– Мда, вкус у бабки отменный, – вздохнул музыкант и получил серую кофту на пуговицах и платок с узорами. Одеваться он, разумеется, не захотел – мол, не в его это стиле, надо найти что-то другое, но я молча дала ему подзатыльник уже во второй раз и безапелляционно велела: – Быстро одевайся. Не беси меня. – Люблю властных девушек, – тронула его губы странная улыбка. – Бриджи-то снимать? – А как ты думаешь? – нахмурилась я. – Живо снимай. У нас нет времени. – Так мне еще ни одна девушка не говорила, – снова стал веселиться Кезон. – А можно я не буду их снимать? Платье-то длинное, до пола. – Ладно, можно, – разрешила ему я. – Спасибо, о, великая! – красиво пропел Кезон, но слушать его бредни дальше я не стала – ушла в свою комнату. Сначала я собрала вещи – не все, конечно. Напихала в сумку все самое необходимое, потом взяла рюкзак, который планировала отдать Кезону, и кое-что сунула туда. Зачем-то схватила с вешалки свое единственное нарядное платье, которое покупала еще на выпускной. А еще взяла лису и сову. И, конечно же, ноутбук. Остальное оставлять было ужасно жалко, но что я могла поделать? Я быстро написала записку Глафире Фроловне, в которой извинялась за все и просила не выкидывать вещи, обещая, что вернусь за ними. И стала одеваться. Я натянула на себя сразу несколько футболок, джинсовку, сарафан и кардиган, чтобы казаться крупнее. Надела несколько колготок и лосины. Затем облачилась в платье Фроловны и ее широкую кофту. Последний штрих – платок на голову, который я аккуратно завязала под подбородком. Жарко было ужасно, но я старалась не обращать на это внимания. Схватив косметичку, рюкзак и сумку, я в последний раз с тоской оглядела комнату, к которой уже привыкла. Было безумно грустно убегать вот так, впопыхах, еще и своровав вещи хозяйки, пусть и ненужные. От окна мой взгляд переместился на стол – там лежали записка и деньги, которые я должна была заплатить в этом месяце. – До свидания, Глафира Фроловна, – прошептала я. – У вас были самые вкусные пирожки в мире. Я вернулась в зал, где Кезон уже тоже успел переодеться. На бабушку он походил меньше всего на свете – казался каким-то огородным чучелом с банданой на темных волосах, от которого несло нафталином. Увидев меня, он захохотал. Да так громко и задорно, что я рассердилась. Какого черта он веселится? Мы в опасности. Мы реально в опасности. А он думает, что это просто шуточки. – Что это за куколка? Что за сладкая девочка? – сквозь смех спрашивал Кезон, веселясь и рассматривая меня, как экспонат в музее смеха. Я окинула его злобным взглядом и осторожно посмотрела в окно. «Джип» все еще находился во дворе, а Артур стоял рядом и разговаривал уже не по телефону, а с лысым, который вернулся к машине. Страх снова заполнил меня, но я постаралась взять себя в руки. Я сбегу. Они не найдут меня. Все получится! – Слушай, а почему у тебя везде стало больше, кроме груди? – поинтересовался Кезон. – Не переживай, мой милый, грудь появится у тебя. Так, снимай кофту, – велела ему я беспрекословным тоном. – То штаны, то кофту… – завздыхал он, но послушался. Когда я вытащила лифчик и гольфы, ржать он перестал. – Не понял. Это еще зачем? – подозрительно спросил Кезон, видя, как я привязываю гольфы к задним сторонкам пояса лифчика. – Иначе на тебя не налезет, – отмахнулась я. – Подними руки, пожалуйста. – Господи Иисусе. С ума сойти. А можно без этого ужаса? – Нельзя. Ты меня вообще слышишь? Руки подними! Вздохнув, музыкант все же подчинился. Я надела на него эту мудреную конструкцию и стала завязывать на спине гольфы – хоть и не сразу, но получилось. А в чашечки напихала носков. Получилось хоть и кривое, но подобие груди. Под застегнутой кофтой она смотрелась замечательно. Я перевязала ему платок, спрятав волосы, и задумчиво оглядела – как чучело Кезон выглядеть перестал, но и на полноценную бабушку все еще не тянул. Еще бы, такая каланча. – Будешь ходить, согнувшись, – сказала я, вытирая со лба пот – во всей этой одежде было безумно жарко. – С палочкой. – А палочку где возьмешь? – У Фроловны сломанная есть. Минута – и у Кезона в руках появилась палочка, у которой не так давно отвалилась ручка, а поэтому для хозяйки она стала непригодной. Фроловна хотела выбросить ее, но врожденная экономность не позволила. Мол, вдруг ее еще можно будет сделать? Кезон взял палочку, повертел ее и стал репетировать. Сгорбившись в три погибели, он ходил с ней по залу, делая это так потешно, что у меня на лице невольно появилась улыбка. Однако эту улыбку смыло волной раздражения, когда я вновь посмотрела в окно. «Джип» не уезжал. – Ты можешь хоть что-то делать нормально? – не выдержала я. – Ты не похож на бабку, ты похож на шута! – Я стараюсь! Откуда мне знать, как ходят бабки? – рассердился он. Я выдохнула – сейчас нам нельзя ругаться. – Просто иди медленно, – примирительно сказала я. – Не таким широким шагом. Бабушки ходят неспешно, опираясь на палочку, а не размахивая ею. И опусти голову. Вот так. А теперь пройдись от двери до окна. У него более-менее началось получаться. – А на ноги что надеть? – вздохнул он. – Мои кроссовочки? – Они уже не твои, – ответила я. Чуть подумав, я унеслась в прихожую и отыскала в глубинах другого шкафа старые-престарые домашние тапочки, разношенные настолько, что в них влезла даже нога Кезона. Ну, почти влезла, подумаешь, пятки свисали. Сама я решила надеть кеды. Последнее, что нам оставалось – это нанести грим. Хотя бы его подобие, чтобы наши лица не так сильно бросались в глаза. – Может, без него? – вздохнул Кезон. – Нет, – покачала я головой, рассыпая всю косметику на диване. – А ты вообще умеешь гримировать? – Немного. Я же работала с артистами. Чему только не научилась… Я открыла видео на Ютубе, в котором показывали, как можно сделать старческий грим подручными средствами за несколько минут, и стала экспериментировать на Кезоне. Бабушка из него получилась так себе, но я решила, что и так сойдет. Если повезет, люди Альшевского не станут подходить к нам близко и разглядывать наши лица. – А если не повезет? – спросил меня Кезон неожиданно серьезно. – Тогда не знаю, – растерянно ответила я, работая уже над своим лицом. – Если не повезет, у нас будет план Б, – решил он. – И что это за план? – Бежать. Мы бежим к моей машине в соседнем дворе и уезжаем. Надеюсь, ты быстро бегаешь? За сколько стометровку пробегаешь? – Прости, не измеряла, – нахмурилась я, делая морщины. Ну ладно, пытаясь делать. – За что мне все это? – посетовал Кезон, глядя в потолок. – Еще и на себе ее придется тащить. – А ты, можно подумать, бегаешь, как гепард, – фыркнула я. – Практически. Мне нужно поддерживать в норме дыхалку, – с готовностью подтвердил Кезон. Он так и не воспринимал происходящее всерьез. Потому что не знал, кто такой Альберт Альшевский. И не знал мою тайну. Спустя пару минут мы вышли из квартиры Фроловны. Я не взяла с собой ключи – оставила их в комнате, и просто закрыла дверь, повернув снаружи ручку. Щелкнул замок. Больше в эту квартиру попасть я не смогу. Путь к отступлению отрезан. Мы решили не ехать в лифте – спускались пешком, на чем настоял Кезон. И, надо сказать, он был прав. Когда мы оказались между первым и вторым этажами, в подъезд ворвались трое мужчин. У меня даже дыхание перехватило от страха. – Ты пешком, мы на лифте, – коротко приказал смутно знакомый голос, принадлежащий лысому. – Без шума. Замок сам вскрою. Створки лифта распахнулись, двое сели в него и уехали, а третий понесся по лестнице, прямо навстречу нам. Не знаю, что спасло нас – полутьма или маскарад. Мужик пронесся мимо, даже не взглянув в нашу сторону, зато слегка задел Кезона плечом. – Куда прешь? Не видишь, бабушки идут! – внезапно заголосил он старушечьим голосом, чем-то напоминающий голос Бабы-Яги из старых детских мультиков. – Наркоман поханый! Так и сказал, «поханый». Я оторопела. – Простите, бабуля, – прокричал мужик, не останавливаясь. – Я не нарочно! – Если бы нарочно, я бы тебя клюкой отходила! – продребезжал Кезон, улыбнулся мне и прошептал: – Всю жизнь хотел так сделать. Я только сейчас смогла выдохнуть. Неужели нас пронесло? Неужели маскировка действительно сработала?.. Мы спустились вниз и вышли на улицу, держась под руки, как две подружки. Я дрожала, как осиновый листок, боясь, что сейчас меня поймают. А вот Кезона посетила муза, и старушку он начал играть одухотворенно. Засеменил вперед, опираясь на палочку и таща меня за собой. И стал разговаривать сам с собой. – Понаставили машин. Не пройти, не проехать. Вот в наши годы такого безобразия не было, – снова задребезжал он. – Честные люди на метро катались да на автобусах. А сейчас накупили себе драндулетов. Куда ставить, не знают. От его слов мне стало смешно, и страх начал потихоньку отступать. Мы неумолимо приближались к «Джипу». Однако Артур даже не взглянул в нашу сторону – в это время он смотрел на окна квартиры Фроловны, да так внимательно, что у меня сердце забилось где-то в пятках. А когда у него вдруг зазвонил телефон, я едва не подпрыгнула на метр. Поняв, что я испугалась и могу себя выдать, Кезон сильнее стиснул мой локоть. – Спокойнее, – прошептал он. Артур ответил на звонок, все так же не глядя в нашу сторону. И я слышала, что он говорит: – Да, Альберт, порядок. Нашли твою красавицу. Не сразу, конечно. Аборигенов пришлось опрашивать. Снимает комнату у какой-то бабки. Парни ее сейчас приведут. Отбой. Мы спокойно прошли мимо него. И я думала, что самое сложное позади – и людей Альберта, и журналистов, которые, предположительно, находились в одной из припаркованных во дворе машин, мы смогли миновать незаметно. Но не тут-то было. Нам испортили всю малину. Да так неожиданно, что мы встали, как вкопанные. Прямо перед нами неожиданно выросла Глафира Фроловна собственной неповторимой и крайне рассерженной персоной. – Воровки! – заорала она на всю улицу. – Это же мои платья! Мои кофты! Платки мои! Да где ж вы их, окаянные взяли?! В квартиру мою залезли?! Если до этого на нас, скромных старушек с опущенными вниз головами, никто не смотрел, то после ее громовых воплей на нас уставились все, кто был во дворе. И играющие в песочнице дети, и их мамы на лавочках, и подростки в беседке. И, разумеется, Артур. В нашу сторону уставились все. – А ну говорите, как в квартиру мою забрались, сколопендры! – громовой голос Фроловны набирал обороты. – Кто вам дверь открыл? Наташка? Или сами залезли?