— Я думаю, вы квиты, — сказал Хаммер, медленно подходя к ним. — И это вы называете «квиты»? — ответил ему Фриц. — Да разве капля моей крови может сравниться с десятью тысячами этих жутких тварей, червей каких-то, фу, не приведи Господи! Кто возместит мне то, что я потерял? Вернет мне вновь человеческий облик? — Дон Пармесан. — Ну, наконец-то прозвучало первое разумное слово за этот день. Но я все же не понимаю, как именно он это сделает. — Мне потребуется помощь, — сказал дон Пармесан. — Я помогу вам, — сказал Шутник. — И сделаю это из сострадания к несчастным созданиям, умершим в расцвете своих лет. — Моли Бога, чтобы ты дожил до расцвета своих лет, — сказал Отец-Ягуар, давая понять молодому человеку, что шутка шутке бывает рознь. Наконец вся эта история стала клониться к финалу. Оба ее главных героя были помещены в воду и как следует вымылись под присмотром всей остальной компании — все-таки крокодилы были совсем рядом. Фриц потихоньку вновь обретал присущую ему великолепную способность смотреть на все с юмором. — Благодарю вас, сеньоры! — сказал он аргентинцам. — Те незабываемые острые ощущения, которые я пережил с вашей помощью, убедили меня в том, что во мне еще достаточно жизненной силы. Дон Пармесан, вашу руку, дружище! Мы оба пострадали и должны помириться! Если бы вы покрепче привязали свои фляги, то ничего бы не случилось. — Я заткнул их так плотно, как только мог, — ответил хирург и недоуменно покачал головой: — И все-таки я не понимаю, как они могли оттуда выбраться? Произнося эти слова, он попытался взять одну из фляг в руки, но не смог сделать этого, она была прочно связана с двумя другими. И тут хирург заметил, что на всех трех флягах не было крышек. И воды в них тоже не было — ни капли. Заметив его удивление, Шутник поспешил дать разъяснение: — Дон Пармесан, все это объясняется очень просто: первая вышедшая на свободу пиявка развязала тряпку, которой было обкручено горлышко фляги, а последняя, понимая как существо высокоразвитое, что после себя надо все оставлять в порядке, снова связала все три фляги. Все засмеялись. А хирург задумчиво посмотрел на него. — Очень может быть, что именно так оно все и было, — сказал он. — Но не вы ли, сеньор, и были той последней пиявкой? В таком случае, обязаны теперь помочь мне. — С большой охотой, сеньор, но только не сейчас, я вижу, что Отец-Ягуар уже седлает свою лошадь, — ответил ему парень. Глава XI АНТОН И АУКА НА ТРОПЕ ВОЙНЫ В пути по пескам прошло еще полтора дня, и вот он, последний из четырех источников — хранителей военной тайны заговорщиков — источник Близнецов. Назван так он был потому, что здесь из земли бьют очень близко друг к другу два примерно равных по силе ключа, которые затем сливаются в один ручей, впадающий в озеро почти идеально круглой формы с изумительно чистым и гладким зеркалом. Диаметр его — более тысячи шагов. Растительность вблизи озера напоминает о том, что экватор совсем близко: берега заросли тростником такуара [67], кое-где вымахавшем до десяти метров в высоту, дальше идет полоса лавровишневой поросли, в которой изредка мелькают отдельно растущие акации. Здесь можно было увидеть и так называемые крокодиловые пальмы, а там, где почва была достаточно влажной, — разросшиеся вширь и ввысь древовидные алоэ фантастических форм. На душе у усталого путника становится веселее, и, пораженный зрелищем этих великолепных кущ, он забывает свою недавнюю скуку, навеянную монотонностью пустынного пейзажа. Среди деревьев снуют во множестве яркие, звонкоголосые птички, по преимуществу колибри. На сочной и густой траве то тут, то там виднеются свежие вмятины — это следы зверей, приходивших к озеру на водопой. — Похоже, здесь мы сможем подкрепиться не только рыбой, — с воодушевлением гурмана, приглашенного на званый обед в дом, славящийся своей изысканной кухней, сказал Херонимо, рассматривая одну из цепочек таких следов: — По-моему, это след оленя. — Похоже, пустыня кончилась, — отозвался в тон другу ехавший рядом с ним Отец-Ягуар, — олени распространенных в Аргентине видов обычно не заходят слишком далеко в пески. А колибри никогда не улетают на большое расстояние от джунглей, и, значит, мы можем смело предположить, что скоро начнется тропический лес или, по крайней мере, пампа. Но, имей в виду, Херонимо, там, где прошел олень, очень скоро может появиться и хищник. Надо быть постоянно настороже, однако и бояться его тоже не стоит, зверь, даже такой злой и коварный, как ягуар, сам боится человека. Это настроение своего вожака — предвкушение новых приключений, которые уже не за горами, разделяли и остальные члены экспедиции, а пока занялись кто чем — большинство отправилось на рыбалку, остальные — искать вход в очередной тайник оружия. Нашли его на этот раз очень быстро, несмотря на то, что оазис у источника Близнецов был куда обширнее оазиса у Крокодильего источника, и не менее быстро опустошили, благо опыт по этой части уже имелся. Теперь надо было решать, как погрузить всю эту массу оружия и амуниции на лошадей. Они и так уже выбивались из последних сил под тяжестью мешков из первых двух тайников, не говоря уже о том, что такая нагрузка, конечно, не могла не сказываться на их скорости. Но гораздо больше Херонимо волновало сейчас другое. — Нам нужно удвоить свое внимание и быть теперь гораздо осторожнее, чем до сих пор, — сказал он, обращаясь к самым бывалым членам экспедиции. — Это еще почему? Разве и тут водятся пиявки? — изобразил из себя наивного простака Шутник. — Да брось ты, наконец, свои смешки! — ответил ему Херонимо. — Не до того нам сейчас. Солдаты капитана Пелехо уже, вполне возможно, добрались до Пальмового озера. — Херонимо, насчет того, что надо быть осторожным, ты полностью прав, это никогда не повредит в таких предприятиях, как наша экспедиция, но что касается солдат Пелехо, то я убежден, что их на Пальмовом озере еще нет, — сказал Отец-Ягуар. — Почему ты так уж в этом уверен? — Мы опережаем их по времени. — А мне так не кажется, — ответил, с сомнением покачав головой, Херонимо. — После происшествия у Рыбного источника прошло пять дней. Этого времени вполне достаточно для того, чтобы солдаты смогли добраться от Матары, Качипампы или Миравильи до той местности, в которой, по нашим предположениям, находится Пальмовое озеро. — Совершенно верно. Но солдаты будут идти также и из Крус-Гранде, и из Канделарии, а это, как ты знаешь, очень далеко, им при всем желании никак не успеть добраться за это время до озера. — Насколько это вероятно или невероятно, мы узнаем позже, но солдаты из тех гарнизонов, которые я назвал сначала, уже вполне могут купаться в озере. — Сомневаюсь, потому что им, во-первых, не до купанья, а во-вторых, и это самое важное в данном случае обстоятельство, для определения диспозиции им необходим грамотный и опытный офицер, умеющий объединять разрозненные отряды и брать на себя ответственность в незнакомой обстановке, но такого офицера с ними нет. А кроме того, не забывай — там совсем рядом граница, за которой — враг. Я уверен: капитан Пелехо составил свои приказы таким образом, чтобы все отряды прибыли к озеру в один и тот же день и даже, может быть, час. — Наверное, ты и на этот раз, как всегда, прав, — вынужден был признать неоспоримость логики своего друга Херонимо. — Значит, пока мы не берем в расчет то, что у Пальмового озера нас может ожидать неприятная встреча? — Напротив! Гораздо более, чем солдат, нам следует опасаться индейцев. Относительно того, что мы не встретим их на Пальмовом озере, у меня как раз нет уверенности. Они ведь очень ждут прибытия обещанного им белыми оружия и наверняка уже давно выставили там по всей округе свои дозоры. — Признаю, Карлос, твоя правда! Что же нам делать, учитывая все это? — Я думаю так: остановимся на северном берегу озера, он не так опасен, как южный. Костров разводить не будем. Есть будем рыбу, которую зажарим заранее. — Знаешь, а мне кажется, что и на северном берегу для нас будет не очень-то безопасно. — Почему? — Да потому, что скорее всего именно на северном берегу озера, как это обычно бывает, находятся источники, ну, и водопой для лошадей, само собой. — Это так. Но я забыл сказать тебе вот что: Пальмовое озеро в этом отношении — особенное, там и на южном берегу есть источники, они, правда, не слишком крупные, но их там немало. И двойных источников, ну точно таких же, как здесь, там тоже предостаточно. И еще там есть широкая поляна, как будто специально созданная для лагерной стоянки. Кстати говоря, очень вероятно, что и на южном берегу этого озера тоже может обнаружиться какой-нибудь небольшой родничок — такое уж тут строение почвы. — Карлос, а ты не допускаешь мысли, что из-за своего нетерпения они могут время от времени совершать контрольные рейды к тайникам с оружием, например, сюда? — Нет, не допускаю. Белые в этой стране давно горьким опытом научены, что о таких вещах, как местонахождение тайника, да еще и с оружием, индейцам нельзя говорить ни слова, ни полслова. Единственный, кто может быть в курсе местонахождения тайников, — вождь Бесстрашная Рука, но, учитывая то обстоятельство, что он ведет с белыми сложную дипломатическую партию, он, конечно, ничего своим соплеменникам не сообщит про тайники. Более того, именно он, я думаю, посоветует им держаться непременно и исключительно южного берега, опасаясь, чтобы они, не дай Бог, не наткнулись случайно на тайник. — На это мне, откровенно признаюсь, нечего возразить, — признал Херонимо. И тут раздался короткий, пронзительный, трижды повторившийся звук, от которого у всех невольно пополз мороз по коже. — Карлос! Ты слышишь? — встревоженно спросил Херонимо, понизив голос. — Слышу, слышу! Это ария [68], — ответил Отец-Ягуар, коснувшись своего затылка, словно хотел проверить, по-прежнему ли свободно вращается его шея, а потом дотронулся до головы. — Ария, — подтвердили почти хором все остальные и тоже дотронулись до своих затылка, шеи и головы. Что такое ария? Точно и определенно этого вам никто не скажет. Но то, что называют в Аргентине этим словом, а в других странах, может быть, как-то иначе, происходит следующим образом: сидите вы, скажем, за бокалом вина или чашкой чая, а рядом с посудой на столе стоит бутылка, фляга или чайник — все равно что, любой сосуд. И вдруг все это одновременно начинает звенеть и дребезжать. Иногда разбивается вдребезги, хотя никто этих предметов даже не касается. Право же, есть от чего впасть в озноб! У животных, присутствующих при этом, судорогой надолго сводит все части тела, нечто похожее испытывают и люди. Такова ария — явление, связанное, видимо, с взаимодействием различных электромагнитных полей, о котором упоминают в своих рассказах о пребывании в пустынных районах Аргентины очень многие исследователи и путешественники. Поэтому отнюдь нелишне, как только начинается эта самая ария, убедиться в том, что твоя шея еще вращается. Откуда же исходил на этот раз тревожный звук? Многим показалось, что из пустых фляг, в которых раньше помещались пиявки дона Пармесана и которые он не стал снова заполнять. Они лежали в его седельной сумке. Хирург с опаской открыл сумку, лежавшую на земле рядом с седлом. Фляги были расколоты надвое. И еще слава Богу, что дело ограничилось только этим, во всяком случае, на этот раз ни у кого ни одного мускула не свело. Доктор Моргенштерн впервые в своей жизни встретился с таким явлением и, естественно, тут же накинулся на Отца-Ягуара с вопросами. Тот, пожав плечами, ответил: — К сожалению, я не смогу дать вам на этот счет толковых объяснений. Потому что и сам, честно говоря, не знаю, что это такое. Одно могу сказать: в это время года ария случается чаще, чем в остальные, и то же самое можно сказать о ее силе. Он замолчал и внимательно посмотрел на небо. Но на высоком голубом небосводе ничего примечательного заметно не было — ни единого облачка — намека на скорую смену погоды. В воздухе не ощущалось ни малейшего ветерка, и поверхность озера оставалась по-прежнему гладкой, как отлично выглаженная скатерть, а вода — прозрачной, как кристаллы хрусталя. На землю опускался вечер. Они поели жареной рыбы из своих запасов. Костра не разжигали. Многие, насытившись, растянулись во весь рост прямо на траве, другие, открыли своего рода клуб завзятых острословов, как это часто у них бывало по вечерам. Душой компании, как всегда, был все тот же, уже известный нам Шутник. Антон Энгельгардт и юный инка сидели несколько в стороне от всех остальных. За то короткое время, что довелось им провести вместе, юноши успели закрепить возникшую уже после первой встречи взаимную симпатию, им было и приятно, и интересно проводить время вместе, а после приключений на Крокодильем источнике они перешли на «ты». Внешне они казались очень непохожими друг на друга. Как вы, наверное, помните, Аука был черноволос, Антон же — белокур, столь же контрастными по отношению один к другому были и их характеры. Непосредственный, искренний, порывистый Антон, на лице которого читались очень привлекающие людей ясность души, чистота помыслов, доброжелательность, был человеком благородного склада души, для которого характерны сочетание храбрости и сердечности. Аука, напротив, был строг, серьезен, можно сказать, суховат, несмотря на нежный возраст; вел он себя в любой ситуации максимально сдержанно, у любого человека при общении с ним невольно возникало ощущение, что этого юношу гнетет какое-то тяжелое воспоминание, изба виться от которого он не в силах, а может, не считает нужным Такие разные, юноши тем не менее сразу нашли общий язык и прекрасно понимали друг друга Антон, нимало не смущаясь тем, что мог показаться своему суровому другу излишне чувствительным, выплескивал наружу то, что его занимало и волновало, а Аукаропора молча слушал его, не задавая лишних вопросов, и этого ему было вполне достаточно, чтобы сделать определенные и точные выводы из ситуации, изложенной Антоном. Впрочем, тот, кто присмотрелся бы к нему повнимательнее, обнаружил бы, что этот кажущийся порой чересчур холодным и даже несколько чопорным молчун совсем не так уж холоден: в его глазах то и дело мелькали искры дружеского участия и заинтересованности. Главной темой их разговоров был Отец-Ягуар. Антон восторгался им, называл героем. И Аука относился к нему с огромным уважением, но, когда его новый друг просил рассказать что-нибудь о прошлых подвигах Карла Хаммера, про которые ему было, без сомнения известно больше, чем Антону, он предпочитал отмалчиваться или высказывался приблизительно в таком роде: — Ничего не могу тебе сказать Он разговаривал всегда только с моим дедом а наш обычай велит молодым отходить в сторону когда разговаривают старшие. — Ваш обычай? А к какому, собственно, народу или племени ты принадлежишь? — Ни к какому. — Но так не бывает. — К несчастью, бывает Мой народ исчез, понимаешь, был, и нету. От него осталось лишь несколько семей, ведущих нищенское существование. Мы живем высоко в горах, там, где парят кондоры. — Но там же нет ни одного дерева, вообще никакой растительности! Как можно там жить? — Мы едим мясо диких зверей, а воду берем из ручьев. — Если бы ты знал, как я мечтаю о такой жизни! Я бы охотно поменялся с любым из вас всем, что дала мне судьба просто так, потому что я родился в состоятельной семье, на то, что нужно завоевывать, добывать с риском для жизни! Расскажи мне, пожалуйста, еще что-нибудь про жизнь и дела своих соплеменников! Аука задумался на несколько мгновений, потом ответил: