Они сели друг против друга за маленький столик — Путифар и продавец-консультант, красивая женщина в строгом деловом костюме. Она раскрыла перед ним плоский чемоданчик. — Вот. Здесь все модели. Это кольцо, видите, совсем простое, с маленьким сапфиром, а вон то, с изумрудом, — более вычурное… далее, могу предложить что-нибудь вот из этой серии… Она показала столько всего, что у него голова пошла кругом. «Надо было взять с собой маму», — сокрушался он. — А как вам нравится вот это? — спрашивала продавщица, перекатывая на ладони очередное кольцо. — Очень красиво… — беспомощно лепетал он. Видя его нерешительность, продавщица подошла к проблеме с другой стороны: — Какой у дамы размер пальца? — Э… примерно как у вас. Тогда она стала примерять кольцо за кольцом, показывая, как они выглядят на пальце, но тоже без толку. Путифар уже ничего не воспринимал. — А кстати, — внезапно спросила она, — в какую сумму вы предполагаете уложиться? — О, я не хочу мелочиться, — сказал он. — В конце-то концов, это ведь раз в жизни… Тут она ненадолго призадумалась, а потом сказала, понизив голос, потому что в салон как раз входила еще какая-то покупательница: — Тогда могу предложить… есть еще бриллианты. Мы можем вправить бриллиант в любую из этих моделей. Но в таком случае… это уже другой уровень цен. — А именно? Вместо ответа продавщица достала из ящика стола карточку и написала на ней цифру. Путифар сперва подумал, что тут какая-то ошибка: это же четыре его зарплаты! — В таком формате, — убеждала продавщица, — это будет поистине незабываемый подарок. Драгоценность, которую бережно хранят всю жизнь и передают детям. Дама будет в восхищении, уверяю вас. А мы охотно сделаем вам небольшую скидку. Путифар поплыл. «Дама будет в восхищении… хранят всю жизнь… передают детям…» Это проняло его до глубины души. Он попросил показать ему бриллиант, разъяснить, как его оправят, и через четверть часа произнес наконец долгожданное «Согласен». Лицо продавщицы никаких эмоций не отразило, она лишь сделалась вдвое учтивее и предупредительнее. — А кстати, — сказала она, когда он уже встал, собираясь уходить, — не хотите ли, месье Путифар, заказать гравировку — имена внутри кольца? Он задумался. Робер и Клодина… звучит красиво. — Не знаю… А вы как считаете? — Вот что, — заключила она, — мы пока не будем делать гравировку, а вы, если надумаете, позвоните. Она сердечно пожала ему руку и проводила до дверей. — До свидания, месье Путифар. До вторника, как договорились. Кольцо будет готово. Через пару секунд он уже шагал по улице, не слишком понимая, по земле он идет или плывет по воздуху. 12. Кольцо Шла уже вторая декада декабря, кольцо битых три недели томилось в шкафу, а Путифар все медлил «объясниться», и его мать вышла из терпения: — Чего ты ждешь, Робер? Чтобы кто-нибудь увел ее у тебя из-под носа? Хорош ты тогда будешь… Давай-ка, не тяни до Рождества. Решись, наконец, сколько можно! Легко сказать — «решись»! Признаться в любви не так-то просто. И потом, он совсем не был уверен в чувствах Клодины. А вдруг она его отвергнет? С другой стороны, мать была права: тянуть тоже не годится. Как ни странно, в тот самый день, когда он собрался с духом для решительного объяснения, она сама сделала первый шаг. Улучив момент, когда в учительской, кроме них, никого не было, она, зардевшись, сказала: — Может, если вы не против, я пригласила бы вас поужинать у меня в субботу вечером… Он увидел в этом совпадении лишнее доказательство родства душ. — О, я с радостью… спасибо… Я бы сам вас пригласил, но у меня мама… в ее возрасте, знаете, трудно… — Понимаю… Да я вообще-то ничего особенного не собиралась… Угощу, как говорится, чем бог послал. Есть что-нибудь такое, чего вы не любите? — Я все люблю, — заверил он. И подумал: «От вас, Клодина, и в вас я люблю все… люблю вас всю, с головы до ног… Нет ничего, чего бы я не любил…» Эта неделя тянулась для него как целый месяц, а суббота — как век. С утра пораньше мать нагладила ему рубашку и брюки и разложила их на спинке дивана, где они дожидались весь день своего часа. Ближе к вечеру Путифар прошелся по парку, чтобы успокоить нервы, а на обратном пути купил, посоветовавшись с цветочницей, роскошный букет камелий. В 19.00 принял душ, слегка побрызгался туалетной водой и оделся. Перед выходом мать повертела его, оглядела со всех сторон. — Годится. Выглядишь прекрасно. Подарок-то не забыл? Он похлопал по карману пиджака: — Вот он, мама. — А носовой платок? Платок у тебя есть? Он похлопал по другому карману: — Есть, мама. — И скажи ей, чтобы букет сразу в воду поставила. Ваза-то у нее хоть есть? — Наверняка. Конечно, у нее есть ваза. — Ну, хорошо. Ступай. Я тебе в окошко помашу. Мадемуазель Эньерель занимала маленькую студию под самой крышей. Путифар взобрался пешком на пятый этаж и, прежде чем позвонить, постоял, выравнивая дыхание. Она открыла ему — сияющая, в бледно-розовом платье, которого в школе он на ней не видел. При виде букета всплеснула руками: — О, Робер, ну зачем вы!.. Боже, какая красота! — Да ладно, было бы о чем говорить… — сказал он, а сам подумал: «Это ты еще не знаешь, что у меня в кармане…» И пока она хлопотала, расставляя цветы в вазе, заранее ликовал в душе, предвкушая ее радостное изумление. Они выпили по стаканчику портвейна, сидя на диване, потом перешли за стол. Она приготовила какой-то экзотический салат и окорок, запеченный с цикорием. Передавая ему бутылку вина и штопор, извинилась: — Простите, что затрудняю… У меня у самой никак не получается. Представляете, я, бывает, сижу, как дура, перед банкой варенья и не могу ее открыть! Ужасно досадно! «О Клодина, — мысленно отвечал он, — стоит вам только пожелать — и я по гроб жизни буду открывать вам все банки, и с вареньем, и с огурцами, и с паштетом, и все-все…» Они болтали о школьных делах, о коллегах, о директоре и, подогреваемые вином, весело перемывали им косточки. Хорошо было шутить и смеяться, чувствуя себя сообщниками. После сыра воцарилось молчание. Взгляды их встретились, и оба тут же отвели глаза. Какое-то смущение овладело ими. Сердце у Путифара заколотилось как бешеное. Клодина вскочила: — Пойду принесу десерт… Он решил, что момент настал. Вынул из кармана пиджака, который повесил на вешалку у двери, маленький пакетик и пристроил его около тарелки Клодины, прислонив к бокалу с вином. И только успел сесть на место, как она вернулась с шоколадным муссом, украшенным четырьмя вафельными трубочками. — Вы любите шоколадный мусс? Я в него натерла немного апельсинной цедры, надеюсь, у вас нет аллергии? Ой, что это такое? — Сюрприз… — пролепетал Путифар. — Это вам… С этого момента, казалось ему, все стало происходить как в замедленной съемке. Она поставила салатницу на стол, протянула руку, взяла пакетик, развернула. Сняв обертку и обнаружив ювелирный футляр, медленно покачала головой: — Робер, вы с ума сошли… Ну зачем это… Открыть? Он кивнул и улыбнулся. Конечно, открыть! Она бережно подняла крышку: в шелковом гнездышке сверкало кольцо. Она несколько секунд смотрела на него как зачарованная, подняла глаза на Путифара, снова уставилась на кольцо. — Какое оно… какое великолепное… Она вынула кольцо из футляра, подержала в ладони, потом осторожно взяла двумя пальцами, повертела, любуясь, и, наконец, поднесла к глазам. И тут произошло нечто совершенно невообразимое, нечто такое, что ему суждено было помнить всю жизнь. А между тем что-что, а вообразить он успел — пока кольцо отлеживалось у него в шкафу — все возможные и невозможные варианты, вплоть до самых безумных. То Клодина со слезами на глазах падала в его объятия: «О Робер, наконец-то! Как я счастлива, любимый!» То она швыряла подарок ему в лицо: «За кого вы меня принимаете, как вам такое в голову пришло, старый бесстыдник!» Или еще того хуже. Например, она признавалась, рыдая: «Простите меня, я скрывала от вас правду. Я давно замужем, и у меня четверо детей… О, как мне стыдно, как я виновата перед вами!» Ничего этого не произошло. Нет. Все было гораздо проще и ужасней. Клодина Эньерель побледнела, переменилась в лице и, еле шевеля губами, произнесла угасшим голосом: — Но… но меня зовут не Кристиана…