В Мерецке-10 ожили лаборатории, цеха – только оборудование им завозили старое, б/у или с консервации. Ясно, в стране беда, где взять новое… С нанятых строго требовали – сначала снять и сдать электронные часы, потом – не брать мобил, цифровых камер, диктофонов. Секретность, знамо дело! Оно тут завсегда так. Однако этим, в Рысьем городке, мало было московских зарплат и снабжения. Они торговлей занялись, хотя охранка их коммерции не одобряла. Так или сяк, но товар в Вирьгату шел то грузовиками, то вагонами. Дошло до того, что Мерецк-10 будто взял шефство над Кужей! Стали раздавать бесплатно книги – в школу, библиотеки, Дом культуры, дом престарелых, – но с условием, чтобы читатели не пользовались мобильниками. Это было нетрудно исполнить, потому что в поселке нормально работали только линейная связь РЖД и проводной телефон. Они же подарили железнодорожной станции компьютер своего изготовления, интегрированный с АСУ «Экспресс», – здоровенный, но работавший без сбоев, даже когда в вокзал молния ударила. Он один не замирал с приходом экранирующих поездов. Вот что значит «У нас есть ТАКИЕ приборы! Но мы вам о них не расскажем»[4]. Когда к вокзалу подрулила рязанская «девятка», на первом пути уже стоял поезд Кужа-Утомская – Вирьгата, и грузчики перекидывали сетчатые мешки с книгами из грузового фургона в прицепной товарный вагон с надписью «Срочный возврат. Ст. Вирьгата КБШ. Собственник Минздрав РФ». – Глушит, – в передышке достав смартфон, седоусый грузчик убедился, что связи нет. – Это мачта, какими раньше «Голос Америки» глушили. Говорю тебе, тут в лесах что-то есть. Система «Харп», чтоб шаровые молнии в Америку метать. – «Харп» не тут, – возразил младший, – а где Сура в Волгу впадает. – Много ты в военной тайне понимаешь. А я в ПВО служил при маршале Устинове, давал подписку. Рядом в тоске похаживали взад-вперед сотрудники конторы на три буквы по Мордовии, ожидая рязанских коллег. Где-то можно сидеть в офисе, пить кофе, кушать круассаны, через веб-камеры отслеживать события, слушать симфонию Андрона, где вся Россия звучит в унисон. Но тут все через дырку от бублика. Черные экраны, мертвые планшеты, угасшие матрицы. Поднимайся из мягкого кресла в Саранске и дуй сквозь сентябрь, два часа за рулем, чтобы топтаться на перроне. И дождь заморосил. Наконец один не выдержал и подошел к Вите, в одиноком ожидании стоявшему у пассажирского вагона: – Виктор, может быть, все-таки пожуете? – У меня гастрит. От грибов. Свинушки непросоленные были, тяжелые. – Ну, хоть в вагон зайдите. «Экранируйся, черт упрямый!» Правда, не факт, что корпус простого вагона его заслонит. Нужен вагонзак с глухой стенкой, решетками… – Зачем вы свинухи собирали?.. Есть грузди, те вкусней и лучше. – Грузди у нас экспортный товар. Чтобы было на что книги покупать. – Но это с расформированных библиотечных фондов. По цене макулатуры или даром. – А доставка? А погрузка-выгрузка? – Для чего они вообще… – Оцифруем и в ферритовую память. Одни разоряют, а мы сохраняем. «Маньяки старья!» И вот подкатила «девятка» с рязанским номером. Шеховцев был в штатском, пистолет в оперативной кобуре под курткой незаметен. Оглядел платформу при подъезде, потом после остановки, третий раз уже выйдя. Обстановка спокойная. Кивнул Шуму: «Выходите». Двое у вагона – свои, грузчики не в счет, но идти надо так, чтобы при случае сразу закрыть гостью. Инструкция предписывала в первую очередь защищать Эшли Вудард, даже если Олег Шум рядом бьется в крови с оторванной ногой. Потому что Шумов академия производит сотни в год, вытесывая из любых поленьев классных особистов, словно фабрика «Папа Карло & Столяр Джузеппе», а Эшли родятся случайным образом по особому Господнему соизволению, и заменить их некем. Впрочем, при явной угрозе захвата полагалось уничтожить ее по принципу «Так не доставайся же ты никому». – Вот он. Я вижу его, – с какой-то дрожью в голосе заговорила Эшли и ускорила шаги. Плавно, но сильно Шеховцев задержал ее за рукав: – Please walk beside me. I’m responsible for your safety[5]. – Хорошо… хорошо… но поймите, я столько проехала, чтобы с ним встретиться. Он мой добрый ангел. Шеховцев еще раз осмотрелся, убедился, что вокруг тихо, и лишь тогда отпустил девушку. Но держался так, чтобы быть между ней и привокзальной улицей. Если Шум все изложил верно, то при волнении, да еще при первой встрече действие круговых феноменов суммируется с расширением, и любая мало-мальски сложная техника в радиусе вылетит на ноль. Но есть оптика, которая этому не подчиняется. – Добро пожаловать, Олег Максимович, – неприязненно приветствовал куратора старший саранчанин. – Ваш человек зря нервничает, тут все проверено. – Да все у вас нормально, только ваши подопечные пасутся у меня. – Ну, вы нашли, чем ответить. Огромное спасибо, только иностранки нам и не хватало. – Не моя идея. Они сами придумали, а мы – эскорт. – Скажете тоже!.. – Смотрите, – понизив голос, Шум указал глазами на грузчиков у фургона. Седоусый как раз поднес смартфон к уху и с широкой улыбкой громко заговорил: – Але! Але, Танюш!.. Да чего-то сеть дурила, а сейчас ее расклинило! Я в Куже, разгружаемся, до вечера вернемся! Саранский тотчас схватился за свой телефон. – Быть не может. Что это? Витя и Эшли даже не прикасались друг к другу, просто близко стояли, и она, борясь с растерянностью, чтобы не замолчать от смущения, быстро читала ему из растрепанного мятого блокнота: – «К востоку и югу от реки Мокши тянутся огромные леса, в которых обитает народ мордва, имеющий особый язык и подчиняющийся государю московскому. По одним сведениям, они идолопоклонники…»[6] Это точно здесь? Я в мордве? – В самой что ни на есть. Тут много чудесного, я все тебе расскажу. Смотри, у провожатых что-то происходит. Дождевая туча отползла под ветром, вокзал и поезд залило косым, с оранжевым оттенком, светом солнца. Стало ярко и четко видно лица особистов – встревоженные, напряженные; все они звонили, говорили, быстро шевеля губами, голоса их едва доносились. – Они поняли, – ответила Эшли. – Пора бы догадаться, сколько лет зарплату получают. – Мне рассказали, что у вас опробуют гармонизацию людей с помощью бота федерального масштаба, через акустические интерфейсы. Наверное, чтобы получить тот же эффект… – Тут другое. Симфония, общее одинаковое настроение. Сейчас он услышит, что они взбудоражены, и… вот, началось! И точно – Андрон из подмосковного бункера, недоступного для зла, уловил, что тесная компания в мордовской Куже с волнением скороговоркой докладывает по закрытым каналам, и решил унять их оптом, запев умиротворяющим женским голосом, разрушающим чары служебного рвения: «Hо есть на свете ветер перемен…»[7] – Да чтоб тебя!.. – взорвался грузчик, охваченный за компанию. – Отключись, проклятый, – сквозь зубы шипел старший, пальцем по экрану пробуя выдавить Андрона вон. – Вроде вы в нацпроект не вошли еще?.. – удивился Шум. – А установить уже велели!.. И тут ваши мачты рязанские – вон, излучатель в Пичкиряево, достает сюда с покрытием… – Эшли, у тебя есть булавка? – шепотом спросил Витя. – Конечно, а зачем она тебе? – Чтобы эта идиллия кончилась. Не люблю Андрона. – Не надо себя колоть! – А как я еще расстроюсь? Что мне, подраться с ними?.. Я против насилия. Круг, не видимый никому, плеснул и ударил по всем устройствам в радиусе. – Спасибо, – сдержанно поблагодарил Шум, пожимая Вите руку на прощание. – Это было красиво. – Главное, вы успели о своих догадках доложить. – Увы, это по команде не воспроизведешь. Так что открытие напрасное. – Разве?.. По-моему, вполне годное. Когда-то же надо понять, что если людям хорошо, то и всем вокруг тоже. Даже без унисона. – Я это в рапорте не отражу. – Весной я вернусь. Дел невпроворот. Обещаю зря не беспокоить. Шум отмахнулся с досадой, не находя слов. Лыко да мочало, начинай сначала!.. Тепловоз зарычал, взметнул сизый султан дизельного дыма, состав лязгнул буферами и потянулся из Кужи на север, туда, где в дебрях мордвы хранился странный город с рысью на гербе, с девизом «Неподвластный». Там стояли статуи Ленина и Кирова (последнего купили в Пензе, от кувалды сберегли), старомодные дома, там на медсанчасти во весь фасад алел плакат «Здоровье народа – богатство страны», на администрации – «Славься, Отечество наше свободное». Жестяные буквы «Ударный труд – Родине» на крыше цеха за время демократии проржавели и многие упали, их накрыли брезентом и восстанавливали. А вот реклама – партийные лозунги капитализма – как-то не прижилась. Ни микрокредитов, ни потрясающих скидок, ни выпученных от восторга глаз, ни разинутых ртов. Ни Андрона из каждого утюга. Новоприбывшие переселенцы иногда терялись: где мы?.. тут можно без страха говорить то, что думаешь?..