Никто в мире не знал о них с капитаном, но это лишь делало страдание ещё более горьким. Ах, как жаль, что утром она не успела довериться Ирен! Сейчас бы поплакаться подруге, узнать её мнение... Ах, если бы только Тильда не была настолько поглощена своими собственными проблемами, если бы заметила, что и Лалага уже достаточно взрослая для несчастной любви... Да, наверное, она сама виновата, что не взяла инициативу на себя и не сказала ему. И теперь ей нестерпимо хотелось кому-то открыться. Наконец, закрыв за собой дверь спальни, она, преодолевая стыд, спросила кузину в упор: – Как думаешь, капитан танкера меня любит? Тильда потрясённо уточнила: – Какой ещё капитан? Тот, старый? Ты что, рехнулась? – И вовсе он не старый, а похож на Тайрона Пауэра. – Подумать только! Знаешь, я слышала, как он говорил твоей матери, пока с ней танцевал: «У вас такая очаровательная девочка, синьора. У меня самого дочь примерно того же возраста», – а потом рассказал ей, что случилось сегодня утром в баре. «Мы, – говорит, – подыграли немного этим танцовщицам», – а твоя мать рассмеялась. – Но... но он же назвал меня dulceridentem... – запинаясь, прошептала Лалага, раненая в самое сердце. – Слушай, забудь ты этого слюнявого старикашку. Знаешь, что? Мужчины – редкостные негодяи. Тут Тильда в бешенстве начала выдирать шпильки из волос, а потом, к величайшему удивлению Лалага, расплакалась. Борясь с рыданиями, она рассказала, что провела ужасную ночь, непрерывно переругиваясь с Джорджо. А всё почему: в парне взыграла необоснованная ревность. – Говорит, я заигрываю со всеми подряд. Только поднявшись на борт, вместо того, чтобы пойти его искать, сразу же начала охмурять этого рыжего офицера. – А сам он что, разве не танцевал с Франциской, когда мы пришли? – возмущённо заметила Лалага. – Вот и я то же самое сказала. До чего же он противный! Никогда его не прощу! Ненавижу его! Видеть его не хочу! – Прости, это Джорджо тебя ревнует или ты его? – Я бы не ревновала, но я не могу стерпеть, когда он пытается ограничить мою свободу, хотя сам любезничает с этой самонадеянной дурой Франциской, – сказала Тильда, обиженно утерев слезы тыльной стороной ладони и шмыгнув носом. Лалагу вдруг поразила ужасная мысль: «А если бы она знала о том вечере в баре?» Права ли она, скрывая от кузины предыдущее предательство? – Знал бы он, что с этим рыжим мы сегодня утром уже танцевали танго, танец греха! – с саркастической усмешкой воскликнула Тильда. Она бросила щётку, которой безуспешно пыталась расчесаться, и с горечью добавила: – Но теперь это уже не имеет никакого значения. Мы расстались. – Да ладно! – удивилась Лалага. – Завтра же все ему объяснишь, и вы помиритесь. – Не будет никаких объяснений, – снова зарыдала Тильда. – Завтра Джорджо возвращается в Плайямар. Они всё равно собирались уехать через неделю, потому что товарищам Джорджо по палатке в августе нужно вернуться в Лоссай: их оставили на осень, и обоим придётся ходить к репетитору, чтобы подготовиться к экзаменам. Лалага не могла поверить своим ушам: неужели Тильда думала, что их отношения будут длиться всё лето? – Я была уверена, чтобы найду предлог заставить его остаться без них: он-то в следующий класс уже перешёл. Но Джорджо заявил, что ни дня больше не задержится на этом чёртовом острове! Они уезжают утром, с первым катером, а сейчас собирают вещи. – Но это невозможно! Вот увидишь, он передумает. – Нет, если Джорджо что пообещал, то сделает. И потом, я тоже не хочу его больше видеть. Лалаге казалось, что земля уходит из-под ног, словно в каком-то кошмарном сне. Ощущение неминуемой трагедии раздавило её. Возможно ли, чтобы все несчастья случились в один и тот же день? Сперва Ирен. Потом Контериос, отрёкшийся от неё, как святой Пётр. А теперь и любовь Тильды разрушена – любовь, казавшаяся настолько сильной и прочной. Она тоже расплакалась. – Прекрати сейчас же! – яростно приказала ей кузина. – Ты-то что ревёшь? Мы не доставим ему такого удовольствия. Пусть катится к чёрту, идиот! Не хочу его больше видеть. – Девочки! – прошептал доктор Пау, тихонько постучав в дверь. – Хватит болтать, ложитесь. Глава девятая Наутро Лалага проснулась в меланхолическом настроении. Правда, она слегка смягчилась, осознав, что у них с Тильдой наконец-то есть что-то общее: обе они разочарованы и брошены. Но кузина не собиралась ничего с ней делить – особенно главную драматическую роль. Ведь если кто-то и имел основания отчаиваться, то только она, Тильда. Только её сердце могло с полным основанием считаться разбитым. Так что печалиться – её монопольное право. – Ты-то на что жалуешься? Не смеши! Тщетно Лалага пыталась отстоять право на несчастье. Тильда, когда хотела, умела находить неоспоримые аргументы, так что Лалага вскоре вернулась к единственной роли, которую та ей оставила: помощницы, доверенного лица и утешительницы. В тот день на пляж отправились позже обычного. Танкер уже ушёл, и от вчерашнего приключения не осталось никаких следов. Ирен, разумеется, на причале не появилась, и Лалаге пришлось изобрести ещё один предлог, чтобы оправдать её отсутствие. Ей уже стало казаться, что жизнь покрылась сплошной паутиной лжи, из которой невозможно высвободиться. Все утро она пыталась взбодрить Тильду, мрачно стоявшую в стороне: – Вот увидишь, он передумал и решил не уезжать. – Когда Джорджо что-то говорит, он это делает. Уж я-то его знаю, – скептически отвечала кузина. После обеда, обнаружив, что Ирен всё ещё в плену и что на данный момент речи об её освобождении и не может быть, они взяли лодку доктора Пау и отправились ловить рыбу к Репейному острову. Тильда надела тётину широкополую соломенную шляпу и тёмные очки. – Это на всякий случай, чтобы Джорджо не узнал меня, если вдруг не уехал. Не хочу, чтобы он решил, будто я за ним бегаю. – Но меня-то он узнает. – И что? Ты разве не можешь порыбачить там, где захочешь? Подплыв к островку, они обнаружили, что палатки и след простыл. – Ну, что я тебе говорила? – воскликнула Тильда с горечью. Лалага уже хотела поворачивать к Портосальво, но кузина настояла на высадке. На месте лагеря ещё виднелись следы пребывания трёх друзей: кусты с обломанными ветками, раковины от мидий и моллюсков, аккуратно сложенные под куст можжевельника вместе с ореховой скорлупой и несколькими пустыми банками из-под сардин в масле... На безопасном расстоянии от иссохших зарослей репейника, который и дал название острову, в небольшой ямке в песке прятался очаг, где приятели готовили еду. Сейчас его покрывал толстый слой пепла. Тильда с яростью, какой Лалага в ней и предположить не могла, принялась пинать и раскидывать камни, окружавшие очаг. – И это после всего, что я из-за него пережила! – в бешенстве кричала она. – Я могла бы сейчас быть в Плайямаре, а не на этом чёртовом острове! Ела бы сейчас мороженое на набережной вместе с подругами! Ненавижу! Из-за него я всё лето проведу одна, как шажка подзаборная! – Но есть же я, – не смогла смолчать Лалага, обиженная за Серпентарию: уже второй раз за день её называют «чёртовым островом», а ведь это совсем не так! – И что с того? Ты мне не подруга, а всего лишь кузина. Глава десятая На следующий день Ирен выпустили из заточения. Лалага сразу рассказала ей историю о капитане, танцах и предательстве, получив в ответ спокойствие, внимание и сочувствие, которых так и не дождалась от Тильды. Вот же глупость: Ирен, оказывается, вовсе не была влюблена в лейтенанта, а танго с ним танцевала, только чтобы ему угодить. – Мне вообще не нравятся такие старики. Так что её побили и наказали совершенно ни за что. – В общем, хватит на этот год и мужчин, и влюблённостей! Слишком уж с ними много сложностей, – изрекла, наконец, Лалага с облегчением, пусть даже и смешанным с некоторой толикой сожаления. Тильда, казалось, немного успокоилась. На пляже с тётей, кузенами, кузинами и семейством Ветторе она вела себе умеренно вежливо, но от сестёр Лопес старалась держать подальше, используя для этого всю свою едкость и весь свой сарказм. После обеда она снова стала в одиночку гулять по пустошам с книгой под мышкой, а закончив «Преступление и наказание», сразу принялась за другую книгу того же автора с непроизносимым именем. (Название «Униженные и оскорблённые», как считала Лалага, обещало ей вместо утешения только дополнительную порцию соли на раны.) Единственное изменение, показавшееся её тёте подозрительным или, скорее, достойным осуждения, заключалось в том, что Тильда перестала так уж сильно заботиться об элегантности и могла три дня подряд ходить в одной и той же полосатой рубашке и шортах. Она теперь приходила домой полдничать и после оставалась в компании близнецов, не пытаясь присоединиться к старшим девочкам. Лалага сдалась и больше не ожидала от кузины дружбы. Видимо, разница в возрасте – совершенно непреодолимое препятствие, утешала себя она. К счастью, у неё была Ирен. Тильда же, выйдя однажды вечером с близнецами и нянями за ежевикой, своей весёлостью, остроумием и дружелюбием совершенно завоевала сердце Зиры. Теперь младшая из нянь ловила каждое её слово, копировала её причёски и даже попросила одолжить какую-нибудь лёгкую книгу, чтобы почитать, когда Пикка и Тома отдыхают после обеда. Форика, напротив, по-прежнему смотрела на Тильду с подозрением и недоверием. Оставшись наедине с сестрой, она предостерегла её против «этой бесстыжей облизяны». Под «облизяной» она, конечно, имела в виду обезьяну, что ужасно возмутило Зиру, пламенно защищавшую объект своего обожания. Так прошла ещё неделя. Близился конец июля. У некоторых отдыхающих скоро закончится отпуск, они вернутся на «большую землю», а им на смену придут другие семьи, которые поселятся в тех же домах. Но большинство всё-таки останется на Серпентарии до конца лета.