Он не ошибся — это действительно был полицейский «лендровер», тихо работающий на холостом ходу. В нем Джо даже разглядел темный силуэт Рэма. Он почти вплотную подошел к машине, когда едва слышный шелест за спиной заставил его насторожиться. Одновременно с приглушенным хлопком Стравински метнулся в сторону и сам выстрелил в мелькнувшую тень, не целясь. Кто бы там ни был, но Джо попал, и «магнум» был слишком тяжеловесен, чтобы оставить несчастного в живых. То ли всхлип, то ли вскрик вместе со звуком тяжелого падения сказали Стравински, что он не промахнулся. Больше с того места не донеслось ни звука. Джо осторожно отполз к машине, осматривая одновременно местность. Тут только он заметил, что ранен. Боль еще не ощущалась, но липкая теплая кровь уже стекала по ноге из разорванного бедра. Стравински наспех остановил кровотечение. В запасе у него было несколько секунд, и рядом с машиной он чувствовал себя гораздо уверенней, прислонившись к ее заднему колесу. Еще две тени мелькнули и исчезли в багровом свете подфарников. Он выпустил по пуле в их сторону. Но, по-видимому, промахнулся. «Где же Рэм? Что же он медлит?» — лихорадочно билась в голове мысль. Наконец послышался звук открываемой двери. Джо облегченно вздохнул — это Рэм, и плотнее вжался в колесо «лендровера». Послышался свист пули, и рядом металл машины вспорол смертоносный свинец. Стравински стрелял в темноту с лихорадочной поспешностью. — Джо! — послышался возбужденный шепот Рэма. — Где ты? — Здесь Рэм! — никогда он еще так не радовался этому голосу. — Здесь… Это было последнее, что запомнил Джо. Оглушительный удар сзади надолго погрузил его в мрак беспамятства. ⁂ Джо застонал и открыл глаза. Сквозь светло-серую пелену, застилающую глаза, над ним нависло широкое лицо Рэма, постепенно принимающее все более четкие очертания. Голову стальным обручем сдавила адская боль, пульсирующим огненным пучком сходящаяся к затылку. Кемперфилд внимательно наблюдал, как Джо открыл глаза, и ждал, пока в них мелькнет осмысленное выражение. — Джонни! Джонни, ты меня слышишь? Стравински с трудом разлепил пересохшие губы. Попытался что-то произнести, но только слегка кивнул в ответ. Голова горела, как в лихорадке. — Джонни, нам нужно поговорить. Ты в состоянии сделать это? — вдруг голос Рэма сорвался на шепот, голова безвольно упала на грудь, и он почти про себя прошептал. — Прости старина… Кемперфилд еще некоторое время сидел, не поднимая головы, пока удивленный слабый голос Стравински не вывел его из оцепенения. — Рэм, я что — связан? Что это значит? — Джо пытался освободиться от ремней, крепко опутавших его руки и ноги. — Это значит, Джо, что тебе конец. Ну почему, почему ты полез во все это сломя голову? Стравински медленно приходил в себя. Раненная нога давала знать о себе все нарастающим жжением. Он с интересом рассматривал комнату, в которую попал. Это не было не одним из помещений полицейского управления: бетонированный бункер с разбросанными по всему полу решетками. Сам Джо лежал на жестяном каркасе из стальных прутьев. Какой-то непонятный острый запах то ли пота, то ли мочи неприятно щекотал ноздри. Кемперфилд повторил, видя, что Джо не отреагировал на его вопрос. — Ну почему ты сломя голову бросился в это дело, Джо? — Но ведь ты попросил меня об этом сам! — на лице Стравински отразилось недоумение. — Ты должен был докладывать мне абсолютно обо всем каждый вечер, включая свои версии, Джо. Таков был уговор. — голос Рэма окреп. Казалось, он черпал уверенность по мере того, как говорил. — А вместо этого, ты последние два дня разговаривал недомолвками, отмалчивался. Если бы ты не вел себя так, ты бы не вляпался в это дерьмо. А теперь тебе конец! — Что это значит, Рэм? Ты можешь, наконец, объяснить мне все вразумительно? … И, наконец, развяжи меня поскорее! Кемперфилд отрицательно мотнул головой, набрал побольше воздуха в легкие и решительно выдохнул: — Ты ничего не понял, Джо. Слушай меня. Тебе конец! Выслушай все до конца и постарайся понять и простить меня, если сможешь. Несколько лет назад я напал на след одной компании, которая торговала экспортным пивом по подложным документам. Я был простым полицейским, и это было самое обычное следствие. Было возбуждено дело по факту подлога, и я приступил к расследованию. Джо, я работал, как вол. Я раскопал миллион фактов и доказательств. В моей толстеющей папке находилась целая система подпольной торговли не только пивом, но любым товаром, который только можно себе вообразить. Я вышел на гигантскую систему ввоза контрабанды в страну и успешно распутывал это дело. Защита обвиняемого была бы бессильна что-либо предпринять: все ее аргументы и уловки разлетелись бы вдребезги под напором моих фактов. Через четыре дня я должен был сдать дело в следственную комиссию. Но вдруг заболела Эленор. Джо, ты знаешь жену — она всегда была слабой здоровьем, из-за этого мы даже не имели детей, ее обследовали в госпитале и поставили диагноз «лимфогранулематоз», что-то вроде рака крови. Доктора сказали, что если срочно принять меры, то кое-что еще можно сделать. Я влез в долги и расплатился за лечение. Эти чертовы больницы дорого дерут, а тут еще какие-то уколы чуть ли не каждый день. Одним словом, я влезал в долги все больше и больше. И тут появился паренек и предложил мне огромную сумму только за то, чтобы я отправил дело на доследование за недостаточностью улик… … Вспомни Чатерстоун, Джо. Вспомни его чудесные дома, чудесные садики, чудесный климат. Тебе, наверное, приходилось слышать о продажных полицейских, Джо? Тогда ответь мне, сколько из них живут на таких улицах или даже чуть похуже, в домах с лужайками и клумбами? Я могу назвать четверых-пятерых, и все они из полиции нравов. Эти ребята загребают обеими руками. А полицейские вроде тебя ютятся в дешевых панельных хибарах на задворках города. А ведь я жил точно так же… Все дело в системе. Как только становишься ее частью, то либо делаешь все, что тебе приказывают, либо тебя вышвыривают на улицу. Человек не может быть честным. Только попробуй быть честным — да тебя из штанов стамеской выковыряют. Либо ты играешь по их грязным правилам, либо сидишь голодным. Много дураков думают, что достаточно лишь набрать девяносто тысяч сотрудников ФБР в чистых воротничках и с чемоданчиками «дипломат» в руке. Чушь! Среди них коррупция расцветает так же, как и среди нашего брата. Знаешь, что я думаю? Я думаю, что этот мир надо целиком сломать и построить заново. Только я не берусь застраивать его… Кстати, это предлагает одна организация. Называется «Ассоциация морального перевооружения». АМП. И они говорят дело, Джо. — Если Чатерстоун пример того, как она работает, то я уж лучше приму таблетку аспирина. — Короче, как это ни называй — я продался, хоть и посчитал про себя просто компромиссом. Как ты понимаешь, проблемы с лечением Эле-нор были решены, да еще и осталось кое-что. Паренька этого я больше не видел, да и беспокойства особенного не ощущал. Ты же знаешь, то, что я сделал, довольно распространенная вещь в департаменте. В общем, я продолжал жить своей жизнью, Эленор продолжала получать лечение, и ее самочувствие стало вполне сносным. Дело, кажется, растянули, и я о нем больше не слышал. Прошел год с того дня, и Сэма Олдриджа насмерть задавила машина. Ты должен помнить Сэма, Джо. Бывший начальник полиции — такой молодящийся старичок, славный был малый. Тогда все сочли это несчастным случаем, и я тоже. И вдруг я узнаю, что начальником полиции назначили меня. Меня — обыкновенного легавого, еле сводящего концы с концами, и ничем особенно не отличившегося! Я был удивлен, обрадован, счастлив, но, пожалуй, не настолько, насколько хотелось бы. Что-то непонятное там, в глубине души, мрачным червем копошилось и давило, лишая меня покоя. Как сказал бы ты, Джо, «факты не соответствовали действительности». Словом, я стал «шефом». А на следующий день я получил кассету, где была заснята та моя единственная взятка, взятка, которую я буду проклинать всю свою оставшуюся жизнь. Стравински слушал странную исповедь внимательно, стараясь не пропустить ни слова, забыв о своем отчаянном положении. А Рэм продолжал рассказывать, волнуясь все больше и больше. На его лбу выступила испарина, над подрагивающей верхней губой появились капельки пота. Казалось, что этот рассказ приносит ему странное облегчение. — Да, Джо, это был самый обычный шантаж. Отступиться я уже не мог, да и все равно они бы не допустили бы этого. Поэтому пришлось согласиться с их условиями. Сначала это были просто маленькие поблажки, но они становились все крупнее и крупнее, и после каждой из них на мой счет в «Ройалс бэнк» ложилась определенная сумма денег. В конце концов, это стало доставлять мне даже удовольствие. Только тогда я понял, с какой гигантской организацией имею дело, с каким идеально отлаженным механизмом взаимоотношений и взаимных уступок приходится мне сотрудничать. И вот когда я понял это — мои последние сомнения развеялись. Во всей этой грозной машине я был всего лишь винтиком, шестеренкой. Мне приказывали — я исполнял. И вот ко мне пришел Мейсон. Он просто ввел меня в курс дела. Собачьи бои, тотализатор и, самое главное — подпольные бои собак с человеком, а, попросту говоря, самое настоящее жестокое убийство. Естественно, только для особо привилегированных и состоятельных. Ну и кормежка этих тварей человечиной — видите ли, они от этого звереют еще больше, привыкая к человеческому мясу… Я был готов ко всему, но от этого меня даже стало поташнивать. Нет, это было слишком, и я взбунтовался, но ненадолго. Меня быстро приручили вновь: «отрезвляющая» конфиденциальная беседа с Мейсоном, здоровье, благополучие Эленор и круглая сумма в банке вернули мне «благоразумие». Да, еще мне в утешение, Мейсон заверил, что они будут использовать только наркоманов, проституток, бродяг. Словом, ни дать, ни взять — «санитары леса». Рэм шумно вздохнул и продолжал. Со стороны могло показаться, что он исповедуется. Да так, на самом деле, наверное, и было. — Словом, пошло-поехало. Бесследно пропали первые пятеро. Я возбудил следствие. Прикрепил его к О’Келли — самому молодому и неопытному. Иногда, конечно, выходили промашки — пропадали граждане средней руки. С этого дня для меня и начался мой личный ужас. Черт знает, что меня мучило — то ли совесть, то ли страх — но жизнь моя превратилась в сплошной кошмар. О’Келли не справлялся с делом. Да это было и невозможно, так как я всячески мешал ему. И каждый день моя ярость с новой силой обрушивалась на его голову из-за нового не раскрытого исчезновения. Цифра достигла гигантских размеров и, наконец, приехала эта чета Брайанов. Неизвестно, что узнали в Вашингтоне, но, как предписывал циркуляр, муж и жена были сотрудниками ФБР, которые тайно направлялись для расследования этих исчезновений. Они должны были произвести «внедрение» в город, мне было приказано тайно всячески им содействовать. В тот же день я сообщил об этом Мейсону, а на следующий день эта парочка исчезла. Я помню, Мейсон даже пошутил о «двойной выгоде», имея в виду их вес. И, о боже, начался ад. Мне звонили, угрожали, просили. Пресса завалила меня вопросами. Надо было срочно что-то предпринять, и я вспомнил о тебе. Джо, ты уважаемый и известный в городе полицейский, и я подумал, что если ты признал бы это дело безнадежным, то общественное мнение надолго успокоилось бы. А превратить это дело в безнадежное для тебя должен был я. Ты регулярно докладывал мне обо всем, а я — Мейсону. Твои шаги были известны, и даже следить за тобой не было никакой нужды. Но вдруг начались какие-то секреты с недомолвками, и все пошло к чертям. Сейчас я понимаю, что ты блефовал — только, как оказалось, не в пользу себе, Джо. Теперь ты знаешь все. Ты умрешь, а я выговорился, и это принесло мне облегчение. Я уже схожу с ума, я это чувствую. Мейсон обещал мне убить тебя безболезненно. Хоть это я должен был сделать для своего старого приятеля. … Прости, если сможешь. Кемперфилд просительно взглянул на Стравински, и в этом взгляде Джо впервые уловил огоньки тлеющего безумия. Теперь ему стало ясно все. Детали этого дела, мучившие его, встали на свои места, образовав страшную картину полной безысходности собственного положения. И до Стравински, на время забывшегося рассказом Рэма, дошло, что он приговорен. И призрак неминуемой смерти замаячил грозной тенью где-то совсем рядом. Кемперфилд сидел, согнувшись, превратившись в какую-то бесформенную тень. Он как-то постарел, и из него улетучилась вся его бутафорская уверенность. Стравински даже стало жаль его. Теперь надо было думать. Рэм ему не помощник и не друг. Выпутываться придется самому. И вдруг страх безнадежности медленно начал прокрадываться ему в душу, и противно заныло сердце, когда Джо понял, что выхода нет. Оставалось только ждать и надеяться на чудо — ведь так хотелось жить… 6 Мейсон брезгливо смотрел на два изуродованных трупа. Голова одного почти отсутствовала, и вместо нее с плеч свисала какая-то смесь, состоящая из мозгов, костей и вытекшего глаза. У второго трупа все внутренности были вывернуты наизнанку и кишки с сальником свисали разорванными концами, образуя неестественно яркие гирлянды какого-то зелено-желтого цвета. На лице трупа застыла жуткая улыбка широко оттянутых бирюзовых губ, обнажив ровные крепкие зубы некогда здорового человека. Трупы лежали вповалку, и успевшая свернуться темная кровь затекла вокруг них траурно-багровым ореолом. — Сэр, Чака пристрелил фараон. «Магнум» разворошил ему все кишки. Парень ужасно мучался, пришлось его оглушить. — Слим стоял позади Мейсона и как бы обращался к широкой спине шефа. — Роба я уделал в машине, сэр. Он даже ничего не успел толком сообразить. Шутил, веселился — конец, мол, легавому пришел. Думаю, его роль в охоте была небольшая. Если бы наш «фараон» не стукнул легавого по башке, кто знает, как бы все обернулось. — Слим сделал паузу, потом просительно посмотрел на спину Мейсона. — Сэр, может собакам дать поесть, проголодались очень? Мейсон молча кивнул, резко повернулся и решительно вышел из подвала, не обронив ни слова. ⁂ Бетонированный пол излучал могильный холод. Слим стоял неподвижно и наблюдал, как наполняется резервуар с серной кислотой, как медленно-тягуче пары испарений блуждают по поверхности раствора. Смотритель передумал. Он решил сначала приготовить резервуар с кислотой, а потом накормить животных. Надо было спешить, и резервуар должен был быть готов в любую минуту поглотить обличающие останки. Вдруг дверь неслышно отворилась, и в проеме показался Мейсон с респиратором на лице. Он достал «берету» и молча выстрелил в Слима. Громкий выстрел взорвал тишину помещения. Смотритель судорожно сдернул с лица респиратор, его округлившиеся глаза уставились на маленькую дырочку с левой стороны груди. Потом он последним усилием воли вскинул голову и посмотрел на Мейсона. Вопрос, удивление, но не страх читались в его все более мутнеющем взгляде. С громким всплеском Слим упал в уже наполнившийся резервуар. Мейсон подошел к кромке и глядел, как все расплывчатей становятся черты лица Слима под воздействием кислоты, и как бесшумно превращается тело в бесформенную массу, смешиваясь с тканью одежды. Не выпуская «береты» из рук, Мейсон вышел из подвала и прошел к своему кабинету. Там он смотрел, как догорают остатки документов в камине, затем подошел к своему столу и еще раз проверил все ли он уничтожил. Мейсон недолго пробыл у себя. Он прошел к вольерам и некоторое время смотрел на беснующихся животных. Затем с усилием дернул за рычаг в стене. Двери всех клеток одновременно с нестройным лязгом взлетели вверх, открыв собакам доступ в коридор, ведущий туда, где сидели Джо Стравински и Рем Кемперфилд. Через мгновение коридор запестрел животными. То здесь, то там вспыхивали драки, и свора нападала на побежденного, раздирая того в клочья. Рычание, визг, крики боли, предсмертные хрипы слились воедино, образуя кошмарную какофонию смерти. Клетка с собаками, предназначенными для спарринга, опустела мгновенно. Они первыми были растерзаны обезумевшей сворой. Мейсон смотрел на этих существ, явившихся как будто из ада. С жесткой ухмылкой и в нервном свете мигающей сигнальной лампочки он сам казался посланцем дьявола. Ему незачем было спешить. Мейсон медленно протянул руку к рычагу, отпирающему дверь в бункер. В здании кроме троих мужчин не было никого, и он мог выйти через систему парапетов, идущих незаметными дорожками по стенам почти через все помещения. Оставалось только открыть дверь для собак, а самому воспользоваться парапетом, ведущим через арену наружу. Те двое бессильны что-либо сделать против сотни взбешенных от крови псов. Тем более, что один из них связан, другой почти умалишенный. Мейсон мог пристрелить их обоих, но отказать себе в удовольствии посмотреть хоть краешком глаза на мучения легавых он не мог. В кармане у него лежал заграничный паспорт на имя Сержа Литмана и билет в Иоханесбург. И Литман решил доставить последнее удовольствие Мейсону, прежде чем тот навсегда станет тенью в бесконечных списках полицейских архивов. Мейсон с усилием потянул на себя страховочный рычаг, и дверь в бункер распахнулась. Сверху он видел спины собак, злобно мечущихся между клетками и грызущихся друг с другом. И вся эта обезумевшая от крови свора лавиной устремилась в отворенную дверь. Мейсон, не спеша, прошел по парапету в бункер, куда устремились собаки. ⁂ Руки и ноги затекли и онемели. Не обращая внимания на адскую боль при каждом движении, Джо тщетно пытался пошевелиться, стараясь растянуть туго стягивающие ремни. На кистях кожа ремней увлажнилась от пота и, как показалось Стравински, чуть ослабла. Но это все равно не давало никакого шанса спастись. Рядом монументом скорби застыл безмолвный Кемперфилд. Джо уже перестал обращать на него внимание. Он осмотрел бункер и не обнаружил для себя ничего утешительного. Огромное длинное помещение, на одном конце которого они находились, служило чем-то вроде склада. В дальнем конце виднелась металлическая дверь, которая, по-видимому, была надежно закрыта. По всему периметру бункера шел парапет, напоминающий навес, сваренный из толстых прутьев. Он даже не имел перил. Парапет находился почти на высоте человеческого роста. Но это ровным счетом ничего не меняло, пока он был связан. Неожиданно дверь бункера распахнулась, и Джо инстинктивно напрягся в ожидании нового рокового поворота событий. Вдруг сверху до него донеслись звуки шагов. Стравински поднял глаза. На парапете стоял коренастый человек, с интересом изучающий его колючим взглядом светлых глаз. Джо стало не по себе от этого пронизывающего взгляда. С любопытством глядя на Стравински, человек медленно достал «берету», но так и остался стоять, сжимая рукоять пистолета. — Мейсон, — шепот Рэма вывел Джо из оцепенения. До того безразличный ко всему, Кемперфилд закинул голову наверх. В направленном на Мейсона взгляде шерифа полиции читался суеверный ужас. Словно молящийся, Рэм фанатичным шепотом повторял одно и то же слово, заворожено глядя на Мейсона. Стравински с трудом оторвал взгляд от Кемперфилда, другого в этой новой ипостаси, и посмотрел на человека с парапета, зловеще застывшего в ожидании чего-то. Что-то заставило Джо бросить взгляд на отворенную дверь. Его передернуло от неожиданности и ужаса. Теперь он понял, чего ждал человек на парапете! Из глубины комнаты в дверь, не спеша и неуверенно осматриваясь, входили огромные псы, то и дело, скалясь и ощетиниваясь. В неровном мраке они казались темными тенями, пришедшими с того света за положенной им душой. Джо с ужасом обреченного смотрел на этих посланцев смерти. На мгновение воцарилась мертвая тишина, и Стравински было слышно только дробное цоканье сотен когтей о бетонный пол. Этот тихий вкрадчиво-неровный звук был ужаснее самой громкой канонады. Вдруг пугающую тишину бункера разорвал звук выстрела. Стравински инстинктивно дернулся, и лицо его перекосило в ожидании неминуемой боли.