этого или нет. – Конечно, мадам, я только хотел… Вдова Оркада перебила его: – Я понимаю, что вы хотели. Делайте это, лейтенант. Просто делайте то, что должны, и оставьте нас в покое. – Ауф видерзеен, мадам, – поклонился Вайсманн, и они вышли, закрыв за собой дверь. Джо бросился к окну. Один из солдат толкнул дверь хлева, потом пнул её, и она распахнулась. – Они заходят, – прошептал Джо. – Их найдут. – Не найдут, Джо, – так же шёпотом ответила вдова Оркада. – Они ничего не найдут, потому что там ничего нет, кроме сена, папоротника и кучи старого свиного навоза. – Тогда где же они? – спросил Джо. – Отойди от окна, – улыбнулась вдова. – И можешь положить мои деньги обратно, пока не забыл. – Когда Джо проходил мимо неё, она взяла его за руку. – Ты храбрый мальчик, Джо. Забавно, знаешь ли, но, когда ты так стар и устал, как я, и впереди только могила, кажется, уже ничто тебя не может напугать. – Они услышали, как дверь хлева закрылась и лошадь поцокала прочь. – Подождём где-то с час, просто на всякий случай, – сказала она, – а потом пойдём и найдём их. – Где же они? – снова спросил Джо. – Скоро узнаешь, – ответила вдова. Они долго молча шли вверх среди деревьев – вдова Оркада впереди, то и дело останавливаясь и отдыхая. «Никаких разговоров, – велела она, – ни словечка». Всю дорогу Джо пытался угадать, где могут прятаться дети. Они направлялись к плато. Там, наверху, стояло несколько пастушьих хижин, и некоторые из них достаточно велики, чтобы там поместились дети. Он не мог придумать никакого другого места. Там, где горный склон сходился с линией леса, деревья росли реже. Теперь над ними было больше света. Джо поглядел вверх: несколько хилых деревьев цеплялись за жизнь на скальном лбе наверху. Вдова Оркада остановилась и оперлась на палку. Она огляделась, прислушалась, приложив палец к губам, а потом наклонилась и раздвинула заросли подлеска. За папоротником и кустами ежевики обнаружилась занавесь из мешков. Вдова подняла её и махнула Джо идти следом. Джо протиснулся туда и оказался в полной темноте. Вдова взяла его за запястье и повела по какому-то проходу; Джо ощупывал всё перед собой, как слепой. Далеко впереди виднелся тусклый огонёк. Потом огоньков стало несколько, и вдруг они сделались яркими и замерцали – это перед ними раздвинулась ещё одна занавеска из мешков. Там оказался дедушка, он протянул Джо руку, помогая забраться внутрь, а рядом с ним стоял Бенжамин. За его руку цеплялась девочка, и Джо сразу узнал Лию. Он не был уверен, что она его узнала, но потом её глаза засияли. – Джо, – сказала она и тут же схватила его за руку, как будто он принадлежал ей, и повела вглубь пещеры. Пещера была узкая, низкая и длинная, тускло освещённая мерцающими лампами, кое-где висящими по стенам. С первого взгляда было не всегда легко отличить детей от их теней. В пещере пахло маслом, сыром и луговым сеном. Весь пол покрывал папоротник – кроме большой постели из сена в самом тёмном углу, где спали, сбившись в кучку, несколько ребятишек. По петляющим среди папоротника рельсам катился к Джо деревянный поезд, который толкали два мальчика: один пыхтел «чух-чух», а другой пищал «ту-ту». Потом вагоны расцепились, и тут же вспыхнула ссора. Бенжамин присел рядом с ними, чтобы наладить мир, и он тут же наступил, как только вагоны сцепили обратно. Джо вдруг узнал поезд: это был его собственный поезд, облезлый поезд из его детства, не попадавшийся ему на глаза многие годы. Джо взглянул на дедушку, тот улыбнулся и пожал плечами: «Подумал, что ты будешь не против». Три девочки сидели бок о бок над одной книжкой; девочка в середине читала вслух двум другим. Одна из боковых попыталась подсмотреть, что там дальше, на следующей странице. Читающая девочка поймала её за руку и удержала, а потом сняла очки, чтобы их протереть. Тут она подняла голову, увидела Джо и застыла. И все дети вдруг заметили его. «Джо, – объявила Лия, представляя его, – это Джо». Тех, кто спал на сене, растолкали. Джо ощущал взгляд каждого из детей. «В них больше любопытства, чем враждебности», – подумал он, но и подозрительности в этих взглядах было достаточно, чтобы он ощутил себя не в своей тарелке. – Ну как, Джо? – спросил Бенжамин. – Что думаешь обо всём этом? Я здесь уже три месяца. Мы с ребятами тут вполне уютно устроились. В задней части пещеры у нас проточная вода. Всё это идея твоего дедушки. Нам есть за что его поблагодарить. – Одно время я сюда частенько ходил, – объяснил дедушка. – Мой отец, а твой прадедушка, упокой его Господь, он немножко промышлял контрабандой через границу – в основном бренди, этим тут каждый занимался в те времена – и держал всё своё здесь. Честно тебе сказать, я уж почти позабыл про это место, пока они мне не показали полный хлев детей. Если бы эти солдаты пришли с обыском зимой… Невозможно даже подумать об этом, верно? – Ну и не думай, Анри, – сказала вдова Оркада, осторожно опускаясь на деревянную скамью. – Никакого смысла думать о том, что могло случиться, особенно раз оно не случилось. – Может, да, а может, и нет, – ответил дедушка чуть резковато. – Я тебе говорю, Алиса, сегодня – это предупреждение. Я уж сколько раз тебе повторял: надо уводить детей отсюда, и побыстрее. Я могу их отвести. Я знаю эти горы как свои пять пальцев. – А я тебе уж сколько раз повторяла: никакого терпения у тебя нет и никогда не было, – возразила вдова Оркада. – Нужно подождать верного момента. Думаешь, нам хочется держать детей здесь хоть минутой дольше необходимого? Может, щиколотка у Бенжамина и зажила, а снег сошёл – но вот скажи-ка мне, Анри Лаланд, как мы собираемся провести двенадцать ребятишек мимо этих немецких патрулей? Ты же их видел: они повсюду, да и двое-трое из детей пока ещё слишком слабы для такой дороги. – (Дедушка собирался начать спорить.) – Нет, Анри, тут им безопасней. Ты сам говорил: про это место никто, кроме тебя, не знает. Будем выжидать, как договорились. – Я только вчера опять был в горах, – поддержал Бенжамин, – искал, как нам пройти. Два-три раза в неделю я хожу туда: изучаю маршруты, по которым ходят патрули, как часто они ходят и когда. Мне всё равно, как хорошо ты знаешь эти горы, Анри, но сейчас пройти нельзя. Один ты, может, и сможешь, если повезёт, но не со всеми этими детьми. Надо ждать. Это всё, что мы можем, – ждать и молиться. Кто-то дёргал Джо за куртку – он посмотрел вниз. Маленький мальчик схватил его за руку и куда-то потащил. – Это Михаэль, – сообщил ему в спину Бенжамин. – Он хочет сыграть с тобой в шахматы. У тебя нет шансов. По росту Михаэля Джо прикинул, что он вдвое младше. Михаэль упал на колени в папоротник и стал расставлять фигурки на плоском камне, служившем шахматной доской. Белые квадратики были подкрашены мелом. Он протянул Джо сжатые кулаки, и тот тоже опустился на колени и постучал по правому кулаку мальчика. Чёрные. Джо обрадовался: чёрными он всегда выигрывал. Джо хорошо играл в шахматы – так хорошо, что Лоран играть с ним больше не хотел, и дедушка тоже. Только месье Ода регулярно его побеждал. Вдруг Джо заметил, что вокруг сгрудились тени: все остальные дети пришли смотреть. Михаэль ни разу не взглянул на него за всю игру. Между ходами он сидел, сложив руки и уставившись на доску, а когда наступала его очередь, делал ход тут же и без каких-либо видимых раздумий. После полудюжины ходов Джо уже хотелось, чтобы это закончилось. Каждая проигранная им фигура вызывала довольный вздох у публики, а через пару минут, когда Джо обнаружил, что ему шах и мат, Михаэль впервые поднял голову и улыбнулся. Джо увидел, как задвигались от улыбки его уши, и не мог не улыбнуться в ответ. – Ты играешь лучше, чем твой дедушка, – сказал Михаэль. – У него я выигрываю за десять ходов. Это не слишком утешало Джо, когда они позже шли вместе с дедушкой по лесу. Дедушка ворчал: – Вечно она спорит, эта женщина. Беда в том, что она ещё и всегда получается права, и от этого только хуже. Она верно говорит: эти их патрули повсюду – вдоль реки, в лесу. Если выйти наверх, то, может, и проскользнёшь в тёмную ночь, но отсюда дотуда ни за что не дойти, с ребятишками-то уж точно. Должен быть какой-то проход, должен. – Дедушка, – начал Джо, – а почему ты мне не сказал? – Что не сказал? – Ты же всё время сюда ходил, да? Почему не сказал мне? Дедушка остановился и повернулся к нему: – Потому что она мне так велела, Джо. И она права: не знать – безопаснее. Если уж на то пошло, я могу спросить тебя о том же. Ты же мне тоже ничего не сказал, а? – По той же причине, – отозвался Джо. – Вот то-то, – улыбнулся дедушка. – Я горжусь тем, что ты сделал, Джо, и мама бы гордилась. Но дома ни слова – ни полвзгляда. Мы не говорим об этом – совсем. Ни за закрытыми дверями, ни когда вокруг сотня блеющих овец. Я не хочу, чтобы она узнала, Джо. Ты же видишь, как она из-за всего тревожится. Они прошли ещё немного. – Этот малыш, Михаэль, – сказал Джо. – Он сказал, что выигрывал у тебя за десять ходов. – Так и есть, – ответил дедушка. – Но вряд ли его можно назвать малышом. Бенжамин говорит, ему около пятнадцати – почти как тебе. Не очень-то похоже по нему, а? Вот что с тобой делает голод. Немцы в тот день не нашли в деревне ничего, кроме пары нерабочих ружей. Несколько недель после этого между деревенскими и солдатами держалась ледяная враждебность. Юбер снова издавал непристойные звуки, а Лоран показывал немцам язык – разумеется, когда они не видели. Даже Арман Жолле перестал открывать перед ними двери. Но время залечило эту обиду, и скоро все снова стали вести себя с солдатами как со старыми знакомыми. Опаски стало больше, и пришло понимание, что хоть солдаты и кажутся безобидными, но они всё равно враги, и, когда того потребуют обстоятельства, они будут вести себя как враги. Джо теперь избегал их всех, даже капрала. Всякий раз при виде немцев он не мог выбросить из головы, что эти люди – охотники. Они охотились за Бенжамином и Лией, за Михаэлем и остальными. Один только взгляд на солдат заставлял его нервничать, так что Джо отдалился от них, не брал у них конфет и не обменивался любезностями. Дома Джо тоже чувствовал себя неуютно. Он уже долго жил со своим секретом и до сих пор не испытывал никакого чувства вины из-за того, что скрывал его от мамы. Но теперь, когда его секрет стал чем-то вроде заговора с дедушкой, он обнаружил, что будто играет в спектакле. Было отвратительно лгать маме, видеть, как её постоянно успешно обманывают. Становилось всё труднее смотреть ей в глаза и даже разговаривать с ней, так что Джо проводил как можно больше времени на улице, с Юбером и Руфом, приглядывая за овцами. Однажды утром он сидел на камне вместе с Юбером, как вдруг увидел, что по дороге идёт капрал. У него не было с собой винтовки – только бинокль на шее. Он остановился погладить Руфа, который ни для кого не делал исключений: ему нравился любой, кто им восхищался, и немцы тоже. – Сегодня пятница, – объявил капрал. – По пятницам у меня бывает несколько свободных часов, и я не забываю своё обещание. – Обещание? – не понял Джо. – Орёл, бинокль. Не помнишь? – Юбер пристально разглядывал бинокль. – Хочешь посмотреть, Юбер? – спросил капрал. – Я тебе покажу. И он снял бинокль и повесил его на шею Юбера. Тот поднёс бинокль к глазам и посмотрел на долину. Капрал постучал его по плечу и показал наверх – там кружил голосистый жаворонок. Секунду-другую спустя Юбер нашёл его в бинокль, и капрал навёл ему резкость. Юбер взревел от восторга. Капрал рассмеялся и похлопал его по спине. – Ну что, Джо, – сказал он, – хочешь пойти со мной? – Возьмите Юбера, – ответил Джо и отвернулся. – Как хочешь, – спокойно отозвался капрал. – Идёшь со мной, Юбер? – И он указал на горы. – Мы искать орлов, да? – Он широко раскинул руки. – Орлы, высоко-высоко. – Он сложил ладони биноклем, поднёс к глазам и оглядел горы. – Орлы. – И похлопал руками, словно крыльями. – Идёшь? Юбер посмотрел на Джо, потом на овец. – Иди, – сказал Джо, – я о них позабочусь. Руф встал, чтобы идти с ними, но Джо удержал его: всё-таки и ему самому была нужна компания. Всё утро он просидел в своих мыслях. Теперь он побывал в пещере уже несколько раз, с дедушкой и вдовой Оркада: носил туда масло и еду и каждый раз поражался вроде бы непоколебимому оптимизму Бенжамина. Чем больше он об этом думал, тем меньше видел для него поводов. Шли дни и месяцы, но Аня не появлялась. Если она жива после стольких лет – а Джо, как и вдове Оркада, становилось всё труднее в это верить, – тогда где она и почему не пришла? Он никогда не делился своими опасениями с Бенжамином, потому что в редкие для того моменты беззащитности Джо ощущал хрупкость его веры – она могла не выстоять под напором разума. А кроме того, было легче и спокойнее соглашаться с вечными заверениями Бенжамина. «Она, должно быть, где-то прячется, – говорил он. – Может, в каком-то хлеву, может, в пещере, такой, как наша. Она придёт. Бог даст, придёт. Бог заботится о своих, Джо, всегда присматривает за ними». Джо изо всех сил надеялся, что так и есть. Новости о войне становились всё лучше. Немцев гнали из России и из Африки, но освобождение по-прежнему оставалось далёкой мечтой – мечтой, о которой никто не осмеливался говорить – из страха, что она может всё-таки не сбыться. И всё же Джо не видел другой надежды для детей или для Бенжамина. Немцы патрулировали границу всё так же часто и бдительно, как прежде, кто-то из детей всегда был болен, а Бенжамин и слышать не хотел о том, чтобы кого-то из них оставить. «Мы должны уйти все вместе – или никто не уйдёт, – говорил он. – Будем ждать и молиться. Наше время придёт». Джо был бы рад подружиться с кем-нибудь из детей в пещере. Они уже все знали, кто он такой, но по-прежнему относились к нему как к чужаку и прятались в глубины своих тёмных глаз – кроме Михаэля: тот ни разу не дал Джо уйти, не обыграв его в шахматы. Михаэль недавно стал одним из больных. У него на ноге вскочил гнойник, и от этого начался жар, но это не мешало ему всякий раз сносить Джо с доски меньше чем за двадцать ходов. Игры всегда проходили в полной тишине, под взглядами восхищённых зрителей, в полном составе собравшихся вокруг. Джо по-прежнему вытаскивал чёрные, веря и надеясь, что когда-нибудь они принесут ему удачу, но ни разу не вышло ничего хорошего. Вдова Оркада никогда не позволяла ему оставаться долго после игры, так что времени на разговоры особенно не было, а когда они всё же случались, то Михаэль засыпал Джо вопросами о его семье, о скотине на ферме, о школе. Он мало рассказывал о себе – только о том, что говорил на четырёх языках: польском, французском, немецком и немножко английском. «Хочу научиться говорить на десяти», – заявлял он, но ни разу не упомянул о своей семье. Джо спросил вдову Оркада, где они все, но она ему не сказала. «Есть вещи, о которых лучше не думать», – ответила она, и больше ничего; дедушка был ничуть не более разговорчив. Либо они сами не знали, либо не хотели об этом говорить – Джо не был уверен, как оно на самом деле. Но чем больше думал об этом, тем больше уверялся, что они знают и просто не говорят ему. Он никак не мог взять в толк почему. Солнце пекло ему голову, и Джо захотелось прилечь, но он уже один раз так сделал и больше этой ошибки не повторит. Вместо этого он заговорил с Руфом.