Мы с Алисой не спали половину ночи – искали мою банку, – и даже после того, как улеглись, я только и могла, что таращиться вверх, в темноту. Персидские сокровища преспокойно полеживали в тайнике, и если б мне хватило ума убрать туда жестянку, та по-прежнему была бы у меня. Эх, и почему я не попросила денег, пока была возможность? Загадала бы хоть что-нибудь… Утром, как только Алиса проснулась, я принялась излагать ей свою теорию. Уселась на краю кровати и уныло надевала на палец перстень и снимала его. – Помнишь, вчера мы разговаривали о деньгах и моем последнем желании? Алиса кивнула и потерла заспанные глаза. – Угу. – А вдруг нас кто-то подслушал? Тереза или одна из ее подружек? Алиса заморгала, просыпаясь окончательно. – Этого-то я и боялась! – Знаю… – Я печально повесила голову. – Я вела себя так беспечно. Так глупо… Алиса встала и принялась одеваться. – Бедняжка Мэйв, – сказала она. – Значит, Мермер уже у мистера Трезелтона. – Или вот-вот окажется у него, когда он сегодня приедет забрать Терезу на каникулы. То, что Алиса произнесла дальше, доказало, какой она хороший друг. Алиса – которая послушание и строгое следование правилам считала ангельскими добродетелями! – Хочешь, я… отвлеку Терезу, а ты поищешь у нее в комнате? Снаружи донесся стук копыт и грохот колес. Пришлось выбежать на лестничную площадку, чтобы выглянуть в окно, выходящее на передний двор. Он оказался прямо там – экипаж мистера Трезелтона. Из него вышла разодетая пожилая дама тучного сложения. – Это бабушка Терезы, вдова Трезелтон, – прошептала Алиса мне на ухо. – Знакомая моих бабушки и дедушки. Я молча уставилась на подругу. – Очень дальняя, – пробормотала она. – Мы не наносим им визиты, если ты об этом. – Терезу рано забирают, – сказала я. – Нельзя рисковать Мермером. Пошли, нужно ее остановить. И тут во двор вышла Тереза. Мы опоздали. Лакеи взяли ее багаж и уложили наверх кареты. Прежде чем забраться внутрь, Тереза повернулась и окинула школу самодовольным взглядом. Увидев мое окно и меня в нем, снисходительно махнула рукой. – Да чтоб ты вся прыщами покрылась! – пробормотала я вслед коляске. Вот и все. Не успели мы даже переодеться после сна, как Тереза уехала. Без сомнения, в ее маленьком саквояже укатила и моя банка сардин. Все утро перед глазами у меня стояла одна и та же картина: как вращаются колеса экипажа Трезелтонов, увозя с собой мои надежды. * * * На вокзале Сент-Панкрас извозчик нас высадил: меня, тетушку Веру, Полидору, а также старика в фетровой шляпе, который то и дело подмигивал тетушке, и рыжеусого господина в котелке. Последний пассажир ни разу даже не взглянул в нашу сторону. Поздним утром Полли и тетушка приехали за мной, чтобы забрать домой на зимние каникулы. Настроение у тети было самое жизнерадостное. Она вручила мне жестяную коробку с имбирными пряниками, но мне они показались почти безвкусными. Полли тоже захватило праздничное оживление, но она сразу поняла: что-то не так. – Мэйв, милая, что случилось? Ты не заболела? – Сестра заглянула мне в глаза, потом заставила высунуть язык – прямо посреди школьного двора, где я со своим багажом ждала приезда сестры. Публичный осмотр я не оценила. – Просто устала, – ответила я. – Прошлой ночью заснула с трудом. Полли погладила меня по щеке. – Бедняжка ты моя, – сказала она. – Сейчас мы отвезем тебя домой, накормим, а потом отправишься прямо в постель. И вот я словно под гипнозом шагала за Полли и тетушкой Верой по запруженной толпой станции. Следом торопился нанятый тетей носильщик с нашим багажом. Вокзал Сент-Панкрас был великолепен, но сегодня окружающая красота меня не трогала. Говорили, что его зал – самый большой в мире. Под крышей из стекла и металла, словно парившей в воздухе и располагавшейся головокружительно высоко, мы, путешественники, казались просто разбегающимися во все стороны муравьями. Обычно в этом зале мне чудилось, что я лечу – в самом прекрасном смысле, хотя я твердо стояла ногами на земле. В предпраздничные дни вокзал даже в полдень кишел путешественниками с их поклажей. Сборщики пожертвований распевали рождественские гимны, выставив корзинки для сбора денег в какой-нибудь достойный благотворительный фонд. В другом углу расположился духовой квартет, который наигрывал праздничные мелодии. Кондитерские развешали на дверях рождественские декорации и фигурки из бумаги. Продавцы газет и горячих каштанов прикололи к шапкам веточки остролиста. И даже бедняки, сгрудившиеся у печей, похоже, никого не возмущали. В это время года – нет. Но мне-то какое до всего этого дело… Рождество испорчено. Каникулы погублены, да и все мое будущее тоже. Тетушка Вера купила билеты, а потом повела нас в кондитерскую. – До поезда еще полчаса, – сказала тетушка. – Давайте-ка немного подкрепимся. Я грызла коржик и глазела на людей, но не видела никого. Где-то там, в Лондоне, моя банка сардин… Где же она? Из всего многотысячного населения столицы я первая ее обнаружила. Ясное дело: по счастливой случайности мне на нее больше не наткнуться. Когда новый хозяин истратит все желания, Мермер возьмет и исчезнет, а потом появится где-нибудь в Тимбукту. У меня был джинн. Настоящий, волшебный, исполняющий желания джинн! Прямо как в сказках. А чем я могу это доказать? Обрезками кос Терезы да солнечным ожогом Алисы? Воспоминаниями о приключениях? Что хорошего в тех воспоминаниях… Пригоршней древних побрякушек? В музее бы реликвии оценили, а мне они ни к чему. Я взяла их с собой домой. Они насмехались надо мной, горько напоминая, что я могла бы иметь, если бы умела держать язык за зубами. У меня был джинн, и я его потеряла. Дала Мермеру ускользнуть сквозь пальцы, как юркой рыбешке – каковой он, собственно, и был. И винить мне оставалось лишь себя (а если я когда-нибудь найду другого виноватого, уж он испробует вкус моих тумаков). – Мэйв, Мэйв! – позвала меня тетушка Вера. Я заморгала и очнулась. – О чем задумалась? – улыбнулась тетя. – Простите, – пробормотала я. – Что вы сказали? – Я спрашивала, подружилась ли ты с кем-нибудь в школе. Когда мы в прошлый раз тебя навещали, ты так и не рассказала. О Томми я умолчала. Даже жизнерадостная тетушка Вера не захочет знать, что я вожу дружбу, во-первых, с мальчишкой, а во-вторых, еще и с приютским. – Моя лучшая подруга – соседка по комнате. Ее зовут Алиса Бромли. – Вот оно что. Бромли – из чудесного старинного рода, – заявила тетушка. – Они живут на Гросвенор-сквер. Я познакомилась с мадам Бромли на благотворительном вечере, который она устраивала у себя дома. У них есть оранжерея! Благодаря ей мадам Бромли круглый год ставит на стол самые изысканные цветы и свежую клубнику. – Она пригласила меня навестить Алису на каникулах. – Великолепно! Такие полезные знакомства следует поощрять, Мэйв. Мне захотелось застонать. Будто моя дружба с Алисой – оранжерейный цветок, что нуждается в уходе. Я не притворщица, да и Алиса тоже. Будь она такой, водилась бы с Терезой Трезелтон. Я любила Алису не потому, что обязана была ее любить. Я любила ее просто так. – Если твоя мама слишком занята, чтобы тебя сопровождать, – зная мою сестру, со всеми этими свадебными хлопотами она, должно быть, ужасно занята, – я сама отвезу тебя к Алисе, – заявила тетушка. – Я всегда могу совместить поездку с прогулкой по магазинам в городе. Интересно, что ее привлекает больше: магазины или визит на Гросвенор-сквер? Но тетушка Вера не такой уж ужасный сноб. До маменьки ей далеко. – А вы знаете, девочки, что мистер Бромли сколотил себе состояние на пуговицах после того, как его отец едва не разорил семейное поместье? Я вся обратилась в слух. Алиса ни о чем подобном не упоминала. Мы давно дружим, спим в одной комнате, а Алиса ни разу не сказала, откуда взялось богатство ее семьи. Большинство девочек только о том бы и болтали. – На пуговицах? – удивилась Полли. – Разве можно заработать состояние на пуговицах? – Ну конечно! – подтвердила тетушка. – Да ты оглядись: у всех в этой кондитерской есть пуговицы: на лифах у дам, на мужских жилетах и сюртуках. И правда. Пальто и платья одетых по моде дам были усыпаны пуговицами, в основном изящными и вычурными. Умножьте эти пуговицы на число жителей всего Лондона, всей Англии, и такого количества с лихвой хватит на содержание изысканного лондонского особняка и загородного поместья с лебедями и прочим. Мой взгляд, нацеленный на пуговицы, уперся в затылок джентльмена, что сидел поблизости. Рыжие волосы этого господина были гладко зачесаны, на столе перед ним лежала шляпа-котелок. Он чуть повернулся, и я увидела усы. Это был мужчина, с которым мы приехали на вокзал в одном экипаже. Каковы были шансы встретить его именно здесь, в кондитерской, когда на станции, похоже, столпилась половина Лондона? Хотя с другой стороны, за столиком чуть поодаль расположился старичок в фетровой шляпе. Немудрено: люди заглядывают сюда, чтобы выпить чаю перед тем, как отправиться в путь. Ничего удивительного. Кстати, на жилете старика было целых пять пуговиц. Мы выпили чай и съели коржики, затем тетушка бросила взгляд на часы и велела нам поторапливаться к платформе. – Идемте, девочки. Отыщем себе свободное купе, – заявила она. Но к тому времени, как мы подошли к поезду, к нему уже выстроилась длинная очередь. Когда нам удалось попасть внутрь, вагон-ресторан и отдельные купе были уже заняты. Остались лишь места в общих сидячих вагонах. Мы уселись лицом друг к другу. Тетушка достала вязанье, а Полли поправила очки и раскрыла роман. Я сидела против движения и глазела в окно, но мало что видела: мы выезжали со станции. Лошади, повозки, собаки, велосипеды, мальчишки-разносчики, коробейники, торговцы, покупатели, магазины, которые обычно привлекали мое внимание, сейчас почти не интересовали. Без джинна мое будущее печально: придется торчать в пансионе мисс Саламанки либо пока я не стану слишком взрослой, либо пока меня не выгонят. И что тогда мне останется? Вечно сидеть дома, слушать, как маменька разглагольствует о скатертях или шляпках соседок? Скоро наступит день – если уже не наступил, – когда нельзя будет играть в крикет с мальчишками. Единственный выход из этой тюрьмы слишком отвратителен, чтоб даже о нем думать: брак. Слава богу, Полли еще не обрекли на эту каторгу. Поезд заполонили самые разные люди. Лица большинства мужчин скрывали газеты. Один джентльмен опустил газету и посмотрел прямо на меня, потом понял, что я тоже смотрю на него в ответ, и снова скрылся за страницей. Это был господин Рыжые Усы.