— Дух Прерий, хотел ты сказать? — Да, ибо это не человек и не зверь. — Хо! У ваших духов, похоже, просто гигантские ступни. А может, Дух Прерий страдает ревматизмом и надел войлочные туфли? — Мой белый брат не должен насмехаться. Дух Прерий может появиться в любом обличий. Мы должны с почтением поглядеть на его след и спокойно скакать дальше. — Ну нет, этого я не сделаю. Я должен точно знать, как мне быть дальше. А поскольку я никогда прежде не видел ничего подобного, то поеду по следу, пока не узнаю, кто его оставил. — Мой брат спешит к своей гибели. Дух не потерпит, чтобы за ним следили. — Madness![54] Когда потом Толстяк Джемми станет рассказывать о следе и не сможет сказать, чей он, его просто поднимут на смех или сочтут лжецом. Раскрыть эту тайну для настоящего вестмена — дело чести! — У нас не столько времени, чтобы делать такой крюк. — Я и не требую от вас делать его. До вечера у нас еще четыре часа, потом мы разобьем лагерь. Возможно, мой красный брат знает место, где мы сможем устроить привал? — Да. Если мы поскачем прямо, то приедем к такому месту. Там, в холме, есть расщелина, через которую можно попасть в долину, где слева, после часа езды, открывается боковое ущелье. В ущелье мы отдохнем, там есть кусты и деревья — они сделают наш огонь невидимым, — а также источник — он даст воду нам и нашим зверям. — Его легко найти. Итак, скачите дальше! Я же поеду по следу, а потом выйду к вашему лагерю. — Пусть мой белый брат позволит мне предостеречь его! — Да ну! — вмешался Длинный Дэви. — Здесь предупреждения неуместны — Джемми прав. Для нас было бы позором открыть эти непонятные следы и не узнать, кому их приписывать. Говорят, что еще до сотворения людей существовали звери, по сравнению с которыми бизон все равно, что дождевой червь по сравнению с пароходом с Миссисипи. Возможно, такое чудовище осталось с тех времен и слоняется здесь, в песках, высчитывая по песчинкам, сколько ему столетий. Я думаю, это животное зовется мамой. — Мамонтом! — поправил Толстяк. — Тоже очень возможно! Стало быть, позор на наши головы, если мы, наткнувшись на доисторический след, хотя бы не попытаемся встретиться лицом к лицу с оставившим его экземпляром. Я еду с Джемми! — Так не пойдет, — возразил Толстяк. — Почему нет? — Потому что мы вдвоем — скажу без зазнайства — обладаем немалым опытом, а значит, в какой-то мере предводители. Мы не имеем права удалиться одновременно. Один должен остаться. Пусть лучше со мной поскачет кто-нибудь другой. — Мастер Джемми прав, — обрадовался Мартин. — Я поеду с ним. — Нет, мой юный друг, — Джемми замотал головой. — Вы самый последний, кого я хотел бы пригласить сопровождать меня. — Почему? Я сгораю от нетерпения вместе с вами обнаружить этого зверя! — Охотно верю. В вашем возрасте все готовы к подобным приключениям. Но эта поездка, возможно, небезопасна, а мы взяли на себя негласное обязательство оберегать вас, чтобы вы целым и невредимым встретились со своим отцом. Стало быть, совесть не позволяет мне втягивать вас в неизвестную и опасную авантюру. Нет, если я не должен скакать один, то пусть уж меня сопровождает кто-нибудь другой. — Тогда с вами еду я! — выпалил доселе молчавший Хромой Фрэнк. — Ладно, ничего не имею против. Мастер Фрэнк уже, «большей частью», — Джемми сделал акцент на одно из любимых выражений саксонца, — закалился в сражениях с дворником и ночным сторожем и уж точно не испугается какого-то там мамонта. — Что? Испугаюсь? Да такое мне и в голову не придет! — Стало быть, остановимся на этом варианте. Остальные поскачут дальше, мы же вдвоем свернем направо. Думаю, ваша лошадь не потратит много сил на этот крюк, а для моего коня бег — просто дикая страсть. Должно быть, он в прошлой жизни, прежде чем принять теперешний лошадиный облик, был бегуном на длинные дистанции или почтальоном. Мартин попытался возразить еще раз, но напрасно. Длинный Дэви убедительно настоял на предложении Джемми. Вокаде еще раз точно описал место привала и осудил намерения Толстяка вызвать гнев Духа Прерий. Затем остальные продолжили прерванную скачку, а Толстяк с саксонцем помчались по следу в северном направлении. Поскольку последним предстояло сделать немалый крюк, они изо всех сил погоняли коней, и очень скоро исчезли из виду. Позже след изменил направление и свернул на запад, к далеким холмам, а значит, теперь Джемми и Фрэнк скакали параллельно своим друзьям, но, естественно, отставали от них где-то на час. До сих пор оба держались молча. Кряжистая кляча Джемми так усердно выбрасывала вперед длинные ноги, что конь Фрэнка с трудом успевал за ней, утопая в зыбучих песках. Лошадь Толстяка перешла с утомительной рыси на медленный шаг, и тогда Фрэнк легко смог нагнать своего спутника. Само собой, прежде участники экспедиции общались друг с другом на английском. Теперь же, когда оба немца остались наедине, они смогли окунуться в стихию родной речи. — Не правда ли, — начал Фрэнк, — насчет мамонта вы пошутили? — Конечно. — Я почему сейчас об этом подумал — ведь эти мамонты давным-давно вымерли! — Неужели вы раньше слышали об этих доисторических животных? — Я? Ну еще бы! А если вы мне не верите, мне вас искренне жаль. Знаете ли, морицбургский учитель, ставший, собственно, моим духовным отцом, в этом деле кое-что да смыслил, особенно в зоологии растений. Вот так-то! Он знал каждое дерево, от ели до щавеля, а также любое животное, от морского змея до мизерной губки. От него я тогда почерпнул массу всего интересного. — Необычайно рад за вас! — засмеялся Джемми, озорно блеснув хитрыми глазками. — Может, и я смогу кое-что почерпнуть от вас. — Естественно! — совершенно серьезно воскликнул саксонец. — Само собой разумеется! Представьте себе, если бы тогда не возникло спора из-за любимого слова папы Врангеля, я nolens koblenz[55] попал бы в Тарандскую лесную академию и теперь мне не пришлось бы скитаться тут по Дикому Западу и позволить всяким там сиу сделать меня хромым. — О, вы хромаете не от рождения? Фрэнк уничтожающе взглянул на Толстяка, в его глазах вспыхнул гнев: — Хромой от рождения? Как это возможно у личности с моей амбутацией! Хромой ведь никогда не сможет стать кем-либо, кроме как лесным бродягой, а уж тем более служащим! Никогда! Мои ноги были здоровы. Но когда я однажды вместе с Бауманом появился в Черных горах, чтобы открыть среди золотоискателей мелочную лавку, туда временами стали наведываться и индейцы с целью что-нибудь купить. Большей частью это были сиу. Это самые худшие антропологические дикари, которые только тем и живут, что вместе с дешевой улыбкой на их физиях тотчас могут выстрелить или пырнуть ножом. Лучше всего вообще не связываться с ними. «Добрый день!» и «Счастливого пути!», «Адью!» да «Прощай!». Я всегда был верен этому пункту, ибо я человек принципа, но однажды все же имел минуту слабости, и вот до сих пор хромаю. — Как это случилось? — Совершенно неожиданно, как случается все, чего не ждешь. События того дня стоят перед моим одухотворенным лицом, как если бы это было сегодня. Сверкали звезды, а в ближнем болоте громко голосили лягушки, ибо дело было, к сожалению, ночью, а не днем. Бауман уехал, чтобы запастись в форте Феттерман новыми припасами, Мартин спал, а негр Боб, давно отправившийся взимать долги, до сих пор не появлялся. Одна его лошадь без седока вернулась в родной дом. На следующее утро он, правда, приковылял с растяжением в ногах и без гроша в кармане. Он был выгнан всеми без исключения нашими должниками, а потом еще и сброшен лошадью. Это называется — вкусить глупость жизни из первых рук! Как видите, я могу изъясняться даже ямбом. Нет? — Да, вы маленький гений. — Об этом я и сам себе частенько напоминаю, но другие — никогда, поскольку никто и задуматься над этим не хочет. Итак, звезды сверкали на небе, и тут к нам в дверь постучали. Здесь, на Западе, нужно держать ухо востро, поэтому я не стал тотчас открывать, а спросил, чего нужно. В общем, не буду останавливаться на мелочах; это были пятеро индейцев сиу, которые хотели обменять меха на порох. — Надеюсь, вы не впустили их? — А почему нет? — Сиу, да еще среди ночи! — Извольте! Если бы у нас были часы, то они показали бы приблизительно половину двенадцатого. А это не слишком поздно. Как вестмен, я хорошо знаю, что далеко не всегда можно оказаться на месте в часы посещений, а время частенько ужасно дорого. Краснокожие сказали, что им еще всю ночь маршировать, и так апеллировали к моему доброму саксонскому великодушию, что я впустил их. — Какая неосторожность! — Почему? Страха я никогда не знал, и прежде, чем открыть, я поставил условие, что все свое оружие они сложат у входа. К их чести должен признать, что они выполнили это требование. Естественно, я держал револьвер в руке, пока обслуживал их, на что они, как дикари, не могли обижаться. С ними я совершил блестящую сделку: обменял скверный порох на очень хорошие бобровые шкурки. Когда краснокожий и белый торгуют друг с другом, то первый всегда остается с носом. Хотя меня это и огорчает, но я один, к сожалению, ничего не могу изменить. Рядом с выходом висели три заряженных ружья. Когда индсмены уходили, последний остановился перед самой дверью, повернулся и спросил меня, не мог бы я угостить его глотком «огненной воды». Хотя теперь и запрещено отпускать водку индейцам, все же я, как было сказано, сорвал приличный куш и вследствие этого готов был оказать им любезность. Я развернулся и ушел в дальний угол, где стояла бутылка бренди. В тот момент, когда я повернулся, держа ее в руке, я увидел исчезающего за дверью человека с одним из ружей, которое он успел сорвать с гвоздя. Я отставил бутылку, схватил другое ружье и выскочил наружу. Само собой, я тотчас отпрыгнул в сторону, поскольку в дверном проеме мог бы стать замечательной мишенью. Я очень быстро рванулся из света в тень и не мог сразу хорошо осмотреться, но тут услышал скорые шаги, а потом что-то сверкнуло с другой стороны, у изгороди. Грохнул выстрел, а я почувствовал, будто что-то ударило меня по ноге. Теперь я, наконец, заметил краснокожего, который хотел перемахнуть через изгородь. Я прицелился и спустил курок, но одновременно почувствовал такую боль в ноге, что меня тут же подкосило. Пуля индейца пробила мне левую стопу. Либо из-за темноты, либо потому, что у сиу было чужое ружье, но я все же до сих пор не могу понять, как он смог так выстрелить. Лишь спустя месяц мне снова удалось встать на эту ногу, а позже меня прозвали Хромым Фрэнком. Краснокожего я хорошо запомнил и никогда не забуду его лица. Горе ему, если он где-нибудь или когда-нибудь попадется мне! Мы, саксонцы, — душевные германцы, но наши национальные достоинства никогда не могут обязать нас в ночную пору, когда в небесах сверкают звезды, позволить безнаказанно обворовать нас и подстрелить до хромоты! Полагаю, что сиу принадлежал к огаллала, и если… Что это с вами? Фрэнк прервался, ибо Толстяк Джемми осадил свою клячу и издал возглас удивления. Дно каньона стало скалистым, и там, где оно снова терялось в песке, Джемми остановился. — Что это? — спросил он сам себя. — Не тронулся ли я умом? Он ошалело взглянул вниз, на песок. Теперь и Фрэнк понял, что имел в виду Толстяк. — Разве возможно, — растерянно забормотал саксонец, — чтобы следы вдруг внезапно стали другими? — Конечно! — блаженно улыбнулся Джемми. — Сначала был след слона, а теперь — четкий отпечаток лошадиных копыт. Зверь подкован, да еще и новыми подковами, видите: отпечатки очень четкие, и ни гриф, ни шипы подковы не сбиты. — Но это след наоборот! — Вот этого-то я никак и не могу взять в толк. До сего момента след шел от нас, а теперь идет прямо навстречу. — Разве это одни и те же отпечатки? — Конечно! Там, за нами, скалистая земля — на ней след не виден, но этот участок не более двадцати футов шириной. С той стороны, с востока, след слоновый, а с этой, с запада, чистейшей воды лошадиный. Оглянитесь! Разве есть еще другие следы? — Нет. — Так значит, эти отпечатки, несмотря на их различие, должны принадлежать одному и тому же животному. Я хочу сойти на землю, чтобы убедиться, что здесь нет ошибки. Они спешились. Тщательнейшее обследование места дало следующий результат: след слона и вправду на скалистом участке пути превращался в лошадиный. То обстоятельство, что оба следа шли навстречу друг другу, а потом сталкивались, казалось не просто странным, а ошеломляющим. Оба беспомощно переглянулись и покачали головами. — Если это не колдовство, то кто-то здорово водит нас за нос, — заметил Джемми. — Неужели? — Да, и этого я понять не могу! — Но чудес не бывает! — Не бывает, я не суеверный. — Тут все как у волшебника Филадельфия, который забрасывал ввысь клубок ниток, чтобы потом подняться в небеса по тоненькой ниточке и исчезнуть с Земли! — Поскольку слон шел с востока, а конь с запада, и оба следа прерываются здесь, значит, животные, по вашему мнению, вскарабкались наверх по нитке именно в этом самом месте, а потом растворились в воздухе?! Пусть такое объяснение дает кто-нибудь другой! Это выше моих сил! — искренне признался Толстяк. — Хотел бы я, пожалуй, знать, что сказал бы морицбургский учитель, если бы был здесь с нами! — вполне искренне заявил саксонец, сосредоточенно рассматривая след.