Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 31 из 79 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Кто знает! Я же не врач, и мне никогда никто пиявок не ставил. Думаю, может, час пройдет, может, больше Уже светает, так что, как только в лагере поднимется суматоха, мы сразу это увидим. — Но мы должны разбудить всех еще до рассвета. — Совсем не обязательно это делать. Я упросил Отца-Ягуара позволить людям на этот раз поспать подольше. Начало светать, в утренних сумерках уже проступил горизонт, и они ушли со своего поста, потому что их вахта была в эту ночь последней. Оба залегли неподалеку от жертв своей ночной забавы, внимательно за ними наблюдая. Между тем пиявки прошли дистанцию, отделяющую их от тел хирурга и слуги ученого. И тот и другой спали крепко, но все же сквозь сон начали ощущать какое-то беспокойство и стали ворочаться все чаще и чаще, бормоча при этом что-то сердитое. Так прошло еще несколько минут. Шутник сказал: — Все, больше мы ждать не можем. Надо будить ребят, а то уже совсем светло стало. И они стали поднимать спящих. Когда Отец-Ягуар увидел, что уже совсем светло, он чуть за голову не схватился: да, он разрешил сегодняшним утренним часовым разбудить народ попозже, но не настолько же поздно! Только он собрался было отругать их, как его остановил совершенно дикий вопль маленького ученого: — Фриц! Что это у тебя на лице? — И уже тише, пораженный, он констатировал: — Боже мой! Да это же пиявки! Одна у тебя на щеке, по-латыни называемой «гена», еще две — на носу! — Странно, а я ничего не чувствую, — пробормотал еще не совсем проснувшийся Фриц. — Да вот же, на щеке! Ой, она тут не одна, их две! Надулись! — доктор с интересом стал рассматривать пиявок, забыв о Фрице. А тот начинал приходить в себя. Медленно поднял руку, поднес ее к глазам и вдруг в ужасе закричал: — Что это? Что это у меня на руке? Какая-то мерзкая черная груша к ней прилипла! Действительно, пиявка, прилепившаяся к тыльной стороне ладони Фрица, напоминала по форме грушу. Он потряс рукой, но «груша» не отпадала. Фриц поднес другую руку к своей щеке, ухватил присосавшуюся пиявку и с силой оторвал ее от себя. Естественно, с того места, где сидела пиявка, потекла кровь. — Какая мерзость! — воскликнул Фриц по-немецки. Аргентинцы поняли его без перевода. Они безудержно хохотали. Что поделаешь, эти добрые в общем ребята воспитывались не в аристократических салонах, им было невдомек, что не слишком-то прилично смеяться над зрелищем человеческого испуга и омерзения. А между тем Фриц обнаружил на себе еще двух пиявок — одну на шее, а другую за ухом. И тут проснулся дон Пармесан. Две пиявки сидели у него на коленях, но он не почувствовал этого и сразу же направился к Фрицу. — Сеньор, — тоном врача, к которому на прием привели больного с запущенной болезнью, сказал дон Пармесан, — пиявки расположились у вас на лице, на шее и за ухом. Я сниму их. Будьте так добры, не нервничайте, ведите себя спокойно. Вы же знаете, что для меня это не представляет особого труда. И он стал одну за другой отрывать пиявок, сидевших на Фрице. А тот, уже обретший душевное равновесие после шока, сказал ему смеясь: — Дон Пармесан, вам и себя стоило бы прооперировать! — Себя? — переспросил хирург удивленно. Он посмотрел на свои колени и воскликнул радостно: — Прекрасно! Они заползли ко мне из сапог! А я этого даже не почувствовал! Прекрасно! Одну минуточку, сеньор, сначала я все-таки с себя их сниму! Это ему удалось легко, потому что пиявки уже насытились. Он взял их в руки, чтобы отправить обратно во фляги, и с удивлением констатировал: — Пусты! Все три фляги пусты! Куда же делись мои пиявки? Ответом ему был общий смех. И только Херонимо сказал вполне серьезно: — Где пиявки? Сеньор, вы должны это ощущать. Они где-то на вашем теле. И нашему дорогому сеньору Федерико я бы тоже посоветовал внимательно осмотреть все свое тело. И он подошел к Фрицу, быстро расстегнул его рубашку. Вся грудь немца была усыпана черными шевелящимися комочками. — Вот это да! Да тут их целая колония! Сеньор, эти твари испытывают к вам особую привязанность! — Я не в восторге от их любви! — сердито ответил Фриц, с нескрываемым отвращением глядя на свою грудь. Подскочив к нему, дон Пармесан закричал: — Стойте, сеньор, не двигайтесь! Сейчас я соберу их обратно во фляги. — Ну, попадись мне в руки тот, кто это сделал! — уже не на шутку разозлившись, воскликнул Фриц. — Но я не дам им себя сожрать! Прочь с моего тела, подлые твари! Но хирург крепко схватил его за руки. — Подождите! Не надо этого делать! Прошу вас, обращайтесь с ними поделикатнее! Они должны остаться висеть на вас! — Остаться висеть? Ну уж нет, дудки! Он поднял руки, повел плечами и закричал: — Да они всего меня облепили! Теперь я чувствую это! — И меня! И меня тоже! — отозвался дон Пармесан. — Они на руках, на ногах! — И у меня, и у меня также! — На спине! — И у меня! — Чудовища! Вампиры! Я разорву вас всех на мелкие кусочки! Он разозлился уже действительно не на шутку и прямо-таки с яростью отрывал от себя пиявок. Дону Пармесану это очень не понравилось. Он протянул руки к Фрицу и прокричал: — Остановитесь! Вы же убиваете их! Стойте спокойно! Я сниму их с вас так осторожно, что вы получите от этого удовольствие! — Остановиться? — переспросил возмущенный Фриц. — Но это же они первые на меня так подло напали! — Ну какое это сейчас имеет значение! Вы же их уничтожаете. К тому же для вас самого сейчас этот процесс связан с мучениями. Подождите немного: когда они напьются крови, снять их будет совсем легко. — Когда напьются? И как долго я должен ждать этого? Да они из меня, пока я буду ждать, выкачают всю кровь! Нет, моя жизнь — знаете ли, не игрушка для них. Снимайте их немедленно! — Сеньор, ваша милость, ну пожалуйста, вспомните о том, что наука требует жертв. Будьте так добры и… — Немедленно, я сказал! Требует жертв! Вы с ума сошли! Я не желаю становиться жертвой этих вампиров ради ваших дурацких теорий о пиявках! Наконец дон Пармесан сдался и стал снимать пиявок с тела Фрица, стараясь каждую аккуратно протолкнуть в горлышко фляги. От волнения руки у него дрожали, и пиявки время от времени проскальзывали между его пальцами, шлепаясь на землю. Хирург судорожно начинал искать их в траве. При этом Фриц поносил его на все лады, а дон Пармесан отвечал ему проповедью о любви к науке вообще и к пиявкам в частности как ее помощникам. Со стороны все это выглядело очень смешно. Аргентинцы, казалось, уже вот-вот надорвут животы от хохота. Доктор Моргенштерн хотел было прийти на помощь своему слуге, но вдруг ему показалось, что все эта возня с пиявками идет как бы понарошку: недаром же вокруг стоял хохот, и он оставил свое намерение. Старый Ансиано и Аука стояли с серьезными лицами, но по их смеющимся глазам было видно, что они просто сдерживаются согласно понятиям индейцев о чувстве собственного достоинства. Подошел Отец-Ягуар. Он догадался, кто именно организатор этого представления, и ясно дал понять это Шутнику, бросив на него суровый взгляд. Одного слова Отца-Ягуара было бы достаточно, чтобы прекратить веселье, но что-то мешало ему произнести это слово, возможно, то, что он лучше всех остальных в своей экспедиции знал, как необходима людям, находящимся подолгу в экстремальных обстоятельствах, разрядка. Но когда он понял, что Фриц и хирург собираются войти в воду Крокодильего источника, он все же вмешался, разъединил их своими сильными руками и сказал, против ожидания распалившихся противников, очень спокойно и мягко: — Сеньоры, пора прекратить это. Шутка может закончиться печально. — Шутка? — удивился Фриц. — Я и не подозревал, что эта история может оказаться шуткой! Хотел бы я посмотреть на этого шутника, когда на нем сидели бы пятьсот пиявок! — Какие пятьсот? — воскликнул дон Пармесан. — Их было всего-то девяносто, по тридцать в каждой фляге. — А, по-вашему, это мало? Боже мой! Девяносто пиявок покушались на мою жизнь! Они прокусили мои вены и хлебали во все горло драгоценную немецкую кровь, как будто я карась какой-нибудь глупый! В каждой этой твари теперь, наверное, по полфунта моей крови, всего, значит, они у меня ее вылакали сорок пять фунтов. — В человеке не более, чем десять фунтов крови, по-латыни «сангвис», — вставил Моргенштерн. — Да целых десять фунтов «сангвис», вы представляете! — гневно повторил Фриц. — Кто вернет мне потерянное? — Я! — ответил хирург горячо и отчасти заискивающе. — Я верну вам если не все, то большую часть того, что вы потеряли! — Интересно, как вы это сделаете? — Тут вокруг много убитых крокодилов. Вы можете напиться их крови. Он говорил совершенно серьезно. И остался серьезным даже после нового взрыва хохота. Не смеялся один только Фриц, потому что он просто онемел от изумления. Прошло, наверное, с полминуты, прежде чем он вновь обрел дар речи и сказал, немного заикаясь: — Ка… Ка… Как вы советуете мне поступить? Напиться крокодильей крови? Кажется, вы не понимаете, что для немецкого парня это совсем неподходящий напиток. Ну, ничего, я вам это разъясню! Все поняли, что сейчас произойдет. Фриц уже сжал кулаки, но его остановил Отец-Ягуар. — Пожалуйста, герр Кизеветтер, — сказал он, — давайте обойдемся без драки. Надо как следует осмотреть вас. Я помогу дону Пармесану. И они втроем прошли за кусты, где Фриц был раздет догола. Очень скоро из-за кустов донеслись его истошные вопли, а потом вышел и он сам, голый до пояса, и жалобно запричитал: — Сеньоры, взгляните на меня! Разве я похож теперь на человека? Я просто скелет, обтянутый кожей, и то не целой, а истерзанной в клочья! Действительно, выглядел он ужасно: тело его было почти сплошь покрыто кровоточащими ранками. Следом за ним из кустов вышел хирург. Он был в полном отчаянии. — Все! Все они погибли! Кто вернет мне моих пиявок? — А кто мне вернет мою кровь?
book-ads2
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!