— Возьмёшь и поставишь пару амулетов, всё запишется на кристалл. Только надо прикинуть, куда лучше ставить… — Алекс постучал пальцами по столу. — Вот что, мы с тобой сейчас попробуем план домика прикинуть… — А чего прикидывать-то? — влез в беседу Макс. — В офисе главного архитектора небось можно найти всё что угодно по Москве! Мужчины переглянулись, и Верещагин сказал: — На третий курс взяли, говоришь? Пожалуй, я этому не удивляюсь. Хорошо соображаешь. Значит, я с самого утра туда… Пожалуй, лучше предупредить Микулича, пока я доберусь, он может уже и найдёт всё, что надо. — Микулич — это кто? — Макс наморщил лоб. — Секретарь нынешнего главного архитектора. Алекс не стал терять времени, вышел из столовой, чтобы не мешать остальным ужинать, и набрал на коммуникаторе номер Ярослава Микулича. Закончив разговор, он уже собирался вернуться в столовую, когда снизу раздался громкий стук дверного молотка и рёв разбуженного медведя: — Верещагин! Открывай! Сбежав по лестнице, Алексей распахнул дверь. — Что это у вас в переулке темно, как… в погребе? — пробасил секунд-майор Бахтин. — Чуть ногу не сломал на колдобине какой-то. И в самом деле, ни один из фонарей не горел ни в Селивёрстовом, ни в Костянском. На Сретенке и на Садовом виднелся свет, да и везде вокруг шла обычная вечерняя жизнь. Небо, как всегда над городом, подсвечивалось золотым и розовым, и только здесь, на углу, было темно, будто тени наползли и не захотели уходить. — Не знаю, — чуть растерянно ответил Алекс. — Да ты входи, сейчас всё выясним. Аркадий? — Здесь я, хозяин, — домовой, как всегда, сидел на подоконнике в приёмной и смотрел на улицу. — Кузьма сегодня должен был фонари-то зажигать, он, почитай, уже пятнадцатый год при этом… — Узнай, пожалуйста, в чём дело, — ласково попросил его Бахтин. Аркадий Феофилактович ответил чуть сварливо: — А я чем, по-твоему, занят? Иди, ешь, тебе там уже борщ налит, а я пошёл. Секунд-майор успел съесть и борщ, и лично добытую Алексеем на кухне курицу, и уже гудел на ушко Софье что-то такое, отчего она розовела и ёжилась, а домовой всё не возвращался. Наконец, когда Верещагин начал волноваться всерьёз, небольшая фигурка со встопорщенной бородой возникла на обеденном столе. — Исправляют, — сказал Аркадий Феофилактович. — И это… Хозяин, ты иди, инспектора впусти, я тогда всем сразу всё и расскажу. Новости у меня есть. Информация, вот. Глеб Никонов и в самом деле стоял у двери, оглядывая призрачно-тёмный переулок. — Тут что, фонарщики забастовали? — спросил он. — Да я и сам пока не понял, в чем дело! Ты поднимайся, Аркадий тебе борща нальёт, а потом у нас большая программа. — Да ну? — Точно! Первым пунктом доклад домового о причинах незажжения фонарей на вверенной территории, а потом слегка о моей и о твоей добыче за сегодня. Когда инспектор с борщом и пирогами угнездился за столом, Аркадий Феофилактович откашлялся и смущённо покраснел. — Это… значит… В десятом доме домовой, Кузьма его звать… — Десятый по Селивёрстову? — переспросил Бахтин. — Ага. Доходный дом, пятиэтажный. Так вот, у Кузьмы каморка в мансарде, окнами как раз на тот, снесённый… не к ночи будь помянут… — А фонари-то тут при чём? — не выдержал Макс. — Чш-ш-ш! Не сбивай докладчика, — шикнул на него Алекс, а секунд-майор так посмотрел, что мальчик спрятался в тень. — Я ж и говорю: с сегодняшнего вечера неделю по фонарям Кузьма дежурить должен! А он из дому выходить отказывается, в каморку свою забился, одеялом укрылся с головой и того… дрожит. Старшие не уследили, что его больше недели не видно, вот освещение вовремя и не зажгли. — Так чего ж он испугался-то, твой Кузьма? — лениво поинтересовался Суржиков. — Погоди-погоди, — сказала вдруг Софья. — Сколько, говоришь, твой приятель выходить отказывается? Неделю? — Больше даже, восемь дней, — домового отпустило, нервничать он перестал и со стола исчез, откликаясь на реплики то из кухни, то с подоконника, то из коридора. — Восемь дней, Алекс, — Софья встала и прошлась по комнате. — Неделю назад обнаружили тела, а убийство когда произошло? — Второе — двадцать седьмого апреля ночью, — ответил Никонов и осёкся. — Погоди, то есть, этот самый Кузьма видел убийцу и так напугался, что перестал выходить? Аркадий, так? — Так, — подтвердили с подоконника. — Получается, у нас есть свидетель? — инспектор поперхнулся и замолчал. — Расспросить его надо, немедленно! — вскочил с места Влад. — Нельзя! — заорал домовой и прыгнул на середину стола, под лампу. — Тише, тише, — негромко произнёс Алекс, щёлкая пальцами и запуская лёгонькое заклинание спокойствия. — Всё обсудим, и господин секунд-майор решит, как действовать, когда и кому. Аркадий Феофилактович, прошу, поясни, что именно нельзя и почему? — Нельзя сегодня Кузьму расспрашивать. Он темноты теперь боится… — Под одеялом сидит, — фыркнул Суржиков. — А и под одеялом! — строго ответила ему Софья. — Отличный способ защиты от наведённых страхов. Вот представь себе, что ты ростом с Аркадия, магии в тебе ни на грош, и ничего ты человеку сделать не можешь! А потом и поспорь сам с собой, как наш храбрец! — Ну, насчёт магии ни на грош, это ты, матушка, не совсем права, можем кое-что, — пробормотал польщённый домовой. — А к Кузьме надо завтра утром идти, раненько, как солнце встанет. Потому как в полдень старшины наши его в деревню… это… транспортируют. На поправку здоровья. — Как солнце встанет — это значит, в пять утра? — уточнил Алекс. — Точно, — кивнул Аркадий. — И вот ещё что, он не со всяким разговаривать станет… — В смысле? — переспросил инспектор. — С тобой так точно не станет, — отрезал домовой. — Вид у тебя несолидный, и характер шебутной. Беролаку бы пойти?… И он с интересом посмотрел на Бахтина. Тот вздохнул, почесал в затылке и сказал: — В пять утра? Вот чего я не люблю, так это вставать в такую рань… Чай и сладкие пироги исчезли со стола, словно их и не было. Душераздирающе зевая, ушёл Макс. Секунд-майор, посмеиваясь и шепча что-то на ушко Софье, отправился её провожать. — Вот прям будто через полгорода по самым опасным районам поведёт даму, — желчно усмехнулся Суржиков. — Не ревнуй, — отмахнулся Алекс. — Тебе там всё равно не светило, как и мне. Да и Бахтину, как мне кажется, ничего не обломится. Пойдём в кабинет, что ли, обсудим добычу? — Ну, ладно, эссе о Шекспире тебя потрясло, всего глубоко перепахало и что там ещё? Поменяло твои жизненные приоритеты! А список-то ты скопировал? — Обижаешь, — повесил голову инспектор. — Вот так вот нахально и незамысловато обижаешь официальное лицо. — Ты в это лицо съел такой ужин, что теперь три дня можешь не обедать! — пожал плечами Верещагин. — Так что никакие обиды до тебя просто не дойдут сейчас, через пузо не переползут. — Боюсь даже представить себе эту картинку, — подхватил его помощник. — Обиды… переползают через пузо… откуда и куда? — Пошли к Тёмному! — отмахнулся лениво Глеб. — Конечно, я скопировал список. Вот он! Лист бумаги, красиво спланировав, лёг на письменный стол, и сыщики почти столкнулись лбами, заглядывая в него. — Один? — с удивлением переспросил Алекс. — Один читатель спрашивал эту книгу? — Вот именно, — инспектор воздел к небу палец. — Один-единственный. И уважаемый Хранитель сообщил мне все данные об этом любителе изящной словесности, в частности, то, что пользоваться библиотекой он мог только и исключительно по рекомендации двух преподавателей университета. — И их имена?… — На обороте страницы. Завтра я попытаюсь с ними всеми встретиться, но почти уверен, что это направление — тупиковое. Надо искать в деловых связях убитых, и трое моих коллег сейчас этим занимаются. — То есть, ты хочешь сказать?… — Да. Я — часть государственной машины, и действую в связке с другими её частями, деталями, Тьма побери, шестерёнками. Ты расследуешь в одиночку, и зачастую твоя работа более эффективна, но не в данном случае. Десятки связей, деловых, личных, дружеских и вражеских, сотни писем, чеков, накладных, ещё каких-то бухгалтерских бумаг… Твоя бывшая жена и её Оскар действительно влезли в чей-то хорошо налаженный бизнес, за что их и убрали. Мы уже практически вышли на заказчика убийства. Ещё день-два, и будет арест. Всё, точка, об этом деле на сегодня больше не говорим. Что у тебя? Пару мгновений Верещагин молчал, пытаясь подавить иррациональную горечь. На что обижаться, на служебные инструкции? Но где-то внутри будто кусочек льда появился и колол. — У меня… — проговорил он тихо. — У меня… Основные открытия сегодня сделал Влад, ему и слово.