— Доброе утро, — сказал он, и следом выпрыгнул золотистый ретривер. — Посади собаку обратно в машину! — крикнул Броуди. Ретривер увлеченно принюхивался. Страчан протянул руку, но тут пес почуял запах и рванул в сторону коттеджа. — Черт подери! — выругался Броуди и побежал ему наперерез. Он передвигался на удивление быстро для человека такого возраста и телосложения. Броуди схватил собаку за ошейник, несмотря на ее старания увильнуть, и потащил обратно. Страчан с перепуганным видом подбежал к нам. — Боже, мне очень жаль! Броуди продолжал держать ретривера за ошейник, передние лапы висели в воздухе, собака тщетно пыталась вырваться. — Ты соображаешь, что делаешь? — Извините, я посажу Оскара в машину. Страчан протянул руку, но Броуди не отпускал ошейника. Собака была большой, а он держал ее с легкостью и так крепко, что животное начинало задыхаться. — Я посажу Оскара в машину, — повторил Страчан уже тверже. На секунду мне показалось, что Броуди и вовсе не собирается отдавать пса, но тут он всучил его хозяину. — Вас тут не должно быть. И вашей чертовой собаки! Страчан погладил беднягу, держа за поводок. — Сожалею. Я не думал, что он убежит. Просто приехал спросить, могу ли быть полезен. — Садитесь в машину и уезжайте отсюда. Это дело полиции, а не ваше! Страчан сам начал злиться. — Забавно, мне казалось, вы на пенсии. — У меня есть разрешение здесь находиться. А у вас нет. — Может, и нет, но это не дает вам права указывать, что мне делать. Броуди стиснул челюсти. — Констебль Маккинни, почему бы вам не проводить мистера к машине? Дункан, смирно наблюдавший перепалку, встрепенулся. — В этом нет необходимости. Я ухожу, — сказал Страчан. На щеках проступили красные пятна, хотя внешне он сохранял спокойствие. Он пристыженно улыбнулся мне, игнорируя Броуди. — Доброе утро, доктор Хантер. Прошу прощения. — Ничего страшного. Просто здесь лучше не топтать, — сказал я. — Конечно, понимаю. Но если я могу чем-то помочь, дайте мне знать. Что угодно. — Он дружелюбно потряс собаку за ошейник. — Идем, Оскар, негодник. Броуди с суровым видом смотрел ему вслед. Дункан начал, заикаясь, извиняться: — Как-то я растерялся, не знал, что следует… — Не оправдывайся. Я сам не должен быть выходить из себя. Броуди достал из кармана пачку сигарет и зажигалку, пытаясь прийти в себя. Закипел чайник в фургоне. Я подождал, пока Дункан уйдет заваривать чай, затем повернулся к Броуди: — Вы не особо жалуете Страчана, верно? — Так заметно? — Он с отвращением разглядывал сигарету. — Дурацкая привычка. Бросил, когда пошел на пенсию. А сейчас опять начал. — А что вы имеете против него? Броуди зажег сигарету и затянулся, вдыхая дым так, будто зол на него. — Мне вообще такие люди не нравятся. Привилегированный класс, считают, если у них есть деньги, могут делать, что им в голову взбредет. Он не заработал ни гроша, получил все в наследство. Его семья сколотила состояние на золотых приисках в Южной Африке, во время апартеида. Думаете, они там охотно делились с рабочими? — Нельзя же винить его за поступки родителей. — Может, и нет. Но, на мой взгляд, он слишком уж самоуверен. Видели, как он вел себя вчера в баре? Купил всем выпить, излил свое обаяние на Карен Тейт. При такой жене поглядывать на сторону! Фрейзер говорил мне, что от Броуди ушла жена, и я подумал, что его ненависть к Страчану вызвана банальной завистью. — А как же то, что он сделал для острова? Насколько я понял, Руну могла постигнуть участь Сент-Килды, если б не он. Броуди молчал. Из фургона вылезла колли, задние лапы едва сгибались из-за артрита. Хозяин погладил ее по голове. — Может, гибель Сент-Килды только к лучшему. Перед отъездом жители острова убили своих собак. Всех до одной. Но только двух усыпили. Остальным привязали к шее по камню и выбросили в залив. Своих собак. — Он покачал головой: — Не понимаю зачем. Однако причина должна быть. Я достаточно долго проработал в полиции, чтоб знать, что за каждым человеческим поступком есть мотив. И обычно это корыстный интерес. — Вы правда считаете, что было бы лучше, если б Руну покинули? — Нет, вряд ли. Страчан сделал нашу жизнь комфортней. Надо отдать ему должное. Уютные дома, хорошие дороги. О нем никто не скажет плохого слова. — Броуди пожал плечами. — Просто я не верю, что можно получить что-либо даром. Всегда приходится платить. Такое мнение показалось мне циничным. Страчан помогал острову, а не эксплуатировал его. И Броуди не первый полицейский, кто за долгие годы столкновения с темной стороной человеческой сущности забыл о светлой стороне. Хотя не исключено, что он лучше разбирается в людях, чем я. Один мой знакомый, которого я считал другом, однажды сказал мне, что я лучше понимаю мертвых, чем живых. Может, он был прав. Мертвые по крайней мере не лгут и не предают. Только хранят свои секреты, если не знаешь к ним подхода. — Пора приступать к делу. При дневном свете коттедж производил далеко не благоприятное впечатление. Темнота отчасти скрывала разруху и убогость. Крыша перекосилась, местами зияли дыры, окна потрескались и покрылись толстым слоем грязи. Позади возвышалась Беинн-Туиридх, теперь походившая на бесформенную груду камней, запятнанных снегом. Лента оцепления тянулась от входной двери в комнату с сожженными останками. Потолок казался на грани обвала, хотя ни капли дождя не попало на кости и пепел. В тусклом свете, пробивавшемся сквозь окно, они выглядели еще прискорбнее, чем мне запомнилось. Я сделал шаг назад и уставился на них, снова пораженный противоестественным сочетанием уничтоженного огнем трупа и нетронутых конечностей. Как бы то ни было, разлагающиеся мягкие ткани — неожиданный подарок при смерти от сожжения. Благодаря им можно будет проанализировать жирные кислоты и определить время трагедии, взять отпечатки пальцев и ДНК, чтобы установить личность жертвы. Поскольку нет подозрений на убийство, как не раз подчеркнул Уоллес, не было необходимости натягивать над останками сетку. Обычно эта операция производится, чтобы зафиксировать положение улик. И все же я не поленился. В каменный пол не вобьешь колышки, но у меня на такой случай есть деревянные блоки с отверстиями. Разложив их по периметру вокруг трупа, я поместил в каждый по колышку. Когда закончил закреплять нейлоновые нити, пальцы в латексных перчатках онемели. Потерев руки, чтобы вернуть в них жизнь, я взял полотенце и тонкую кисточку и начал расчищать верхний слой талькообразного пепла. Постепенно остался один обугленный скелет. Наша жизнь, а иногда и смерть — это история, писанная костями. Они хранят память о травмах, небрежности и насилии. Однако чтобы расшифровать написанное, надо его разглядеть. А это медленный, кропотливый процесс. Работая над каждым квадратом сетки, я тщательно просеивал золу, помечал на миллиметровой бумаге нахождение фрагментов костей и прочих деталей, а затем помещал их в целлофановые пакеты. Время летело незаметно. Развеялись мысли о морозе, о Дженни, о чем бы то ни было. Мир сузился до груды пепла и высушенных костей. Я вздрогнул, когда кто-то сзади прочистил горло. В дверях стоял Дункан, держа кружку горячего чая. — Не хотите? Я взглянул на часы: почти три. Я не вспомнил даже об обеде. Выпрямился, болела спина. — Спасибо, — поблагодарил я, снимая перчатки. — Только что заезжал сержант Фрейзер, интересовался, как у вас продвигается работа. Фрейзер заскочил ненадолго, сказал, что ему надо опрашивать местных жителей. Броуди потом задал риторический вопрос, сколько человек придется опросить непосредственно в баре. Я подумал, что немного, но промолчал. — Медленно, — ответил я Дункану, грея руки о кружку. Констебль продолжал стоять в дверях, глядя на останки. — Сколько еще понадобится времени? — Сложно сказать. Надо просеять весь пепел. Вероятно, закончу к завтрашнему утру. — А вы, ну… уже нашли что-нибудь? В глазах горело искреннее любопытство. Согласно правилам, я обязан сначала докладывать Уоллесу, но что плохого, если Дункан узнает первым. — Могу подтвердить, жертва определенно женщина, до тридцати лет, белая, ростом примерно метр семьдесят.