Тяжелые ботинки. Тяжелые ноги. Даже голова казалась тяжелой, пока я спускалась от автобусной остановки к особняку, темнеющему на фоне неба. Над головой сверкала молния, порывы ветра ударяли в виски, били в лицо и грудь. Волосы черным полотном разлетелись во все стороны, шарф Аспена обмотался вокруг шеи петлей. Стягивает. Давит на глаза. – Расскажи мне о Джорджи, – услышала я сквозь грохот грома голос доктора Сивер. Мягкий и завлекающий. Она все повторяла и повторяла эти слова. Расскажи о Джорджи. Внезапно на меня обрушился яростный ливень. Волосы тут же прилипли к спине и лицу, и я очнулась и бросилась бежать в сторону особняка Харрингтонов. Когда ступила под навес, ноги сделались ватными. Силы иссякли – спешить больше незачем, я в укрытии. Потянувшись к ручке двери, я отдернула пальцы. Расскажи о Джорджи. Не хочу входить. В тишине дома голос доктора Сивер станет лишь отчетливее. Я хочу забыться. Забыть пережитый кошмар. Я вытерла ладони о влажные штанины и вновь потянулась к ручке. Нельзя сбегать. Вдруг дверь распахнулась, и мы с Дорианом, едва не столкнувшись в проеме, отпрыгнули назад. – О, – выдохнул он, окидывая меня быстрым взглядом и нахмурив брови. В его голосе отразилось волнение. – Боже. Почему ты стоишь здесь и не входишь в дом? – Я вхожу. – Я поспешно протиснулась мимо Дориана в прихожую. Он пробормотал что-то о том, что спешит, поэтому быстро раскрыл зонт и вышел под дождь. Я закрыла дверь, стянула ботинки и направилась к лестнице, не чувствуя рук и ног. Расскажи о Джорджи… …Ты ведь уже убила однажды, Кая… Хоть пальцы и коснулись холодных перил, я не пришла в чувство – позади меня стояла доктор Сивер и заставляла все рассказать. Нужно было говорить, даже когда не было сил. Сейчас ее голос смешался вместе с голосом Аспена, в глазах усилилось жжение. Я достала из кармана штанов фотографию Аспена, поднесла ее к глазам, прищурилась от тусклого света. – Кая! – Я испуганно обернулась, пряча фото в карман. Ной стоял у подножия лестницы, но не шелохнулся и не предпринял попытки подняться наверх. – Что тебе приготовить на ужин? – Я не голодна, спасибо. – Тогда приготовлю на свое усмотрение. – Ной слабо улыбнулся и ушел; ушел даже до того, как я прогнала его. Мне стало дурно, в голову вновь пришла мысль, будто он намного старше и опытнее меня. Он не такой невинный и беззаботный, каким притворяется – он все знает. И я не его племянница. Меня пронзило острое беспокойство: что, если Ной знает о Джорджи? Я посмотрела в сторону кухни. Что, если он, зная, какие мысли меня сейчас одолевают, предположил, что лучше оставить меня в покое? Он ведь уже спрашивал меня о татуировке. Это был безобидный вопрос или Ной лишь притворяется?.. Охваченная паранойей, я добралась до своей комнаты и спряталась в ванной. Тут я позволила слезам взять надо мной верх, нахлынули воспоминаниям о Джорджи. Просто вспомни… Просто расскажи… Расскажи о Джорджи… Боль в груди стала невыносимой. Она слишком быстро распространилась по телу. Кровь стыла в жилах. Захотелось кричать. Вопить. Умереть. Умереть, чтобы не было прошлого и будущего. Чтобы не было меня настоящей. Чтобы не было мыслей и воспоминаний. Но они были. * * * Декабрь, 2012 – Кая, я хочу в кино, – простонала с заднего сиденья Джорджи. Она захныкала, и я взглянула на нее в зеркало заднего вида. Малышка сидела, надув губки и хмурясь, как маленький недовольный херувимчик. Ее кудрявые темно-каштановые волосы торчали из-под красной шапки, как провода под напряжением. – Ты злая! Почему ты такая злая?! – Я не злая, – ответила я. Мы остановились на красный свет у детского садика, я обернулась к Джорджи и скорчила рожу, спрашивая: – Ну, где я злая, покажи! Она залилась смехом, и я повернулась к дороге. – Но ты все равно злая! – бурчала она, дергая шапку на голове. – Она колется! Не хочу носить ее! Можно снять шапку? – Да. – А в кино можно? – попыталась она подловить меня, но я терпеливо ответила: – Я занята, Джорджи. Мне нужно готовиться к экзаменам. – Ты всегда занята! Ты никогда не играешь со мной! Это потому, что папа заставил тебя поступить в военную академию? – Папа не заставлял меня, малышка. Я сама хочу туда поступить. Думаешь, не справлюсь? Я въехала на улицу, где находился кинотеатр. Снова затормозила на светофоре. – Ну конечно ты справишься! – Джорджи отстегнула ремень, встала, обняла меня за шею и поцеловала в щеку. – Ты же самая умная и самая сильная! Даже сильнее папы! – Тут Джорджи прошептала мне на ухо заговорщицким тоном: – Он сам так сказал, только это секрет, никому не говори! – Она вновь вернулась на сиденье, и я сказала ей пристегнуть ремень. – Ты везешь меня в кино? Я знаю, ты меня обманула, что не повезешь! – Не хочу, потому что ты назвала меня злой, – с притворной обидой в голосе ответила я, и Джорджи тут же завопила: – Нет, ты не злая! Ты самая добрая и самая хорошая сестра на свете! Ты самая-самая лучшая, Кая! Даже Билли так говорит! Я не смогла сдержать смех. – Хорошо, тогда мы идем в кино. – Правда? – Правда-правда. Только позвоню отцу, скажу, что мы задержимся. – Ура! Ура! Когда я скажу Билли, какая ты хорошая, он еще сильнее тебя полюбит, – пообещала Джорджи, и я снова засмеялась. Если лучший друг младшей сестры – восьмилетний Билли Эллисс полюбит меня еще больше, это будет просто кошмар. Мы вышли из кинотеатра, где смотрели мультфильм «Ледниковый период», когда уже стемнело и стало холодно. Я застегнула куртку до самого горла и напялила шапку на глаза так, что на мгновение потеряла Джорджи из виду. Она не замолкала, вызывая у меня улыбку, и продолжала говорить о героях: о том, какие они отважные, какие добрые и тому подобное, и от восторга то и дело проглатывала окончания слов и спотыкалась о собственные ноги. Я сжимала вспотевшую ладошку сестры в своей ладони и вела ее к маминой машине, припаркованной под фонарем. Папа всегда говорил, что машину следует ставить под фонарем – так безопаснее. Сейчас фонарь почему-то не горел, но я не придала этому значения. Джорджи все восторгалась мультфильмом, а я старательно притворялась, будто что-то видела, хотя на самом деле, когда свет погас, мои веки сомкнулись. – Кая, а тебе кто больше всех понравился? – Малышка подняла голову и подергала на голове колючую шапку. – Ну, кто тебе больше всего понравился? – Белка. – Я видела лишь белку до того, как уснула. – Она же такая странная, – удивилась Джорджи, – и совсем на тебя не похожа! На противоположной стороне улицы из торгового центра вышла целая толпа мужчин и женщин с детьми, кидающими друг в друга попкорном. На ходу я порылась в карманах в поисках ключей от машины. Джорджи отпустила мою руку, снова спрашивая: – А кто еще понравился? – Это не я толкнул ее, мам! — завопил один из мальчиков на той стороне. – Ну почему ты мне никогда не веришь, это ведь он сделал! Мой телефон зазвонил, и я остановилась. Потянула Джорджи за капюшон курточки, чтобы она притормозила и вернулась ко мне. – Кая, где вы? – Голос отца в трубке звучал обеспокоенно. Я покрутила головой и произнесла: – Мы с Джорджи были в кино, пап. В чем дело? – Я скоро приеду! Возвращайтесь в кинотеатр! ЖИВО! Дверца маминой машины открыта, хотя я точно закрывала ее. – КАЯ! – испуганно запищала Джорджи, когда я беспрекословно подчинилась приказу и рванула назад к кинотеатру, намертво схватив запястье сестры. Из руки выпал телефон. Нет. Не выпал – его кто-то вырвал, едва не ломая пальцы. Сердце ухнуло в пятки, и вместе с ним пропали все звуки – больше не было проезжающих машин, шумной семьи, музыки из торгового центра. И ни я, ни Джорджи не могли бежать. Когда я пришла в себя, то услышала лишь чудовищно опасную тишину. Такая тишина бывает лишь в заброшенных зданиях. Где Джорджи? Я распахнула глаза и села, покачнувшись. Потрогала голову, оглядываясь в поисках сестры. Она лежала позади, без сознания. Я осторожно коснулась холодными пальцами ее кожи, почувствовала пульс. На долю секунды стало спокойнее. Лишь на долю секунды. Затем вернулась реальность: мы в клетке. Сквозь прутья откуда-то сверху льется слабый свет, отражается от каменных высоких стен заброшенного склада. Комната огромная, может вместить в себя еще дюжину таких же ржавых клеток. Мы похоронены в заброшенном здании. Я опустила взгляд на сестру, которая пока еще находилась в неведении. Взяла ее за плечи. Ее шапка и куртка куда-то подевались, впрочем, как и мои вещи. Под закрытыми веками малышки застыли слезы, и одна скатилась к виску. Мое горло сжалось от страха. – Джорджи, – позвала я, выдыхая облачко пара. Что теперь с нами будет? Нас найдут? Что будет с Джорджи? Она же совсем маленькая.