— Да ты ж на больную ногу сел. Пашка сразу глаза закатил, повалился: — Ой, — говорит, — совсем забыл! А у вас пароходы и паровозы в городе есть? — Есть, конечно, — говорю, — ты мне толком покажи, где болит? — Не трогай! — орет. — Везде болит! Неужели они по улицам ездят? — Дурак ты, Пашка, что-ли? — говорю. — По улицам трамваи ездят. — И вы на трамваях каждый день катаетесь? — Нет, — говорю, — чего на них кататься? Просто едешь в кино или в библиотеку. Ну, а если билет купишь, тогда другое дело — можно и покататься. Умора, чего эти трамваи ему дались? — Признавайся, — говорю, — что ничего у тебя не болит. У Пашки на лице кожа натянута, будто вот-вот лопнет, а тут он сморщился, как Чан-Кайши в кукольном театре: — Нет, сильно болит! Вам хорошо, у вас в городе интересно. Почему у нас трамваев не сделают? — Не знаю, — говорю, — наверное, не нужно. — Ну да, не нужно. У меня в Костино бабушка с дедушкой живут. Лесники. Кругом никого, одни медведи. Знаешь, страшно! А я к ним каждый раз пешком бегаю. Эх, нога! Теперь я свою бабушку, наверное, никогда не увижу! У меня даже слезы от смеху выступили. Как представлю Пашку на трамвае в дремучем лесу — сами текут. Тут Савва прибежал. — Можно, пусть пьет! — кричит. — Тракторист сказал: «Только все аккуратно на место положить». Он там гайку потерял, а я ему целых три нашел. Он мне за это разрешил руку в солярку сунуть. Понюхайте, как хорошо пахнет. Мы кулак понюхали, Пашка опять улегся и даже глаза закрыл. Слабым таким голосом говорит: — А про хлеб и про то, что в тряпке, спросил? Савва говорит: — Нет, ты ж только пить хотел… Пашка подумал и стал по-новому стонать: — Ой, хлеба хочу и того, что в тряпке! — И такие рожи корчить, ну ни за что не поймешь, болит у него на самом деле или не болит. Я смеюсь, а Савва говорит: — Больше не побегу. Пей и быстрее пойдем. А Пашка мне: — Чего смеешься? Я же раненый, а раненым все надо давать. Савва говорит: — Ну ладно, раз уж ты так хочешь раненым быть: вставай, положи руки нам на плечи и пойдем. Тут уж Пашка стал настоящего раненого изображать. Перевернулся на живот, руками в землю уперся и жилится, будто подняться не может. Мы его под руки берем, а он вырывается. — Нет, — говорит, — я идти не могу. Лучше вы меня по очереди несите. Когда ты, Коля, устанешь, Савва понесет, а когда он устанет, опять ты. — Потом голову вскинул и прошептал: — Ребята, вы меня не бросите? Савва говорит: — Не так. Надо говорить: «Ребята, бросьте меня!», а мы тебе будем отвечать: «Молчи, еще немного осталось». Пашка говорит: — Ребята, бросьте меня. А я ему: — Подожди, вот сейчас поднимем, а уж потом бросим. Из-за тебя уже два часа здесь возимся. Савва говорит: — Коля, ну чего ты все портишь! После этого Пашка обрадовался и полез к нему на спину. В общем, возились мы с Пашкой до самого дома. То по очереди несли, то вдвоем, а один раз даже за руки и за ноги. Потом Савва свою майку снял, Пашке голову перевязал и сам стал раненого изображать, то есть хромать. Я говорю: — Зачем голову? У него же нога болит. Савва говорит: — Пусть. Так красивее. У него от ноги голова воспалилась. Так в Сосновку и вошли. Пашка с Саввой в разные стороны хромают и песни поют, а я их веду. Особенно хорошо получилось, когда к бабушкиному дому по скалам спускались. Уж вправду устали, шатаемся, а они висят на мне и всякие песни орут. Но возле самого дома Пашка хромать перестал и повязку снял. — Все, — говорит, — а то смеяться станут. У нас тут насмешников много. Я вообще-то догадывался, что он притворяется, но все же говорю, просто так, для интереса: — Пашка, у тебя хоть немного нога болела? А он смеется: — Нет, — говорит, — совсем не болела. Это я нарочно придумал, а то бы вы от меня удрали. И пить нарочно просил. Тут я ему легонько по шее стукнул. А он говорит: «Чего дерешься? Я с вами подружиться хотел, а вы? Вам хорошо, вы в городе каждый день на трамвае ездите, а у нас даже от пруда не на чем доехать…» Ну что такому скажешь, не на трамвае, так хоть на нас прокатился. Заботы на год Еще в начале августа бабушка говорила, что осень будет дождливая. Так и получилось. Прямо с первого сентября заладили сплошные дожди. Все говорили: «Бр-р!», а Савве такая погода нравилась. В такую погоду не хотелось суетиться, мысли не прыгали, как зайчики, с одного на другое, а текли спокойно. Правда, дел было много: ходили на свалку — искали подшипники для самокатов, играли в «перышки», копали землянку для тимуровского штаба, мастерили луки и стрелы. Самый удачный лук решили испытать на дальность выстрела. Стреляли с Колиного балкона в сторону пустыря. Савва старался, пыхтел, но стрела улетела недалеко. — Иди, каши поешь, — сказал Коля, — дай-ка я! В этот момент из-за дома на другой стороне двора вышел радостный Топорик. — Эй, Колька, — закричал он, — стреляй, я ловлю! — И широко расставил руки. До него было далеко. Так далеко, что даже не верилось, что стрела может туда долететь. Но стрела долетела. Описав красивую дугу, она перелетела весь двор, пронеслась в промежутке между домами и попала Славке прямо в руку. Царапина была пустяковая, но шум был большой, ребятам попало, Колин отец сломал все луки и выбросил их в мусорный ящик.