Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 7 из 19 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Жерар тем временем подцепил насекомое на кончик ножа и поднял на всеобщее обозрение: — Дамы-господа, как по-вашему, вот это вот едят? Может, мясное блюдо такое? — Мне, право, так неловко, месье… Сейчас заменю… — Пст, пст! — остановил его Жерар. — Позовите-ка мне главного. Где там ваш Люлёк? — Месье Лелюк подойдет к вам в конце обеда… — А я говорю — сейчас! Что он, уж так прямо занят? Зовите сюда Люлька! — Сейчас пойду спрошу. — Вот-вот, и пошевеливайтесь. 6. Буран дает себе волю Робер Путифар со своего насеста заметил, что в «Старой усадьбе» что-то пошло не так, а когда увидел в бинокль, что Пьер-Ив Лелюк собственной персоной направляется к столику его кузена, решил перейти к следующему этапу операции. Он стремительно сбежал по приставной лестнице и со всех ног помчался к своей машине, которая раскачивалась, как корабль в шторм: Буран пытался разнести багажник. Путифар не успел даже пристегнуть поводок — пес так и рванул к ресторану. Безошибочный инстинкт влек его прямо к открытым окнам. — Давай, Буран! — кричал ему вслед Путифар. — Давай! Повеселись! Пируй! Буянь! Круши! ОТОМСТИ ЗА МЕНЯ! Он думал о старушке матери, которая волновалась за него, сидя дома. О бедном покойном отце на фото в деревянной рамке. О тридцати семи годах мучений, перенесенных от всех классов. Он снова видел себя, жалкого, растерянного, в день инспекции: «Семь на девять… это будет… э…» Видел торжествующую ухмылку юного Лелюка на задней парте. — Давай, Буран, давай, миленький! Разнеси все! Гуляй на всю катушку! ОТОМСТИ ЗА МЕНЯ! Он с упоением предвкушал наихудшие безобразия, какие только мог вообразить, но шоу, устроенное Бураном, превзошло все его ожидания. Добежав до окна, огромный пес взвился в головокружительном прыжке и скрылся внутри. Путифар помчался к своему дереву со всей доступной при его весе скоростью и чуть ли не взлетел по лесенке, но, увы, приземление Бурана увидеть не успел. Вот что он пропустил: Малейссон, чье раздражение уже перешло все границы, решил игнорировать все, что происходит справа от него. Не даст он, в конце концов, этому грязному быдлу испортить ему ужин! Он постарался снова сосредоточиться на своей работе. Вот, например: «отварная султанка в бульоне», которую он сейчас дегустирует, — может быть, она выиграла бы, если б подать ее под соусом более… чуть-чуть более… как бы это сказать?.. более смелым… Да, пожалуй, легкая горчинка… о, совсем легкая… могла бы оттенить… Он еще не дошел до окончательной формулировки, как вместо «легкой горчинки» заполучил прямо в тарелку большущую грязную псину в шестьдесят два кило весом! Буран обрушился на столик всей тяжестью своей зловонной туши. Приборы, тарелка, хлеб, бокалы, отварная султанка — все оказалось буквально разбрызгано. Но это были еще цветочки. Буран тут же вскочил, оставив без внимания остолбеневшего Малейссона, — пес захлебывался от невыразимого счастья: за соседним столиком сидели его хозяин и обожаемая хозяйка! Он кинулся к Жерару, изнемогая от любви, скуля, пуская слюни, облизал его сверху донизу и снизу доверху. Но что это за подозрительный тип, вон, совсем рядом, с какой-то белой трубой на голове? Похоже, он замыслил дурное против хозяина! Ну, Буран ему покажет! Он бросился на Лелюка, который пустился наутек, и цапнул его за левую ягодицу, оторвав от брюк изрядный лоскут и обнажив добрый кусок очень бледной задницы. Свое отступление в сторону кухни Лелюк продолжил на четвереньках. Ладно, хватит с него! Остальные с виду дружелюбнее. Радуются, кричат, вскакивают на столы. Буран решил поблагодарить их за такой теплый прием. Всех поприветствовал, никого не обделил лаской — и лизался, и хвостом молотил, и лапами когтил, не забыв, конечно, и тех, что попрятались под столами. Некоторые делали вид, что убегают, — несомненно, для пущего веселья, но Буран успевал преградить им путь и скалил зубы. Ах, какая увлекательная игра! Он слышал истошные вопли Моники: «Буран, нельзя! К ноге, зараза такая!» — но она, наверно, не будет сердиться, если он еще немножко поиграет. Жерар тоже надрывался: «Стоять! Кому сказал, безмозглая псина! Стоять!» — но это он, конечно, шутил. Путифар, восседая на кедре, биноклю своему не верил! Он только и мог повторять: — Так его, Буран! Да! Да-а-а! Он клялся себе отныне и навеки по гроб жизни тайком подкармливать этого замечательного пса, сколько тот захочет, отборными антрекотами из лучшей мясной лавки! Двое американцев — супружеская пара из Бостона, — обнявшись, балансировали на сырной тележке, где нашли себе убежище. Любящая пара, как трогательно! Буран запрыгнул к ним и радушно приветствовал заокеанских гостей, щедро оросив щиколотки джентльмена. Дородная супруга потерпевшего во избежание той же участи подпрыгнула и повисла на гигантской люстре, которая сорвалась и с грохотом рухнула на столик японцев. За ней последовали пятьдесят кило штукатурки. — Вот это да-а-а! — взвыл Путифар. Паника теперь достигла катастрофических масштабов. — Help! — кричали англичане и американцы. — Hilfe! — подхватывали немцы. — Ayuda! — подал голос официант-испанец. — Помогите! — взывали французы. — Буран, к ноге! — вопили Жерар и Моника Самбардье. — Ваф! Ваф! — радостно отвечал Буран. Только японцы, придавленные люстрой, не говорили ничего. Буран как раз опрокидывал гигантский кактус на десертную тележку, как вдруг его поразило внезапное открытие: здесь есть еда! Множество вкусной еды! Некоторое количество на тарелках, гораздо больше — на столах, а больше всего в данный момент — на полу. Буран не придерживался порядка, прописанного в меню. Он накинулся на все сразу и заглотал подряд: три суфле с красной смородиной, две порции филе морского черта в кляре, один маленький фотоаппарат в чехле, четыре сковородки почек, запеченных с брокколи и анчоусами, одну сумочку из крокодиловой кожи, четыре порции жареных голубей с трюфелями и гусиной печенкой «Кумир», одно седло барашка, маринованное в остром лхасском соусе (на две персоны), одно кухонное полотенце, оброненное официантом, три порции раковых шеек с мякотью вяленых помидоров. Он уписывал аппетитную смесь — говяжью вырезку с перцем и тосты из сдобного хлеба с миндалем, когда послышалась наконец пожарная сирена. Это одна из официанток догадалась позвонить в службу спасения: «Скорее приезжайте! Наш ресторан крушит бешеная собака! Да, да, “Старая усадьба”! Скорее, умоляю! Она такая огромная!» Молоденький спасатель опасливо приоткрыл дверь обеденного зала дулом своего ружья со снотворными зарядами. Он изрядно нервничал. Бешеная собака, да еще и огромная? С такой шутки плохи! Апокалиптическая картина, открывшаяся ему, подтвердила его представление об опасном чудовище, и он порадовался, что взял шприцы с дозой, рассчитанной на таких крупных млекопитающих, как взрослый носорог или бегемот. Едва завидев Бурана — внушительный силуэт на фоне дальнего окна, — он нажал на спусковой крючок. Увы, пес отскочил в сторону, и предназначенный ему шприц вонзился в правое плечо Малейссона, который тут же повалился, сочтя себя убитым. Свою движущуюся мишень спасатель поразил только с шестой попытки, перед этим последовательно усыпив сомелье, двух официантов и голубого лобстера, фламбированного в кальвадосе. Буран, получив— таки свою дозу, постоял, шатаясь, потом подошел к хозяину и лег у его ног. Через пару секунд он уже сладко похрапывал. То были мгновения абсолютного покоя. Слышалось только мирное «плюх… плюх…» английского крема, медленно стекающего с десертной тележки. Среди воцарившегося безмолвия первым обрел дар речи Жерар: — Вы уж извините… это мой песик, Буран зовут… он вообще-то совсем безобидный. Итоги этого незабываемого вечера были таковы: 1. Ресторан «Старая усадьба» закрылся на две недели для восстановительных работ (столярных, электромонтажных, штукатурных, отделочных и так далее, плюс уборка). 2. Четыре официанта взяли отпуск по причине «психологического шока». 3. Ресторатор Пьер-Ив Лелюк получил два укола — от бешенства и от столбняка. Всю осень он страдал легким нервным расстройством, без конца повторяя: «Нет, не сравниться мне с отцом, нет, не сравниться…» 4. Кулинарный критик Доминик Малейссон проспал глубоким сном пять дней и пять ночей. Проснулся он 1 сентября в 13 часов со словами: «Счет, будьте любезны!» 5. Пес Буран всего через восемь часов здорового сна проснулся в прекрасном настроении и направился прямиком к своей миске: он проголодался. Когда Робер Путифар вернулся домой в эту знаменательную ночь 27 августа, свою старушку мать в ночной рубашке он обнаружил на кухне. — Мама! Ты встала! — Да, Робер, я тут поджидала тебя, поджидала и не могла улежать в постели. Ну, рассказывай, не томи! Столько всего ему не терпелось поведать, что он принялся вываливать вперемешку, как это делают дети, все невероятные сцены, которые удалось ему подсмотреть с дерева. Он то забегал вперед, то возвращался к особо эффектным моментам: — Вот клянусь тебе, мама, одна толстуха повисла на люстре! Да, а Лелюк удирал на четвереньках! Старушка смеялась до слез. Она хлопала в ладоши, ахала, требовала подробностей: — Нет, он что, правда на кого-то пописал? — Не то слово, мама! Пописал — это еще мягко сказано! Окончив свой отчет, Робер достал из холодильника бутылку шампанского, и они выпили по два бокала каждый. Потом мадам Путифар, слегка захмелев, объявила, что она проголодалась, и умяла бутерброд с толстым слоем паштета по-деревенски. Столько зараз она не съедала вот уже два с лишним года. На следующий день Путифар несколько туманно объяснил своему кузену, как Буран оказался в «Старой усадьбе». — Понимаешь, вырвался и удрал, — извинялся он, — мне, право, так совестно… — Да ладно! — успокоил его Жерар. — Зато он наелся от пуза, да и мы тоже. И вообще, маленько расшевелить эту лавочку не мешало. А то там все какие-то невеселые, знаешь, сидят, уткнувшись в тарелку… Газеты, радио, телевидение — все склоняли на разные лады «дело Бурана». Его расписывали то как страшного зверя, несомненно пораженного бешенством, то как бедного изголодавшегося песика, но все сходились на том, что подвиги этого животного сильно подпортили карьеру великого ресторатора. В «тетрадь мщения» вклеивались новые и новые газетные вырезки и фотографии. Наконец в начале сентября Путифар счел, что хватит уже смаковать свой триумф, и перечеркнул крест-накрест фотографию Пьер-Ива Лелюка, а под ней написал большими красными буквами: Он тяжело вздохнул. Теперь предстояло заняться следующим делом, а одна только мысль об этой истории вызывала у него почти физическую дурноту. Как забыть те два кошмарных дня в июне 1978 года, почти двадцать лет назад? 7. Самый настоящий теракт Конец того учебного года выдался на редкость жарким. До того жарким, что дети повадились приносить в школу пластиковые бутылки, наполнять их водой из умывальников и поливать друг друга на переменах. Учителя снисходительно закрывали глаза на эти веселые водяные баталии. В самом деле, солнце так пекло, что все высыхали, едва успев намокнуть. Учителям и самим нет-нет да и доставались нечаянные брызги, но они не обижались. Путифар, почему-то поливаемый чаще всех, для виду смеялся в таких случаях, как все его коллеги, но вообще-то терпеть этого не мог.
book-ads2
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!