Дульсинея берет книгу из рук Мигеля. Дульсинея (читает дальше). Иосеф бен Эфраим Каро, «Бен Йосеф» и «Шулхан Арух», дон Мигель. Некоторые книги представляют собой нечто гораздо большее, чем просто книги. Санчо. А ведь права молодая хозяйка. Поглядите-ка на то, что здесь написано вкривь и вкось, с этим сгоришь куда лучше и жарче. Марсела. Чтобы никому больше неповадно было читать рыцарские романы, любимое чтение мальчишек его возраста! (Дульсинее). Дай мне! Дульсинея. Отец, может быть, возможно… Марсела. Дай, говорят тебе! Кому нужны такие книги?! Дульсинея протягивает книгу Марселе. Тасит приходит в себя и делает движение в сторону Марселы. Марсела не обращает внимания и бросает книгу в пылающий костер. Санчо замечает тоску Тасита и подходит к нему. Мигель (читает) «Рыцарь Креста». О, Нет. Соломон ибн Габирол. Стихи из «Королевского Венца». Санчо. Эту следует помиловать. Сожжение креста или короны может быть дурно истолковано. Марсела. А у нас есть поговорка: дьявол всегда прячется за крестом и под короной. Санчо. У нас тоже есть такая. Я совсем про нее забыл. Санчо бросает книгу в огонь. Мигель. Амадис Гальский, а вслед за ним Амадис Греческий. (Листает страницы). И ничего другого. Два подлинно рыцарских романа. По крайне мере, их мы можем пощадить. Марсела. Когда в тюфяке заводятся вши, приходится сжигать весь тюфяк. Мигель. Но эти-то истинные христиане! И ни о чем другом, кроме как о рыцарях, речи не ведут. Марсела. Однако рыцари эти — вечные странники, как Агасфер — вечный жид. Ненужное сходство. Дульсинея. Не все ли теперь равно! (Обращаясь к отцу). Скажите ей, чтобы пощадила. Тасит. Кто должен был уйти, ушел. Санчо (Мигелю). Куда ушел? Тасит. Куда смог. А тот, кто остался, не так уж и остался. Санчо. Вот вам тарабарщина на хорошем испанском языке, понятная не более, чем молитва мавра. Мигель. Великий Эдикт об изгнании. Отец говорил мне о нем. Санчо. Изгнании чего? Мигель. Хватит, Санчо. Санчо. Дон Мигель, именем власти, которой господин ваш батюшка наделил мою особу, я вам приказываю… я требую…прошу вас, пожалуйста, давайте отсюда уедем, пока не станет слишком поздно. Мигель (читает титульный лист следующей книги). «Флорисмар Исканский», а под его сенью… (листает страницы) Иехуда Галеви, «Ода Сиону». (Читает, глядя на Дульсинею): «Хочу я арфой быть для пенья твоего». Санчо. Дон Мигель, вас чуть не прикончили, потому что наши лошади пахли евреем. А теперь, вместо того, чтобы двигаться в направлении ожидающих нас святых наших отцов иезуитов, вы развлекаетесь тем, что читаете свой собственный смертный приговор. Мигель. Спокойно, Санчо. Санчо. Вам разве невдомек, что мы остановились у…в доме у…не изгнанных изгнанников! У христиан вчерашнего вечера, кровь которых так же чиста, как у моей ослицы. Все равно, что искать святой защиты в еврейской церкви! Мигель (читает): «Галатея», муза неизвестного автора, скрывает под своими одеждами… не что иное, как… «Путеводитель заблудших» великого и мудрейшего Моисея Маймонида. Марсела. Дайте-ка. Если бы у заблудших был путеводитель, они бы не заблудились. Тасит берет книгу из рук Мигеля. Тасит. Только не эту, только не эту. Эту огонь не получит. Марсела. Дон Тасит, будьте благоразумны. Тасит. Благоразумны? Разум не имеет никакого отношения к тому, что с нами случилось. Дульсинея. Отец, мое сердце разрывается так же, как ваше, но, если уцелеет хоть одна, только одна книга, ваша жизнь подвергнется такой же опасности, как если бы они уцелели все. Мигель. И когда же это все кончится? Санчо. Дон Мигель, из самых глубин моего невежества заклинаю вас: не просвещайте нас более наших способностей. Истинная добродетель ничего не знает, ничего не хочет и ничего не может. И как же счастливы муравьи, которые вовсе не ведают о книгах ни евреев, ни мавров, ни даже о нашем Писании. Головка у муравья маленькая, но крепенькая. И пока они не высунутся из своих норок, никто их не сможет раздавить. Мигель. Когда все это кончится, Дульсинея? Тасит прижимает к груди том Маймонида. Тасит. Они сожгли моего сына. Но моего отца они не получат. Дульсинея берет Тасита за руку. Дульсинея. Пойдемте, отец, вам надо отдохнуть. Тасит и Дульсинея уходят. Санчо. И вот вам наглядный пример того, как эти черти иудаисты могут повлиять на рассудок честного человека. Мигель. Санчо, ради всего святого! Санчо. Сперва сын, потом отец. Не хватало еще, чтобы и Святой Дух потерял рассудок, и что же тогда будет с нашей бедной Испанией! Мигель. Санчо, родители у тебя правоверные? Санчо. По моему разумению, молодой мой господин, от них теперь только душа и осталась, но, когда мне случается видеть их во сне, они в раю и стоят по правую руку от Святого Петра, поскольку, прежде чем перейти в мир иной, хорошенько исповедались, причастились и соборовались маслом у нашего кюре. Мигель. Ну, а при жизни? Санчо. Благочестиво поклонялись Святой Троице, Магдалене и ее благословенному сыну, а также черной Богоматери, поскольку оба были родом из Куэнки. Мигель. И откуда ты все это знаешь? Санчо. Слышал, как они говорили. Видел, что они делали. Мигель. Больше ничего? Санчо. А чего еще? Если католик молится, как католик, божится, как католик, то никем другим, кроме как католиком, он и быть не может. Разве не так? Мигель. Не знаю, Санчо.