Ваня открыл глаза, завертел головой, спросонья пытаясь сообразить, что произошло. Над ним возвышался отец, мягко тормошил за плечо. Рядом стояла мама. Все произошедшее ночью – Красная Луна, портал, Верный, Белая дама, призраки и вурдалаки – сейчас казалось бесконечно далеким и нереальным, словно сон. – И давно ты здесь дрыхнешь? – строго поинтересовался папа. – Нет… – мотнул головой Ваня. – А вы где были? Я… проснулся… вас нет. – В больнице. Внутри у Вани все оборвалось. – Что с бабушкой? – Ванечка… – Мама зашмыгала носом, и по щекам ее потекли слезы. – С бабушкой все в порядке. Она вышла из комы. Врачи говорят, теперь все будет хорошо. – Мама, счастливо улыбаясь, вытирала слезы. «Все будет хорошо», – с этой мыслью Ваня бежал в школу. Правда, к третьему уроку, так как оказалось, что он безбожно проспал, но родители не ругались, вроде бы даже не обратили на это внимания, как и на брошенный в коридоре рюкзак. Рюкзак валялся под вешалкой, как железное доказательство того, что ночное приключение не было сном. В школьном коридоре царила суета, шла вторая перемена. Кудимов увидел Ваню издалека, замахал рукой, закричал: – Привет! Ты чего на матешу опоздал? Контрольная была. Римма Булатовна про тебя спрашивала. Ты где был? – В мире мертвых, – отозвался Ваня негромко. – Где-е-е?! – выпучил глаза Валерка. – Я через портал прошел. Все как ты говорил, как на сайте написано. – И че ты там делал? – недоверчиво усмехнулся Кудимов. – Бабушку спасал. – Хорош гнать, – фыркнул Валерка. – Придумал бы что-нибудь пооригинальнее. Ваня в ответ только пожал плечами. В отличие от Кудимова он не придумывал городские сказки и не верил в чудеса, он совершенно точно знал, что чудо возможно, ведь бабушка теперь точно поправится. А потом, когда она совсем выздоровеет, надо будет съездить с ней на пересечение Южного шоссе и улицы Яшина, к Верному. Погладить его по бронзовому носу. И не для того, чтобы загадать желание, а просто так – в знак благодарности. Евгений Лукин Отморозок А тот ли это свет? Пожалуй, что не тот. На том свете, насколько я понимаю, голова болеть не должна. Или должна? Адские муки и все такое… Тем более что голова у меня болит именно адски. Сквозь дурноту проступает последнее в моей жизни (той жизни) воспоминание. Исполнение приговора. Пристегнули, гады, к столу, опрокинули, чтобы виднее было, как мне уколы ставят, а за стеклом зрители сидят пялятся. – Невиновен… – хриплю я им напоследок. – Подставили… Не верят! Морды у всех злорадные, ликующие. Плевать им, виновен я или не виновен, – поглазеть пришли… – Да ты не расстраивайся, – приговаривает вполголоса служитель, запуская иглу в вену. – Теперь ведь не то что раньше… Раньше ширнут – и на кладбище… А теперь не-ет… Ширнут – и в холодильник! Ну подставили тебя… Лет через десять разберутся, или амнистия какая подкатит… глядишь, воскресят… Тебе операцию хоть раз под наркозом делали? Вот примерно то же самое… Утешитель хренов! А ведь получается, не соврал. И все равно накатывает злость. Голова чуть не лопается. Нет, как хотите, а из наркоза выходить куда легче. Крайне болезненный процесс это самое воскрешение. В затылке и висках пульсация, вдобавок со зрением что-то: потолок словно проваливается местами. Врач надо мной наклонился – и давай гримасничать. А он и не гримасничал вовсе – в глазах прыгало. Хотел спросить, за что мне меру пресечения смягчили. Хорошо себя вел в жидком азоте? Спросить, однако, не смог – связки не слушались… Потом малость пришел в себя. Врач куда-то исчез, а на его месте возник какой-то чиновничек. – Как вы себя чувствуете? – Хреново… – прохрипел я. – Это пройдет, – бодро заверил он. – А пока позвольте поздравить вас с окончательной реабилитацией… – Посмертной? – Н-ну… в каком-то смысле… да. Свидетельство о смерти аннулировано, новые документы вам вручат чуть позже… – А что стряслось-то? Неужто амнистия? Официальное лицо опечалилось. – Нет, – с прискорбием произнесло оно. – Ваше дело пересмотрено, и я обязан принести вам извинения от имени Министерства юстиции за судебную ошибку. Вы полностью оправданы. Как выяснилось, все улики против вас были грубо сфабрикованы и подброшены… – Кем? – спросил я через силу. – Виновные пока не установлены. Предстоит повторное следствие… – А надо? Чиновник взглянул на меня удивленно и пожалуй что с уважением. – Вы не хотите, чтобы тот, из-за кого вас усыпили и заморозили, получил по заслугам? – Не хочу… – выдохнул я. – Ничего не хочу. Жив – и ладно… – Что ж, – поразмыслив, сказал он. – Очень приятно заполучить столь незлопамятного члена общества. Поверьте мне, это большая редкость. Как правило, посмертно реабилитированные жаждут мести, требуют справедливости… – От головы чего-нибудь дайте… – сипло потребовал я. * * * Не знаю, сколько времени я отсутствовал на этом свете, но лекарства у них теперь сильные. Боли ушли за пару минут, слабость, правда, осталась. Осмотрелся. Палату мне отвели отдельную, крохотную, изолированную от внешнего мира. Матово сияющий потолок, и ни окон, ни дверей. Нет, дверь-то, конечно, есть, но где она? Может быть, вон то зеркало в рост человека? «Очнувшись в реанимации, – вылезла несуразная глумливая мыслишка, – первым делом посмотрись в зеркало… Ничего не забыл?» Попробовал встать с кровати, но силенок не хватило. Уснул. А когда открыл глаза, в палате я уже был не один. Чиновничек вернулся. Теперь я мог разглядеть его в подробностях. Небольшого ростику, ласковый, улыбчивый. Внимательный. Одет… Скажем так: неприметно одет, неброско. – Вам лучше? – озабоченно спросил он. – Лучше… – выдохнул я. – А сколько лет… Фразу не одолел – опять наехала слабость. Но он понял, о чем я. – Сорок один год. – Эх, ни хренас-се… – Вы уже готовы отвечать на мои вопросы? – Лучше вы на мои… – собравшись с силами, выговорил я. Чиновничек оторопел, потом засмеялся. – Знаете, вы мне нравитесь, – сообщил он. – Н-ну… задавайте… – Почему так долго?..