Едва Бальбоа принял все эти меры, как с быстротой бурного потока, опрокидывающего и уничтожающего в своем бешеном стремлении все встречающиеся на пути препятствия, появились ранчерос. Дон Луис с безошибочностью, характерной для настоящих командиров, угадал расположение противника и тут же изменил свой план атаки. Отряд ранчерос, обрушившись лавиной на испанцев, разделился на три части: центр продолжал атаковать в глубину, а фланги отклонились вправо и влево. С саблями в руках ранчерос стремительно бросились на спрятавшихся всадников, уверенных в том, что они ввели в заблуждение своих врагов, и потому не ожидавших этой неистовой атаки и растерявшихся от нее. Схватка была ужасной. Обе стороны показывали чудеса храбрости. Ожесточение, вызванное расовой ненавистью, дошло до предела. Испанцы, в первые мгновения застигнутые врасплох бешеной атакой, сплотили свои ряды и дрались с энергией отчаяния. Нельзя было предвидеть, на чьей стороне будет перевес. Великий Бобр подошел к полковнику и, указывая на паланкин, неподвижно стоявший под прикрытием и охраняемый конвоем, лаконично сказал: — Там! Дон Луис бросил быстрый взгляд в направлении, указанном индейцем, и, не понимая причины, почувствовал важность, которую дон Горацио придает этому таинственному, тщательно оберегаемому паланкину. Дон Луис знаком подозвал офицера, тихо сказал ему несколько слов и, собрав двадцать ранчерос, внезапно напал на конвой, до этого момента не принимавший участия в сражении. Вскоре вокруг паланкина сосредоточилось все сражение: ранчерос стремились овладеть им, а испанцы удвоили усилия, чтобы его защитить. Дон Горацио показывал чудеса храбрости, порывы мужества, достойные более благородной цели, чем та, которую он преследовал. Капитан ловким приемом окружил ранчерос, и они очутились одновременно в роли атакующих и атакуемых. Такой бой не мог долго продолжаться… Испанцы начали одерживать верх, как вдруг с силой прозвучал крик: — Мексика! Мексика! Независимость! И свежий отряд, охваченный гневом и энтузиазмом, бросился с непреодолимой силой в самую гущу сражающихся. Это дон Кристобаль, извещенный проводником, выскочил со своим отрядом из засады на помощь полковнику. В этот момент занавески паланкина раздвинулись, и показалась очаровательная головка молодой девушки. — Ко мне! Ко мне! — с отчаянием закричала девушка. — Ранчерос! На помощь! Я — мексиканка! Я — дочь… Голос девушки показался дону Луису знакомым. Но больше он ничего не услышал, потому что дон Горацио поспешил к паланкину и, резко оттолкнув девушку, закрыл занавески. — Вперед! — вскричал полковник. — Друзья мои, спасем эту девушку! — Вперед! Вперед! — повторяли ранчерос, бросаясь вслед за ним. Но их усилия были бесполезны. Дон Горацио молниеносно собрал своих солдат и, как загнанный тигр, который не хочет признать поражения, начал отступать шаг за шагом, все время лицом к врагу, углубляясь в лабиринт леса. Было бы просто безумием преследовать его: глубокая тьма наступившей ночи камнем пала на землю. Ранчерос вынуждены были остановиться и разбить лагерь на поле битвы, усеянном трупами испанцев. Воздадим должное храбрым ранчерос: они мужественно выполнили свой долг. Они изнемогали от усталости, и несколько часов отдыха были для них необходимы. Полковник послал разведчиков удостовериться, что враг действительно отступил, и только после этого отдал распоряжение о ночном привале. XII. ОХО-ЛЮСЕРО Дону Луису было грустно: одержанная победа для него была равносильна поражению, так как, несмотря на все усилия, он не освободил молодую девушку, трогательно взывавшую о помощи. Кто же была эта девушка? Он видел ее всего лишь несколько секунд во время сражения, но лицо ее показалось ему знакомым. Где, когда он ее прежде встречал? В течение долгих часов он напрягал свою память, но все было напрасно. Была уже полночь, когда проводник возвратился и увидел, что полковник, погруженный в свои мысли, сидит перед костром. Великий Бобр сел на корточки рядом с доном Луисом. Полковник поднял голову. — А, это вы, вождь! Вы возвратились очень поздно. — Мос-хо-ке долго шел по следам гачупинов, — ответил индеец, спокойно набивая свою трубку и зажигая ее с помощью священной палочки. — Вы их видели? — Много часов Мос-хо-ке шел по их следам. — Что они делают теперь? — Они бегут, как лани, вспугнутые охотниками. — Значит, они не намерены перейти в наступление? — Нет, они спешат очутиться там, куда они идут. — Куда же они направляются? — В пустыню. — Что они будут там делать? — Мос-хо-ке узнает это в свое время. У индейца глаз орла: он видит все в саванне. — Они увели с собой молодую девушку? — Да. — Вождь знает ее? — Возможно. — Кто она? — быстро спросил дон Луис. Индеец остановил на мгновение свой взгляд на нем. — Наступила полночь, — сказал он, — через несколько часов надо опять идти в путь. Мос-хо-ке нуждается в отдыхе, он идет спать. И, завернувшись в свой плащ, он лег у костра, закрыл глаза и уснул или, быть может, притворился спящим. Дон Луис был подавлен. — Ах, мучитель!.. Он что-то скрывает, я уверен в этом, — печально пробормотал он. — Но почему он так упорно молчит? Что за смысл ему скрывать правду?.. С восходом солнца отряд двинулся в путь. Еще накануне вечером убитых в бою похоронили и положили на могилы тяжелые камни, чтобы помешать диким животным осквернить трупы воинов. Погода стояла великолепная. Утро было свежее, напоенное терпким благоуханием саванны. Веселое щебетание птиц в зелени звучало, как гимн этому радостному дню. Казалось, в природе все торжествует. В это чудесное утро наши путешественники продвигались вперед очень легко и без всяких приключений. Около одиннадцати часов, как всегда, сделали привал, чтобы переждать самое жаркое время дня. Полковник затаил недовольство против проводника-индейца. Он всерьез рассердился на него за упрямые недомолвки накануне вечером и дал себе слово так или иначе, но заставить его разговориться. Дон Луис хотел скорее узнать все о молодой девушке. Всевозможными способами, искусными уловками старался он навести разговор на эту тему. Но поймать такого хитреца, каким был этот краснокожий, ему не удалось. Неизвестно почему, но Великий Бобр проявлял большую осторожность: о чем бы ни спрашивал дон Луис, индеец с присущей ему ловкостью уклоняться от объяснений. Он даже делал вид, будто полковник разговаривает с ним просто из любезности. В конце концов дон Луис, выбившись из сил и убедившись, что ему ничего не удастся выжать из индейца, решил к этому вопросу больше не возвращаться. — Мы скоро приедем, вождь? Мне просто не терпится скорей попасть в Охо-Люсеро, — сказал полковник как-то вечером проводнику на привале. — О-о! Брат мой Пламенный Глаз потерял терпение! — сказал, улыбаясь, индеец. — Он спешит увидеть своих друзей. — Ну конечно, вождь! — Хорошо. Пусть молодой вождь подождет еще немного — скоро он будет с ними.