Неписаное правило: ассортимент, которым заполняется саквояж, может быть любым, от эталонного минимума в левой части ряда до уходящей вправо бесконечности. Но расположение средств и их цветовой код должны соответствовать стандарту. Тот, кто придет тебе на смену, ежели вдруг на твою голову свалится что-нибудь тяжёлое (или в нее прилетит что-нибудь разрывное), не должен путаться в ампулах и флаконах. Бывают такие моменты, когда вчитываться некогда, приходится действовать на полном автомате. И синий цвет обозначает обезболивающие, красный – сердечно-сосудистые, зелёный – поддерживающие организм препараты. Всегда. – Агафья, – девичий голос за спиной вибрировал от нетерпения, – ты скоро? Не хватало ещё, чтобы ты – ты! – сегодня опоздала в «Гнездо»! Агата поставила саквояж в шкаф и только после этого обернулась. Марфа Ставрина, весь этот год бывшая ее соседкой по комнате, разве что ногами не топала. Хохотушка и любительница рискованных шуток, сейчас сколько-то-юродная условная сестра кипела от возмущения. На вытянутых руках Марфа («Хоть раз обзовёшь Посадницей – поругаемся!» – заявила она при знакомстве) держала белую робу, которую время от времени встряхивала. Кончик носа покраснел, рыжие кудряшки подпрыгивали в такт движениям рук, конопушки стали опасно-яркими, и Агата решила не испытывать терпение подруги и условной родственницы. – Давай сюда. Ну вот, измяла… – Я измяла?! – вспылила Марфа и тут же рассмеялась. – Одевайся уже, чума ты тощая! Теперь хохотали обе, и злополучная роба чуть не упала на пол. Они потешно смотрелись рядом – природная Ставрина и Ставрина приёмная. Кудель и веретено. Не слишком высокая, ширококостная, полногрудая и крутобёдрая, Марфа являла собой ярчайший образчик закатских представлений о женской красоте. По сравнению с ней Агата действительно выглядела тощей. Наращивать мышечные объёмы она совершенно не собиралась, но как-то бороться с силой тяжести было надо. Поэтому поддержанные соответствующими препаратами, но всё равно отнимающие уйму времени и сил упражнения были направлены на оптимизацию уже имеющихся мышц. В конце концов, занятия на тренажерах и многие часы, посвященные плаванию в бассейне с очень солёной водой, дали нужный результат. И сейчас самой себе уроженка Волги напоминала витой, до удара кажущийся легким, хлыст. А поначалу-то даже спать в экзаче[1] пришлось. И привыкать не только к силе тяжести, но и к людям, выросшим на Закате и разительно отличавшимся от большинства встреченных ею раньше. Чего стоил только разговор с приёмной теткой, состоявшийся на пятый день по прибытии! …Сумерки скребутся в окно. Они с радостью проникли бы внутрь, но тёплый золотистый свет нескольких ламп надежно держит оборону. Сумерки раззадорены, они предпринимают всё новые и новые попытки… тщетно. Всё, что остаётся обиженным сумеркам – это прильнуть к стеклу и попробовать подслушать разговор. – Ты, наверное, пытаешься сообразить, что мне здесь понадобилось, – говорит старшая из женщин. Она сидит в кресле, положив уставшие за день ноги на пуфик, и несколько скептически разглядывает младшую, лежащую на высокой широкой кровати. Та дышит медленно, с трудом, как будто силой заставляет себя проталкивать воздух в непослушные лёгкие. Силуэт странно массивен по сравнению с лежащей на жёсткой подушке головой. Губы кривятся в вызывающей усмешке: – Поглядеть на неблагодарную засранку? – Вот, значит, как ты о себе думаешь? – приподнимает старшая густую бровь, которой давненько (а может, и вовсе никогда) не касался пинцет. – Интересно. Не льсти себе, Агафья, до неблагодарной засранки тебе семь вёрст, и все буераками. – А разве быть неблагодарной засранкой лестно? – поименованная Агафьей младшая удивлена, причем так, что даже дыхание учащается. Правда, не сильно. – Ох, девонька! – старшая насмешливо улыбается, в голосе звучат покровительственные нотки. – Быть неблагодарной засранкой надо уметь. Вынуждена тебя разочаровать: вряд ли ты когда-нибудь постигнешь это высокое искусство. Кстати, именно поэтому маловероятно, что ты выбьешься в Матери, даже если очень захочешь. А ты ведь не хочешь? – Не хочу. Младшая отвечает быстро, уверенно, не задумываясь. Должно быть, позиция по этому вопросу определена ею давно. И сумерки склонны согласиться, быть Матерью Семьи в матриархальном обществе – та еще морока. – Вот именно, не хочешь. А чего ты хочешь? Причем настолько сильно, что готова рискнуть и сделать шунтирование в совершенно неподходящем для сей благой цели возрасте? Взгляд младшей пытается ускользнуть в сторону, но впившиеся в ее лицо глаза старшей не позволяют сделать этого. Сумерки уже и сами не рады, что оказались так близко. Любопытство штука такая, губит не только кошек… – Я хочу учиться, – медленно, словно нехотя отвечает младшая. На щеках проступают пятна румянца, но сумерки никак не могут решить: смущена хозяйка щек? Раздосадована? Злится? – Для учебы шунтирование делать необязательно, – старшая непреклонна. – Разве только ты считаешь, что у тебя очень мало времени. Но почему? Почему ты думаешь именно так? Ты молода, у тебя всё впереди… – Не всё, – цедит лежащая женщина, слегка приподнимаясь на локте. Под одеждой проступают чуть угловатые обводы экзоскелета. – Мне надо учиться быстро, потому… – …потому что ты хочешь приносить пользу своей семье, и приносить её как можно больше и как можно быстрее. Понимаю. Но я так же понимаю, что в понятие «семья» ты вкладываешь не Ставриных, а тех двоих, вместе с которыми выбиралась с Волги. Помолчи, дай мне сказать. Я не вижу в этом ничего странного и, тем более, ничего дурного. Есть такое понятие: «импринтинг». Запечатление. В данном случае – запечатление в кризисной ситуации. Они для тебя семья, а мы нет. И ты мечешься между благодарностью нам и неприятием того образа жизни, мыслей и действий, которого, как ты думаешь, мы от тебя потребуем. Так вот, не потребуем. Теперь сумерки уже совершенно уверены в том, что младшая смущена. А старшая продолжает как ни в чем не бывало: – Меня беспокоит эта твоя затея, и беспокоит сильно. Но всё, что я намерена предпринять по этому поводу – употребить связи Семьи для того, чтобы тебя оперировала лично Елена Дементьева. Я их уже употребила, кстати сказать. И вот ещё что, – Глафира Ставрина поднимается на ноги, направляется к выходу из комнаты и уже у самых дверей оборачивается. – Сумма, которую ты перечислила клинике за операцию, возвращена на твой счет. Оплата должна – и будет – производиться Семьёй Ставриных. – Почему?! – вскидывается Агата. Точнее, пытается вскинуться. Получается так себе. – Потому что твое шунтирование – дело семейное. А мы – твоя семья, что бы ты сама ни думала по этому поводу. – Агафья! – вот теперь Марфа не выдержала и топнула-таки ногой. – Хорош мечтать, побежали! Агата встряхнулась и вслед за подругой выскочила из комнаты. Короткий коридор, вестибюль, двери, едва успевшие среагировать на появление девушек… У маленького кара маялся ожиданием Лавр Федченко, вполне уже готовый сменить фамилию на Ставрин – было бы на то согласие Марфы. С согласием Марфа не спешила. – Ну наконец-то! – негодованию парня не было предела. – Опять, лиса-колбаса, перед зеркалом крутилась? – Ничего подобного! – лазить за словом в карман Марфа не привыкла. – Это всё Агафья – то так повернётся, то этак! Полчаса красоту наводила! – Да ладно, скажи уж честно – завидуешь! Тебе-то до белой робы ещё ого-го сколько! Не обращая внимания на перепалку (милые бранятся – только тешатся), Агата уселась на переднее сиденье и не выдержала – покосилась на левую сторону груди. Там, грозно сверкая рубиновым глазом, обвивала чашу крылатая змея. Эмблема бортовых медиков. Да, белая роба… на Закате белые медицинские робы были парадной одеждой дипломированных врачей. Агате пришлось изрядно потрудиться, чтобы заработать право надеть такую. И дело было не только в учёбе. Проблемы вылезали из щелей таких узких, что было совершенно непонятно: каким образом они туда попали и как ухитрились протиснуться наружу. Взять хоть историю с поступлением в университет. Агата не без оснований полагала, что результаты квалификационных тестов, проведенных по окончании курса обучения у Спутников, будут учтены приёмной комиссией. Вот только получить эти самые результаты оказалось неожиданно трудно. Головной офис компании «Верный Спутник», расположенный на Земле, вовсе не горел желанием облегчать только что (с месяц назад) обретённому ценному сотруднику задачу по выходу из-под контроля. И пусть поставщикам элитного эскорта она не была должна ничего, сполна расплатившись за каждый день обучения – руководство агентства абсолютно не собиралось упускать возможную выгоду. Их, кстати, вполне можно было понять. Подходящий человеческий материал для подготовки Спутников – и Спутниц – в принципе попадался не слишком часто. Кроме того, мало найти перспективную заготовку для гремучей смеси секретаря, телохранителя, парамедика и любовника (любовницы), надо эту заготовку убедить сотрудничать. Именно убедить – специалист такого профиля, работающий из-под палки, более опасен для клиента, чем киллер экстра-класса. Так что в ответ на отправленный запрос Агата получила вежливый, но категоричный отказ. Предоставить информацию по требованию нанимателя офис был готов в любой момент. Но только по требованию нанимателя. Агата Ставрина, урождённая Дарья Филатова, в эту почтенную категорию не входила. Тогда она растерялась, что, в общем-то, было ей не свойственно. Однако совершенно неожиданно ситуация разрешилась. Марфа, выслушавшая короткую энергичную тираду новой родственницы, покрутила пальцем у виска и выдала Агате несколько крайне нелицеприятных определений её умственных способностей. После чего, скорчив на прощание возмущённую гримаску, куда-то убежала. Неделю спустя диппочта доставила с Земли пакет, содержащий нотариально заверенные копии результатов всех тестов, пройденных уроженкой Волги Дарьей Филатовой в ходе подготовки. Начальных, промежуточных и финальных. То, что в настоящий момент Дарья Филатова натурализовалась как гражданка Заката Агата Ставрина, не играло никакой роли. Натурализацию подтверждало посольство Заката на Земле. В приложенном к копиям послании вице-консул посольства добродушно пенял «племяннице» на то, что она забывает (или стесняется?) пользоваться семейными связями. А ведь делов-то на комариный чих! – Агафья! Ну, Агафья же! Приехали! Отбросив воспоминания, Агата рассмеялась и нырнула в круговерть «Гнезда». Глава 2. Карусель начинается – Фрэнсис! Фрэнсис! Я купил себе новую шляпу! к/ф «Сердца трех» На Закат они прилетели втроём: Варфоломей, Десница и «Тварюшка». Погруженную на борт яхту командира Кондовый постановил считать грузом. Дима хотел лететь сам, упирался рогом, ругался, утверждал, что уже вполне трезв, а приземлялся по лучу исключительно от лени… Платина был неумолим. Раз уж командир хочет именно доставить яхту на планету, так нечего валять дурака. В любом случае сам он не справится. Не тот шарик Закат, чтобы с ним играть. Даже и при наведении с поверхности может скверно обернуться. Время года в их полушарии сейчас для экспериментов неподходящее. Реакция и опыт такие нужны, что будьте-нате. И чего ради зазря гонять реактор? Вот есть «Тварюшка». В «Тварюшке» имеется встроенный трюм – с полгода назад пришлось провести перепланировку под крупногабаритные грузы. Яхта в этот трюм вполне поместится. Да, длины хватит впритирочку, ну так на то и Варфоломей, чтобы нос не поцарапать и переборку не погнуть. В конце концов, Деснице пришлось смириться. Время в пути пролетело незаметно: Платина откровенно наслаждался возможностью пообщаться с командиром и говорил за двоих. И даже, пожалуй, за троих, компенсируя тем самым отсутствие в рубке Агаты. Дима был молчалив. Впрочем, он всегда был молчалив. За ходом повествования следил, в нужные моменты кивал или восхищался; чего ж ещё? А Варфоломей разливался соловьём: успехи, достижения, маршруты и грузы, веришь – порой присесть некогда! Десница неопределённо усмехался. Уже на Закате Варфоломей обнаружил, что к назначенному Агатой времени встречи в «Гнезде» если и успевает, то совсем впритык. К тому же командир потребовал, чтобы яхту выгрузили из трюма. Задумываться о причинах Платине было некогда. Просьба посоветовать на Закате надежную оружейную фирму и вовсе была в порядке вещей – за чем и летать на «планету-арсенал», как не за оружием! – С Кондратом Вересовым свяжись, помнишь такого? Его Семья что угодно продаёт, от пистолетов до корабельного вооружения. А уж тебе-то, памятуя о Волге, луну с неба достанут, да ещё и со скидкой. Командир, ну брось ты думать о делах, Агата ждать будет, погнали! Они всё-таки опоздали. Когда Варфоломей, старательно загораживая Десницу своей широкой спиной (у Агаты сюрприз? у него тоже!), подошел к дверям, ведущим в большой зал, торжество уже началось. С ходу разглядеть подругу не получилось. За сдвинутыми буквой «П» столами сидело сейчас человек сто. В основном медики, настоящие и будущие – в глазах сразу зарябило от голубых, зелёных и белых роб. Попадались, впрочем, и полицейские, и спасатели, и военные. Хватало и обычных граждан, расфуфыренных в пух и прах. Всё это пёстрое сборище почтительно внимало Елене Дементьевой – лучшему нейрохирургу Заката, стоявшей чуть справа от центра стола с бокалом в руке. Голубые, чуть выцветшие от возраста, глаза обычно грозной дамы искрились, седые волосы рассыпались непослушными прядями. – …время, когда она вернётся в большую медицину. Пока же я просто поздравляю Агату Ставрину со вступлением в славный цех. Дамы и господа! За доктора Ставрину! Ура! – Ура!!! – взревели сидящие за столом люди, заглушая звон сталкивающихся бокалов. Рядом с Еленой Феодосьевной поднялась на ноги смущённая Агата. Попробовала было сказать ответный спич, сбилась, покраснела, наконец, выдавила: – За тех, без кого я ничего не достигла бы. За вас! – и села на место под аплодисменты собравшихся. Варфоломей, рискуя заработать косоглазие, пытался одновременно смотреть на подругу и под ноги: по его прикидкам, отпавшую челюсть следовало искать где-нибудь на полу. Выступление профессора Дементьевой, великой и ужасной, должно было, по идее, подготовить его к увиденному, но что-то не срослось. Белая роба. Белая! Это же значит… это значит, что Агата… закончила?! Закончила обучение и получила диплом?! Впрочем, жизнь в очередной раз продемонстрировала Платине, что не собирается давать ему времени на переливание из пустого в порожнее. В середине одного из крыльев стола взвился орлом сокол Мишка Силин. Когда-то соучастник бесчисленных детских проказ, а теперь – заклятый друг и конкурент, он не первый месяц подбивал клинья к Агате. Не как к женщине, а как к суперкарго. Женщину ему Кондовый, пожалуй, простил бы, но Мишка замахнулся на святое. А то, что он нёс теперь, с точки зрения Варфоломея, и вовсе выходило за рамки приличий. – Я присоединяюсь к поздравлениям профессора Дементьевой и имею честь сообщить доктору Ставриной, что на борту «Гелиоса» ее ждёт вакансия второго бортового врача! Такой наглости Кондовый стерпеть уж никак не мог. – На борту «Sunset Beast» доктора Ставрину ждёт вакансия первого и единственного бортового врача! – рявкнул он, воздвигаясь в дверном проёме статуей Командора.