Василий Оленев явно попытался хитрить на допросе, но его тут же поставили на место. Дабы не зарывался. Гражданин Оленев правильно понял, что допрашивающему известно всё, а стало быть, «тупить» в такой ситуации – лишь здоровью вредить. Факт колебаний гражданина Оленева заслуживает быть отмеченным. Это один из тех крючочков, что плотно удерживают цепь событий всей этой немыслимой истории в жёстких пространственно-временных координатах, и нам придётся ещё не раз вспоминать и гражданина Оленева, и его странную семью, и удивительное поведение Василия Алексеевича на допросе, потому что ответив на одни вопросы, этот персонаж на самом деле задал другие. Безответные. Процитируем самое окончание допроса гражданина Оленева, оно того заслуживает: «Вопрос: В момент проживания у Вас Владимир Винничевский чем занимался? Ответ: Владимир днями играл в футбол с ребятишками, которых он привозил с собой из города Свердловска, а вечерами уходил куда-то, говорил, в клуб центральный, находящийся около Парка культуры и отдыха. Вопрос: Шестого августа чем он был занят днём, и когда, то есть во сколько времени, уходил из квартиры и когда возвратился? Ответ: Точно не помню (было бы удивительно, если бы помнил! – прим. А. Р.), где он в этот день был или нет, но я был выходным и находился дома. А насчёт Владимира не помню, уходил {ли он} куда или нет, т.к. я на его отсутствие из моей квартиры {внимания} не обращал и не придавал особое внимание, считая его за ребёнка… У меня в квартире из ребят никого не было (по смыслу: не бывало – прим. А. Р.), на улице, я видел, он играл с ребятами в футбол, но с кем из них – не знаю, т.к. у меня детей своих нет и они меня не интересовали». Это потрясающий пассаж, поскольку Василий Алексеевич умудрился наговорить в нескольких предложениях столько интересного, что даже диву даёшься – то ли это какая-то особенная глупость, то ли незаурядный умище? Ну в самом деле, он совершенно неожиданно упомянул «ребятишек, которых он {Володя Винничевский} привозил с собой из Свердловска». Фраза парадоксальная во всех отношениях, поскольку мать арестанта, его дядя Мелентьев и жена последнего, истово убеждали товарищей из свердловского угрозыска в том, что у Володи друзей нет и быть не может, ибо он «замкнутый». И вдруг такая странная оговорка! Но мы-то знаем, что Винничевский никого из Свердловска привезти в Нижний Тагил никак не мог по той простой причине, что приехал он в этот город вовсе не из Свердловска, а из Кушвы. Да и не было у него таких друзей, которые отправились бы в другой город, чтобы проведать Володю, во всяком случае следствие отыскать таковых не смогло, хотя и очень старалось. Кроме того, заслуживает пристрастного внимания оговорка насчёт того, что Василий Оленев считал Владимира Винничевского «ребёнком». Это как-то совсем уж режет слух, в 1939 г. подростки в возрасте 16 лет вовсю прыгали с парашютных вышек и сдавали лыжные кроссы на 15 километров, а тут дяденька-весовщик называет такого почти готового солдата «ребёнком». Ха! пробежал бы он сам лыжный кросс, да прыгнул разок с привязного аэростата, тут бы мы и узнали, кто же считался ребёнком в Стране Советов. И конечно, совсем уж странна оговорка Василия Оленева насчёт того, что «дети его не интересуют». Это совершенно педофильская формулировка, в разных видах она встречается в показаниях самых разных преступников, совершавших преступления против детей. Нормальный человек не говорит о том, что его не интересует, он не делает на этом смысловой аффектации, потому что при отрицании чего-либо возникает потребность в позитивном признательном утверждении. Так устроен наш мозг: когда мы слышим тезис отрицания, то интуитивно продолжаем мысль в утвердительном ключе. Если Оленев не «интересуется» детьми, то кем он тогда интересуется? Стариками? Старушками? Инвалидами? Соседками? Для чего он подчёркивает отсутствие интереса к детям, если его об этом никто не спрашивает? Оговорка Василия Оленева чрезвычайно любопытна. Она заслуживает того, чтобы её запомнили, поскольку сам этот персонаж очень странный, у нас ещё будут вопросы по поводу его взаимоотношений с Володей Винничевским. Выражаясь метафорично, скажем так, что в этом колодце очень и очень мутная водица. В самом конце допроса Василий Оленев, видимо, узнал о причине задаваемых ему вопросов, о задержании внучатого племянника по обвинению в убийствах и посмертных изнасилованиях малолетних детей и тут тональность его демагогических рассуждений резко изменилась. Моментально! Просто процитируем последние слова гражданина Оленева, сказанные уже после того, как начальник уголовного розыска осведомился о том, хочет ли он дополнить свои показания. Василий Алексеевич захотел сам себя дополнить, и сделал это так, что его слова нельзя не процитировать: «Кроме того, могу добавить в отношении Винничевского Владимира, {что} он был у нас и вёл себя замкнутым, ни с кем лишнего не говорил, и от него много услышать было невозможно, т.к. он мало говорил, но вид его нас крайне смущал, какой-то наиособенный, то есть грубый и напоминал преступника. Больше добавить ничего не могу». Вот так! К концу допроса Владимир Винничевский стал уже «напоминать преступника». А ведь всего лишь страницей ранее он казался свидетелю просто «ребёнком»! И ведь никакого смущения у гражданина Оленева по поводу явного противоречия самому себе не возникло. Воистину, по всему Советскому Союзу здания отделов и управлений НКВД обладали мистической силой – в них даже самые недалёкие люди обретали чудесный дар распознавать «преступников»! Воистину, трудно быть Богом, а вот сволочью – проще! Родственники постараются. Глава VII. Он испытал половой акт в уборной вагона, а с кем – не написал… Первые допросы Винничевского обеспечили правоохранительные органы значительным материалом, требовавшим немедленной проверки. Заявление арестанта о похищении и убийстве Таси Морозовой можно было проверить прямо в Свердловске, однако некоторые из преступлений произошли в местах весьма удалённых от города. Уже 27 октября 1939 г. в горотделе РКМ г. Кушвы, административном центре одноименного района на северо-западе Свердловской области, получили секретное письмо из областного уголовного розыска, в которой содержались ориентирующие данные о возможном совершении в минувшем марте убийства ребёнка. На территории Кушвы находится гора Благодатная – известное в то время «намоленное» место, куда в марте 1939 г. мать привозила Володю Винничевского для лечения заикания. Поскольку точный адрес проживания жертвы оставался неизвестен, как и дата преступления, требовалось проверить значительную часть жилой застройки с проживавшим там населением. Подлежала также проверке отчётность медицинских учреждений за март 1939 г. Наконец, следовало изучить содержимое выгребной ямы под уличной уборной возле дома на пересечении улиц Шиханова и Советской – строго говоря, это был единственный точный адрес, содержавшийся в ориентировке. Работа кушвинских милиционеров не задалась с самого начала. Во-первых, выяснилось, что интересующий их угловой дом, в котором предположительно должна была проживать жертва, находится на капитальном ремонте и расселён. Все жильцы разъехались кто куда, буквально каждого из них надо отыскивать персонально, поскольку объекты жилого маневренного фонда были разбросаны по всему городу. Это грозило затянуть работу. Во-вторых, оказалось, что возле указанного дома находится вовсе не одна, а две уборных, а кроме того, большая мусорная яма. Данное обстоятельство не только увеличивало необходимый объём работ, но и рождало определённые сомнения в достоверности информации уголовного розыска. В самом деле, насколько можно полагаться на рассказ человека, который не запомнил таких деталей? В-третьих, оказалось, что из всех медицинских учреждений Кушвы вызовы на дом могла принимать лишь центральная поликлиника и ответственным за такие выезды в период с 1 марта по 30 мая являлся врач Сысков. Однако он не мог быть допрошен, поскольку выехал из Кушвы. Адрес его нового места проживания был известен, но розыск и допрос свидетеля также грозили затянуть проверку. Вечером 27 октября была начата очистка выгребных и мусорной ям возле дома №1 по улице Шиханова. Работа проводилась штатным ассенизатором Балуевым под надзором помощника начальника райотдела милиции по политчасти Алексеева и оперуполномоченного Зорина. Малоприятная возня с нечистотами затянулась на 7 часов и закончилась лишь в 1 час ночи 28 октября. Согласно составленному акту «…человеческого трупа не обнаружено, а также не обнаружено признаков нахождения человека {в выгребных ямах}». Обескураживающее начало! В течение 27-28 октября участковыми и оперативными сотрудниками РКМ было проверено большое число зданий в районе улиц Шиханова, Советской, Степана Разина и др. Рапорты о проделанной работе направлялись на имя начальника Кушвинского РОМ младшего лейтенанта милиции Колоколова и сохранились в материалах дела. Например, участковый инспектор Софронов на личном обходе проверил жильцов домов с 1 по 9 по улице Степана Разина, а также жильцов общежития в доме №17 по той же улице. Никакой информации о случаях исчезновения малолетних детей в ходе поквартирного обхода не получено. Старший участковый уполномоченный Подвольский сообщил о проверке жильцов зданий по улице Карла Маркса (чётных номеров с 82 по 102 и нечётных 79, 87, 93). Никаких сообщений об исчезновении малолетних детей. Участковый уполномоченный Коротких произвёл обход домов по улице Карла Либкнехта – нечётной нумерации с 73 по 91 и чётной: 82, 88, 94. Никаких заявлений жильцов об исчезновении детей не поступило. Участковый Смирнов (фамилия, возможно, ошибочна, т.к. плохо читается) проверил 43 дома по улице Ленина, перечислил их номера в своём рапорте и в резюмирующей части документа сообщил (стилистика подлинника сохранена): «Во всех проверенных домах мною было каждого хозяина спрошено и беседовал, но выявить таковых {случаев исчезновения детей} не удалось. О чём и доношу до Вашего сведения». Но мелкая гребёнка тем и хороша, что даже вшу не пропустит. Предпринятый милицией «мелкий чёс» принёс-таки кое-какой положительный результат. Участковый уполномоченный Бурнышов обошёл все нечётные дома под номерами с 61 по 97 по улице Крестьянской и уже в самом конце обхода удача ему улыбнулась. Жительница дома №83 Таисия Смирнова, ранее проживавшая в доме №1 по улице Советской, припомнила, что в конце апреля 1939 г. дочь её соседа, некоего Ивана Лобанова, падала в выгребную яму уборной. Девочка говорила, будто её толкнул какой-то мальчик. Участковый Бурнышов установил, что Лобанов вместе с женой, сыном и дочерью выехал на родину в Кировскую область, Свечинский район, Тихоновский сельсовет, деревня Лобаново. При более обстоятельном допросе на следующий день Смирнова уточнила, что рассказанный ею инцидент имел место в конце марта, а не в апреле 1939 г. Эта информация 28 октября получила подтверждение. Бывший муж Таисии Смирновой – 25-летний кочегар Серафим Щенников – в разговоре с сотрудником милиции полностью подтвердил рассказ бывшей супруги и дополнил странную историю кое-какими деталями. По его словам, Иван Лобанов оставил девочку на крыльце буквально на пару минут, сам же поднялся на второй этаж, дабы запереть замок входной двери. Выйдя на крыльцо и не найдя дочери, Иван быстро обежал окрестности, отыскал девочку в выгребной яме, откуда сам же её и вытащил. Девочка не была сильно травмирована, но отец вызвал «скорую помощь» и впоследствии несколько раз водил дочь в поликлинику на приём к врачу. В Кушве была разыскана и допрошена Наталья Лаврентьевна Якушева, родственница Винничевских, у которой Владимир, согласно его показаниям, останавливался во время приезда в марте 1939 г. Женщина подтвердила факт проживания в её доме свердловской родни – Петра и Марии Мелентьевых с двумя детьми, вместе с которыми находился и Володя Винничевский. Согласно показаниям Якушевой последний находился в Кушве с 26 по 30 марта, в Свердловск он вернулся самостоятельно, поскольку его каникулы заканчивались и на следующий день ему надлежало отправиться в школу. От Кушвы до Свердловска 200 км, так что он как раз поспевал домой к вечеру. Пребывание арестованного в Кушве получило подтверждение. 30 октября Винничевскому были предъявлены фотографии нескольких домов и надворных построек, сделанных в районе Советской улицы в Кушве. Согласно «Протоколу предъявления фотокарточек» Винничевский заявил, что это Советская улица, находящаяся в г. Кушве, также показал дом, во дворе которого он нашёл свою жертву. Кроме того, среди предъявленных ему фотоснимков надворных построек Винничевский опознал и ту уборную, в которой он душил ребёнка, а затем бросил в выгребную яму. Всё сходилось. Теперь следовало отыскать семью жертвы и узнать их версию случившегося. В Свечинский райотдел милиции от уголовного розыска Свердловской области был направлен запрос с просьбой отыскать и допросить Ивана Алексеевича Лобанова о деталях происшествия с его дочерью Валей. 4 ноября его допросили, и Лобанов в деталях восстановил события 1 или 2 апреля, когда, по его мнению, и произошёл странный инцидент. В тот день он собирался отправиться в фотоателье, ему надо было сфотографироваться на паспорт, заодно Иван решил заказать несколько постановочных фотоснимков дочери. В честь такого дела Валечка была нарядно одета, да и сам Иван облачился в лучшее. Он оставил дочь на крыльце не более чем на 2 минуты, сам же поднялся на второй этаж, чтобы передать ключ от двери соседу. Спустившись и не обнаружив дочери, он сначала бросился на улицу, но быстро вернулся во двор и услышал плач Вали. Выгребная яма имела глубину около 1,5 метров, но очищалась незадолго до описываемых событий, и потому была почти пуста. Состояние дочери после происшествия Иван Лобанов описал лаконично: «Каких-либо больших повреждений девочка не имела, и только на лбу её была прорвана кожа и шла кровь». Поскольку интерес представлял рассказ девочки о тех событиях, Иван сообщил, что никаких объяснений о произошедшем от неё не слышал: «Сама ли Валя упала в уборную или кто её бросил, я даже до сегодняшнего дня и не интересовался, считая, что она упала сама, а другого что-либо и не имел в виду. Валя об этом мне ничего не говорила, и ничего особенного тогда не слыхал и я сам от соседей». Насколько искренен был Иван Лобанов в своих уверениях, будто не интересовался произошедшим с дочерью, каждый может судить самостоятельно. Для нас же важно, что сообщенные им сведения были расценены как полностью подтверждающие заявление Владимира Винничевского о совершённой им в Кушве попытке убийства малолетней девочки. Получив от коллег из Кировской области телефонограмму о результатах допроса Ивана Лобанова, начальник свердловского областного ОУР Вершинин в тот же день – 4 ноября 1939 г. – подготовил и подписал постановление, в котором, в частности, были и такие слова: «Следствием установлено, что {как} указанные убийства и покушения на убийства детей в городе Свердловске, так и покушение на убийство Вали Лобановой совершены одним и тем же лицом – Винничевским Владимиром Георгиевичем – а потому, руководствуясь статьей 117 УПК, постановил оба названных дела объединить в одно производство». В это же самое время своим чередом развивались события в Нижнем Тагиле, где началась проверка заявления Винничевского об убийстве 6 августа девочки, похищенной им от магазина на улице Тельмана. 31 октября и 1 ноября вдоль дороги от Парка культуры и отдыха к зданию новой больницы Уралвагонзавода, то есть по тому маршруту, которым прошёл похититель со своей жертвой, проводилась поисковая операция, цель которой заключалась в обнаружении трупа пропавшей девочки. Малохоженная дорога протяженностью около двух километров пролегала через довольно густой хвойный лес, к тому времени уже укрытый снегом. В прочесывании местности участвовало до полусотни милиционеров, которые, встав цепью с интервалом в полтора-два метра, осматривали обе стороны дороги. На третий день поисков, 2 ноября, под снегом был найден обнажённый труп ребёнка. В протоколе осмотра места обнаружения тела этот участок леса описан в следующих выражениях: «В одном километре на восток от новой больницы Уралвагонзавода и в одном километре от изгороди Парка культуры и отдыха в чаще леса, в 20 метрах от лесной дороги, малопроезжей, идущей с Уралвагонзавода на зональную станцию, около кучи хвороста обнаружен труп ребёнка на вид 2,5 лет, без одежды, полузанесённый снегом. Лес состоит из хвойных деревьев с редкой примесью березняка, место обнаружения защищено от дороги мелкой порослью хвойного леса, в 60 метрах.., в восточном направлении оканчивается лес и далее проходит открытая болотистая местность». Тело находилось в положении «лицом вверх», ноги раздвинуты, и казалось, что трупу умышленно придали неприличную позу, но при внимательном осмотре выяснилось, что тело повреждено каким-то животным вроде лисы или волка, которое волокло его по земле в попытке оторвать конечность, а потому об умышленности действий преступника в данном случае говорить не приходилось. Примерно 2/3 правой голени отсутствовали, судя по состоянию кожных лоскутов, нога была отгрызена каким-то животным не очень большого размера. При подъёме тела на его задней поверхности и грунте были обнаружены личинки мух, что однозначно указывало на смерть в тёплое время года. В затылочной части бросался в глаза дефект кожи размером 5 х 6 см, в результате которого обнажились кости черепа. Следов, указывавших на применение какого-либо оружия, при осмотре трупа найти не удалось. Прилегающий к месту обнаружения тела участок леса подвергся тщательному осмотру, однако одежды ребёнка либо каких-то посторонних предметов, способных прояснить картину случившегося, найти не удалось. Труп был доставлен в секционную 1-й Советской больницы г. Нижнего Тагила, где вечером того же 2 ноября он был официально опознан как принадлежавший Маргарите Фоминой, исчезнувшей без вести 6 августа 1939 г. Судебно-медицинское исследование тела проводилось утром следующего дня судмедэкспертом Горбуновым в присутствии начальника нижнетагильского уголовного розыска Кузнецова, главврача больницы Плотко и заведующего кожно-венерологическим диспансером Скалкина. На внешнем осмотре установлено, что тело имело рост 86 см, соответствовавший возрасту 2,5 года. Трупное окоченение полностью разрешилось (то есть исчезло), на голове присутствуют остатки светло-русых волос длиною 5 см, которые легко вырываются, кожа на лице красно-бурая, веки и глазные яблоки гнилостно разрушены. Рот широко открыт, из полости рта извлечена земля, смешанная с хвоей, в количестве около горсти. Во рту 16 зубов, 5 из которых выпали. Десны подверглись гнилостному разрушению, уши и нос – сплюснуты, в ушных проходах – личинки мух. В затылочной области дефект кожи размером 6 х 5,5 см, кости черепа на этом участке обнажены. В теменной области 4 кожных дефекта размерами 1,5 х 1,2 см, 1,4 х 1,0 см, 1,2 х 0,8 см и 1,2 х 1,0 см. На задней поверхности шеи были обнаружены 5 округлой формы отверстий в коже величиной 1,5 х 0,7 см, 0,8 х 0,6 см, 1,1 х 0,7 см, 1,0 х 0,8 см и 0,3 х 1,0 см. На передней поверхности шеи в области гортани дефект кожи 2,5 х 2,0 см. Грудная клетка сформирована правильно, без видимых повреждений. Верхние конечности без повреждений. Развитие половых органов соответствует возрасту, без следов грубой травмы (разрывов, трещин, потертостей), девственная плева частично разрушена гниением, в половой щели обнаружены личинки мух. В области правой пахобедренной складки – отверстие в коже 0,8х0,5 см, в области левой пахобедренной складки – аналогичное ему отверстие 0,5 х 0,2 см. Задний проход закрыт. Левая нога – без повреждений. Правая голень со стопой, начиная от верхней трети, отсутствует. Мягкие ткани в области крестца разорваны на участке 5 х 4,5 см, имеются поверхностные кожные повреждения. По-видимому, это следы укуса небольшого животного-падальщика. На внутреннем осмотре отмечено нормальное расположение и развитие соответственно возрасту органов брюшной полости и грудной клетки. «Пятна Тардье» не обнаружены нигде, полости сердца крови не содержат. Лёгкие – полуспавшиеся, при разрезе – тёмно-красного цвета, при сжимании стекает небольшое количество кровянистой жидкости, просвет трахеи и бронхов – свободен. Кости свода и основания черепа целы, вещество головного мозга размягчено в результате гниения. В мышцах боковых и передней поверхности шеи кровоподтёков не обнаружено. Язык и миндалины разрушены личинками мух. В желудке до 70 куб. см массы грязно-зелёного цвета. Легко заметить, что классическая симптоматика смерти от удушения: «пятна Тардье», полнокровие внутренних органов, тёмный цвет крови в сердце и т.п. – в данном случае не наблюдалась. Поэтому заключение судмедэксперта Горбунова оказалось весьма уклончивым: «Гнилостные изменения ткани трупа лишают возможности высказаться определённо о причине смерти ребёнка… Обстановка, при которой обнаружен труп, а также отсутствие следов заболеваний, которые могли бы пресечь жизнь ребёнка, дают основание полагать, что не исключена возможность наступления смерти в данном случае от механической асфиксии, осуществлённой удавлением руками, что не противоречит данным следствия». Последующее судебно-химическое исследование вагинального и ректального мазков не привело к обнаружению спермы. Данные расследования исчезновения и убийства Риты Фоминой были переданы из Нижнетагильского отделения уголовного розыска в областной ОУР. 5 ноября старший лейтенант Евгений Вершинин подписал постановление об объединении расследований, почти идентичное тому, что днём ранее было принято в отношении «кушвинского эпизода», связанного с попыткой убийства Вали Лобовой. Теперь Владимир Винничевский официально считался обвиняемым также и в убийстве Риты Фоминой. Своим чередом шла работа со свидетелями в Свердловске. 29 октября на допрос к начальнику 1-го отделения ОУР Лямину была вызвана Екатерина Якушева, жена Владимира Якушева, осужденного в 1935 г. за растрату в магазине «Пассаж». Именно в её коммунальной квартире Владимир Винничевский переночевал во время своего неудачного побега в 1936 г. Молодая женщина – а Екатерине на момент допроса исполнилось 29 лет – работала секретарём-машинисткой в магазине Роскультторга. С самого начала допроса она однозначно заявила, что никаких особо тёплых отношений с Винничевскими не поддерживает и общается с ними лишь постольку, поскольку поддерживает отношения с Мелентьевыми. Последний раз Екатерина Якушева заходила в гости на Первомайскую, д. 21 более двух недель тому назад – 13 октября. С Владимиром Винничевским свидетельница виделась очень редко, буквально раз или два в год, последний раз она видела его минувшим летом, когда тот приехал к её дому на велосипеде и вымыл велосипед во дворе. Допрос, строго говоря, можно было бы вообще не упоминать как малоинформативный, если бы не то, что случилось после его окончания. Уже после того, как гражданка Якушева поставила свою подпись под заключительной стандартной фразой «записано с моих слов верно, мною прочитано, в чём и расписываюсь», последовал, судя по всему, какой-то обмен репликами между лейтенантом Ляминым и свидетельницей. Мы можем только догадываться, что именно и в какой форме произнёс сотрудник уголовного розыска, но после подписи Екатерины последовал текст, озаглавленный «Дополнительные показания Якушевой». Процитируем самое существенное из того, что свидетельница вдруг надумала «дополнительно показать»: «В первом показании я сказала неправду, была я у Винничевских и Мелентьевых последний раз не 13 октября сего года, а была ещё раз 26 октября. Днём мне в магазин по телефону позвонил Винничевский Г. И. (отец арестованного Владимира – прим. А.Р.) и сказал, что у них неладно с Владимиром, его я ещё спросила: „Что, опять путешествовать уехал?“ Он мне на это сказал: „Нет, всё хуже“. И вечером я ездила к ним на квартиру и узнала, что Владимир арестован 24 октября, но за что арестован они не сказали, этого я не знаю и по настоящее время. Вчера же, 28 октября, ко мне в магазин заходил Мелентьев Пётр Иванович и в разговоре сказал, что с Владимиром ничего не выяснилось, и что Лиза, то есть мать Владимира, ушла вчера, и дома он её больше не видел… Скрыла это я без всякой цели, но сделала это умышленно». Перед нами замечательный образчик истинного отношения простых советских людей к Рабоче-Крестьянской милиции. Свидетельница хотя и знала об аресте, но об истинной его причине не догадывалась, а потому, боясь навредить «невинно арестованному», постаралась отделаться ничего не значащими фразами. Дескать, и знать она ничего не знает, и видеть – не видела, с арестованным вообще встречалась раз в год, да и то не каждый год. Когда читаешь протоколы допросов свидетелей в этом уголовном деле, очень сложно отделаться от ощущения, что люди панически боялись сказать неосторожное слово, наверное, потому, что слово такое могло завести в те немилосердные годы очень далеко. Поэтому если верить рассказам некоторых свидетелей, то и друзей у Володи Винничевского не было – хотя на самом деле они были! – и книг он не читал – хотя на самом деле читал. С книгами вообще нюанс очень тонкий и, возможно, не всем из наших современников понятный. Коммунистическая власть относилась к изданию и обороту книг с чрезвычайным вниманием, ибо художественная или историческая книга несёт немалую идеологическую нагрузку, а всё, что связано с идеологией, коммунисты на самотёк не пускали. В то дефицитное время книг хороших было мало, государственные издательства печатали в первую очередь политически выверенные сочинения, а потому интересную юношескую классику, вышедшую из-под пера Свифта, Дефо, Верна, Конан-Дойля, в Советской России отыскать было очень непросто. Из домашних библиотек такие книги чужим и малознакомым не давали, дать могли только другу. Поэтому логика в этом вопросе была проста: если ты, юноша, дал книгу Жюля Верна убийце и изуверу Володе Винничевскому, значит, ты его друг, товарищ и почти брат, правильно? Поэтому хорошо информированные свидетели тех или иных событий свою осведомлённость всячески скрывали. За себя боялись и своих близких, понимали, что Винничевскому уже не поможешь, так хорошо бы и самим под чекистскую раздачу не угодить. Простому советскому человеку было априори ясно, что товарищи из НКВД много не думают, 1937 и 1938 г. показали, что думать они вообще не обучены. Если им ума хватало евреев записывать пачками в фашистские шпионы, то от таких сочинителей протоколов ожидать можно было чего угодно. Поэтому люди боялись, хотя, разумеется, страх всячески скрывали и в лживости своих утверждений не сознавались. Но вот у Екатерины Якушевой нервы по какой-то причине сдали, поэтому уголовное дело обогатилось её в высшей степени любопытным признанием. В тот же самый день 29 октября арестованный Владимир Винничевский написал письмо своим родителям на трёх листах. К материалам расследования приобщена собственноручная записка начальника областного уголовного розыска Евгения Вершинина следующего содержания: «Справка. Письмо, написанное обвиняемым Винничевским в камере предварительного заключения УРКМ и переданное им для посылки по адресу, то есть своим родителям. 29.10.39. Нач. ОУР Вершинин». Записка эта предваряла текст письма, поясняя его происхождение. Мы знаем, что письмо было скопировано, оригинал передан родителям, а копия – приобщена к материалам расследования, где пронумерована как 66, 67 и 68 листы IV тома. Письмо значится в описи, но физически его нет, после 65 листа в IV томе сразу следует 69. К слову сказать, это не единственный документ, вышедший из-под пера (точнее, карандаша, поскольку арестант пользовался карандашом) Винничевского. В деле Владимира Винничевского, по мнению автора, спрятано очень много. Нам ещё только предстоит разобраться, кто что именно и почему прятал. Пока же просто запомним, что 29 октября обвиняемый написал объемное – три листа! – письмо родителям, это письмо было скопировано, приобщено к материалам расследования и впоследствии удалено. Изучая, очевидно, сообщения матери Винничевского о разъездах сына по стране, начальник свердловского ОУР Вершинин обратил внимание на поездку Елизаветы Винничевской с сыном летом 1938 г. в г. Верхнюю Салду. 29 октября начальнику Нижне-Салдинского отдела РКМ Четыркину за подписью Вершинина было направлено совершенно секретное распоряжение, в котором, в частности, говорилось: «Родственники Мелентьевых в данное время проживают в зав. В.-Салда. Винничевская со своим сыном Владимиром ездила в гости к родственникам в В.-Салду летом 1938 г. С получением сего – лично сами (подчёркнуто – прим. А. Р.) тщательно проверьте, не было ли в з. В.-Салда, Н.-Салда случая исчезновения детей в возрасте 2-5 лет… Установите через допрос родственников и лиц, знающих Мелентьевых, когда была Винничевская со своим сыном Владимиром в з. В.-Салда, сколько они там жили, с кем Владимир там был знаком, его поведение, отсутствие из дома. В г. Свердловске в данное время проживает сын расстрелянного Мелентьева – Мелентьев Петр Иванович, рождения 1907 г., на которого также вышлите справки о соцпроисхождении и установите, когда он последний раз был в зав. В.-Салда». Как видим, старший лейтенант Вершинин всерьёз рассматривал вероятность причастности Петра Мелентьева, дяди Владимира Винничевского, к похищениям детей. Сам по себе такой ход мысли не казался совсем уж параноидальным, предположение о наличии сообщника или хотя бы вдохновителя представляется разумным – уж больно здраво и хитроумно действовал несовершеннолетний преступник. Дабы не возвращаться к этому вопросу, сразу сообщим, что в данном случае бдительность уголовного розыска никакого результата не принесла – ни в Нижней, ни в Верхней Салде малолетние детишки во время приезда матери и сына Винничевских не исчезали, но кое-какую любопытную информацию допрос родственников принёс. Временный начальник Верхне-салдинского горотдела РКМ Белобородов 4 ноября 1939 г. допросил в качестве свидетельницы Анну Федоровну Лунёву, двоюродную сестру Елизаветы Ивановны Винничевской. Анна ничего не могла сказать о поведении Владимира Винничевского летом прошлого года в Верхней Салде, поскольку в то время жила на юге Свердловской области, в рабочем посёлке Атиг Нижне-Сергинского района. Но тем летом мама и сынок Винничевские приезжали и к ним тоже, а потому кое-какое впечатление Анна Федоровна составить смогла. Её рассказ о поведении Владимира Винничевского содержал довольно неожиданные детали, весьма непохожие на те, что можно было услышать от ближайших родственников обвиняемого на допросах в Свердловске. По словам Лунёвой, двоюродный племянник летом 1938 г. прожил у них на квартире в посёлке городского типа Атиг недолго, дней 6-7, и показал себя далеко не с лучшей стороны. Так, Володя пил спиртное, а напившись, уходил в райцентр Нижние Серьги – это примерно 7 км от дома Лунёвой. И так он вёл себя несмотря на прямой запрет Анны. То есть юношу тянуло на подвиги, и он просто игнорировал тётку. Лунёву удивила хорошая материальная обеспеченность Володи Винничевского: у него было при себе во время пребывания в Атиге 110 рублей, он ни в чём себе не отказывал, и даже при отъезде у него оставалось ещё рублей 60. Поведение Владимира Винничевского показалось Лунёвой до такой степени недопустимым, что она испугалась дурного влияния Володи на собственного сына, который был с Винничевским одногодкой. В 1938 г. Анна отправила Гену в Свердловск для обучения в 8 классе, там он жил у родственников, в том числе и в семье Винничевских, но затем мать забрала его в Верхнюю Салду. Причина этих переводов Геннадия из школы в школу заключалась как раз в том, что Анна Лунёва опасалась дурного влияния Володи Винничевского и постаралась максимально отдалить сына от него. Но самая интересная часть показаний Лунёвой заключается отнюдь не в этих деталях, хотя они сами по себе довольно любопытны. Процитируем нужную нам часть протокола допроса: «Владимир {Винничевский} написал письмо Геннадию, что он испытал половой акт в уборной {железнодорожного} вагона, и советовал испытать {то же самое} Геннадию. А с кем был половой акт – не объявлял, и когда это письмо я читала, сын, увидев, что я держала его в руках, выпросил {его у меня}, и я таковое отдала, якобы не зная содержания… {Сын Гена} назвал Владимира дураком и это письмо порвал… Летом 1939 г. я говорила с ней {Елизаветой Винничевской} о поведении Владимира и приводила ей пример тот, когда Владимир ездил зимой 1938-39 гг. в гости в Кушву {и} в вагоне поезда, в уборной, совершил половой акт с кем, мне было неизвестно, о чём написал моему сыну. Елизавета Ивановна возразила, что он этого не позволит {себе}, и я на этом настаивать не стала, что мальчик такого поведения». Как видим, мама Володи Винничевского пребывала в твёрдой уверенности, что её сынок не «такой», а вот двоюродная сестра на сей счёт особых иллюзий не питала. Просто прозорливица какая-то! После такого рассказа нельзя было не допросить Гену Лунёва, сына Анны. Но удивительное дело – на допросе 3 ноября 1939 г., который проводил лично товарищ Белобородов – временно исполнявший обязанности начальника городского отдела милиции (не мелочь какая-то, а самый большой милицейский начальник в городе!), Геннадий Эммануилович Лунёв начал чудить, принялся «включать тупого». Фактически он стал выгораживать своего троюродного братца Володю. Вот как Гена Лунёв ответил на вопрос о письме, в котором Винничевский рассказывал о поездке в Кушву: «Он написал мне письмо в марте с.г., в котором писал, что доехали (с семьёй Петра Мелентьева – прим. А. Р.) хорошо, слал привет и больше ничего. Я так и не ответил ему. Письмо где, я не знаю, не сохранил и подробностей содержания его позабыл уже». Гена Лунёв, не зная того, что содержание упомянутого письма известно его матери и та уже сообщила на допросе все необходимые детали, попытался в меру своей наивности избавить Володю Винничевского от компрометации. Поэтому про то, что Володя «слал приветы» он помнил, а про то, что тот описывал половой акт в туалете – позабыл, и все остальные подробности тоже позабыл, и то, что письмо разорвал – тоже позабыл. Гена, скажем прямо, сильно рисковал, ибо НКВД – это такая организация, где память восстанавливали на раз, причём настолько успешно, что люди вспоминали даже то, чего с ними никогда не происходило. Наверняка Гена думал, что поступает очень ловко, и чтобы совсем запутать главного салдинского милиционера, решил добавить в свой рассказ немного негативной информации о Винничевском. Для правдоподобия, так сказать, а то ежели всё время хорошо говорить, то это покажется подозрительным, верно? И вот находчивый ученик 9-го класса Гена Лунёв сообщает товарищу Белобородову следующее: «Я знаю его {Владимира Винничевского} плохую сторону в том, что он нестойкий мальчик, больше {склонный} находиться в одиночестве от других». Подтекст ясен, Володя – нестойкий, а вот он сам, Гена Лунёв, вполне стойкий! «Стойкий», наверное, в том смысле, что на допросе друзей не предаст. Так мог его понять младший лейтенант Белобородов, прекрасно знавший, что же именно Гена Лунёв пытался от него скрыть. Подобную наивную болтовню юноше следовало припасти для комсомольского собрания, а в НКВД такого рода демагогия никого обмануть не могла. Младший лейтенант Белобородов не показал виду, будто заметил ложь допрашиваемого, поскольку следствие проводил не он, а областной уголовный розыск, а стало быть, только там могли оценить важность такого поведения юноши. Результаты проведённой проверки, протоколы допросов и собранные справки он переправил 22 ноября в Свердловск, возможно, сопроводив документы телефонным звонком с необходимыми устными пояснениями. Последствия не заставили себя ждать – наивный Гена Лунёв получил повестку, обязывавшую его явиться 29 ноября в здание Управления РКМ по Свердловской области для допроса в качестве свидетеля. И это явилось для него немалым шоком – он-то с 3 ноября пребывал в уверенности, будто проявил на допросе «стойкость» и перехитрил глупенького вр. и. о. начальника Верхне-Салдинского ГОМ. А вышло вон как! О том, как запел на допросе 29 ноября Геннадий Лунёв, мы ещё скажем в своём месте, сейчас же, дабы не нарушать общую хронологию повествования, вернёмся к событиям последних дней октября и начала ноября 1939 г. 30 октября начальник 1-го отделения областного ОУР лейтенант Лямин провёл допрос Владимира Файбушевича, 15-летнего юноши, жившего в том же доме, что и Винничевский. Потенциально этот свидетель мог быть очень интересен, как-никак, сверстник, менее чем на год младше Владимира, на протяжении многих лет рос рядом с ним, должен же он что-то видеть такое, чего не замечали другие! Файбушевич постарался максимально дистанцироваться от Винничевского и заявил, что с последним не дружил, за все годы «бывал у него в квартире всего два раза», добавил, что учились они в разных школах, и ничто их не связывало. Опять в протокол попали слова про то, что «учеба не давалась» Володе и «память у него плохая», в общем, все эти песни в уголовном розыске уже слышали не один раз. Чтобы окончательно отбить всякий интерес к собственной персоне, Володя Файбушевич подчеркнул, что «лето нынешнего года я был в лагерях, и что тут делал Владимир, я не знаю». Дескать, не видел и не слышал, не спрашивайте. Всё в рассказе Файбушевича звучало вроде бы логично, допрос получился коротким и, скажем прямо, бессодержательным. Гораздо более важным событием того дня явился допрос Георгия Ивановича Винничевского, отца обвиняемого. Это был его первый официальный разговор с представителями следствия, хотя с момента ареста сына уже минуло почти 6 суток. Елизавета Ивановна, мать обвиняемого, официально допрашивалась уже дважды – 27 и 29 октября – а вот Георгия Ивановича в уголовный розыск не вызывали. Пауза была неслучайной, всем было ясно – и самому Винничевскому в первую очередь – что от отца следует ждать очень важных признаний, ведь в большинстве случаев сын психологически более привязан к отцу, которого он копирует, порой даже неосмысленно, и который является для него героем и объектом особого почтения. К отцу несовершеннолетнего преступника правоохранительные органы всегда будут иметь много вопросов по поводу воспитания, тем более в тех случаях, когда речь идёт о расследовании сексуальных преступлений. Так что Георгия Ивановича Винничевского руководители следствия немного «помариновали», оставили на несколько дней наедине с собственными размышлениями, дабы тот настроился на нужный лад.