– Для производства. – Да кому они нужны – снимать!.. – Пленки продаются, фотобумага и химикаты доступны, увеличители и глянцеватели… этих я тоже купил бы. В количествах. – Зачем? – вырвалось у Наташи. – Про запас. На всякий случай. Видели паровозы в резерве?.. В смазке с палец толщиной, на окнах дощатые щиты. – Значит, три борща, шашлык и запеченная картошечка на всех, а потом морс. – …короче, я могу на вас рассчитывать? У меня большие интересы, я готов покупать разную технику. Абонентские радиоточки, старые домашние компьютеры до 1990-х. Можно электрофены, ионизаторы, термоэлектрические холодильники… даже аммиачные. – Вы от музея? – Я?.. – переспросил Виктор и задумался. – Да, пожалуй, от музея… Но вы серьезно подумайте над моим предложением. С месяц я подожду, что вы ответите. Официант начал подносить заказанное Артемом. Салат сочился свежим овощным соком, самой истинной сутью растений. Запахло свежей и горячей вкуснотой, капустой, мясом, свеклой, сметаной и томатом. У Наташи, едва раз за нервный день перекусившей какими-то убогими мюслями и батончиком (300 килокалорий на 100 грамм), что-то судорожно сжалось в животе, захотелось натрескаться как свинья. Пусть диеты останутся там, снаружи, где велосипед! – Артем, вы тут впервые? – Наташа напустилась на салат как на врага. Тык, тык его вилкой! Ням его, ням! – О нет! Бывал. Я снимаю квартиру здесь неподалеку, на Затинной. – Спасибо, Виктор, что сюда нас пригласили. Я редко в Кремле бывала. Вроде рядом живешь, а… Маленькая сюда ходила, в краеведческий музей. Тут было чучело ежика, я всегда над ним плакала. Здоровенный такой ежик. А что будет через месяц, вы уедете? – Нет. – Виктор просмаковал ложку борща, нарочно зачерпнутую со сметаной. – Меня арестуют и вышлют из Рязани. Но вы-то останетесь, мы еще свяжемся. Как говорит один мой друг, ничего еще не кончилось. – Что тут криминального, я не вникаю, – пробасил Артем. – Часы, радиоточки… Компьютеры? Какие там?.. «Микро-80»? «Радио 86РК»? Это уже не музей, это залежи, мореный дуб… Древняя Русь! – Это серебро Господа нашего. Хотя золото – другое, его нет ни на квартире, ни в НИИ. Разве что в пединституте. Но боюсь, эти не продадут. Они даже не понимают, чем владеют. Я видел на фото… Наташа рассеянно поглядела на шашлык, а Артем перегнулся к Вите через стол: – Такое страшное, да?.. С лампами, в шкафах? На целый зал и с перфокартами?.. Надо вагон, чтобы его вывезти! – Вагон я обеспечу. – И вытяжка. Вентиляторы – во! – Артем над столом показал ручищами, словно бочонок обхватил. «Если вагонами возит, то с деньгами нет проблем», – рассудила Наташа, отрезав кусок шашлыка и макая в соус. – Я согласна, я буду сотрудничать. Какие риски? – Андрон в первую очередь. – Он спит. – Запретный квартал. – Ого!.. И вы так легко рассуждаете! И меня зовете, спасибочки. – А вам-то что?.. Мало ли сколько в доме электроники. Не иконы же семнадцатого века. Я видел квартиры, где микросхем было по пояс, и на них спали. – Чудесный у нас город, просто Изумрудный. – Я бы взялся купить у пединститута ту машину, – заявил Артем. – Как лом. Поэтому обойдется недорого. – И все-все-все бумаги к ней. – …но надо время на переговоры и утряску. Знаю их руководство – с месяц одной переписки. Но как связаться, если… – Оставлю контакты. – Вы точно не иноагент? – решила подстраховаться Наташа. – Нет. Работаю в Управлении делами Президента, – раздраженно ответил Витя. – Я так тоже могу заявить. Он порылся в кармане куртки, достал удостоверение и протянул к ее лицу в открытом виде. – Что… А кто вас арестует? – Кому надо, тот и арестует. Про борьбу башен слышали?.. И вообще – будем работать или как? Шашечки или ехать? – Это чуднóе, мне подходит, – признался Артем. – Машина в пединституте стоит полвека, а я ее увезу!.. Но такие удостоверения в Москве в подземных переходах по приколу продают. Без обид, ладно? – Уеду первым. – Виктор утер салфеткой губы. – Я тоже на велосипеде, но у нас должна быть дистанция. Вы за воротами сразу смартфоны достанете, Андрон проснется, лоцировать начнет вас, наши голоса сличать, я буду нервничать. – И что? – полюбопытствовала Наташа. – И ничего хорошего. Артем, на пару слов, – поманил он бородача. – Завтра к тебе придут, – негромко сказал Витя, когда сошли с веранды. – Ты им все расскажи, кроме Наташи и ужина здесь. – Так-таки и рассказать?.. – Они в основном знают. Наверняка твой звонок отследили. Но вот что мы говорили… – Витя улыбнулся. – Тебя надолго закроют? – спросил Артем сочувственно. – А, пустяки. Можно сказать, я родился в лагерях; не привыкать. * * * «Наш городок официально называется FPC Baldy Town, то есть федеральный тюремный лагерь, но мы зовем его просто Болди. Мое рождение и жительство здесь – воля Провидения и рука Божия, некое избранничество и знак свыше. Это мой ясеневый луг», – вдохновенно писала Виктору девушка по имени Эшли, девятнадцати лет. Путь ее писем из Штатов в Россию был примерно так же сложен и опасен, как схема связи его проводного телефона с внешним миром. Там у них детишкам открывали тайну их сущности на конфирмации, так положено у протестантов. Можно себе представить, как девчонку нахлобучило, раз до сих пор не отпустило. До поры все вроде нормально, но с возраста «почемучки» появляются вопросы – почему мы никуда не ездим? Зачем вокруг колючая проволока и солдаты на воротах? А я хочу в Диснейленд, мне можно? А в горы, а на море, а на Ниагару? Все это волнует, будоражит, назревает, и вот под пение «Во имя Твое крестился» ей вручают новенький томик псалмов, букетик цветов и сообщают на ушко кое-что очень важное. Хоп! Ломка стереотипов и посттравматическое стрессовое расстройство. «В соседних городках считают, что мы дети Серых Чужих или гремлинов, но это же неправда. Мы ведем переписку с Вашингтоном о свободе перемещения и нарушениях основных прав. Волонтеры, я их не назову, помогают нам с частной почтой, которую по ночам возят дроны. Если они падают, мы выжидаем, пока оживут. Главное, убедиться, что дроны не перехвачены людьми правительства». Несомненно, доброхоты городку реально помогают. Там традиции благотворительности – спасать негров, крестить китайцев, обращать падших на стезю добродетели, раздавать суп в голодуху. Однако Витя здраво полагал, что дронами в Болди возят не только почту. И в самом Лысом Городке варят во все тяжкие. Инициативный народ скор на любое дело. Насчет Эшли Витя был почти уверен – эту не перехватили. Циркуляция писем, бумажных фоток и россказней донесла до нее весть о гербе с рысью – и все! И пропала американка! Казалось бы – ну сиди себе в Болди Тауне, на жирных федеральных дотациях и бесплатных транках, ешь, молись, читай, смотри пленочное кино, ходи к врачам на опыты… И она там сидит в облаке грез, изучая мир по энциклопедиям, среди сторчавшихся реднеков, вырванных из жизни юристов, неприкаянных менеджеров и сильных независимых домохозяек. Других негде взять. Разве ковбоя занесет. Куда податься?.. Но вдруг возникает гербовая рысь. «По закону штата я совершеннолетняя. Я осознанно и ответственно убегу в Россию. Меня ничто не остановит. Я бы пошла к амишам, они такие чистые и строгие, но к ним очень трудно вписаться, и оттуда могут вернуть в Болди, если не хуже. Остается надежда на вас. Само понятие о городах, подобных островам, трогает меня до слез. Они будто светочи в мире, как маяки в море. Особым Промыслом мы как бы ограждены, спасены от стихии греха, и хотя унижены для мира (у нас Федеральное бюро тюрем, у вас ГУЛАГ), мы не изгои, не гонимые, но те 144 000 искупленных от земли, отмеченных печатью Господа. Мы пишем друг другу, подобно апостолам. Я не устрашусь закона Логана…» На фото она была светловолосая, широколицая, веснушчатая. С виду простота. А вон какое мироздание придумала! Какой базис подвела! И прислала бумажный доллар. Чем ответить? Разве что советский рубль прислать? И пояснить: «У нас теперь рубль цифровой, невещественный, его делает Центробанк из ничего, как в чуде умножения хлебов и рыб…» Завербованная манила бы к себе, рисовала свободу-демократию в кисельных берегах, ну, хоть экологический оазис в сердце пустоты. Эта же сама в ГУЛАГ просилась. Хотя явно их настращали втрое, чем обычных амеров, – лагерь, прожектор, собаки, на вышке чекист с пулеметом, черный хлеб с хвостом селедки в обмороженных руках, водка, вивисекция, картонный номер на ноге. Вот как ей внятно и вежливо внушить, что тут ждет отрезвляющая красная таблетка? Причем по рецепту с тремя печатями, а кто отоварит его – нарколыга, и ему ни оружия, ни прав на вождение. Принявшему открывается, что кроличья нора не глубока, а закольцована, и ты бежишь, бежишь, и гербовая рысь бежит с тобою обок, пока ты не поймешь, что по чужой воле крутишь хомячье колесо, и тогда перестаешь быть хомячком, а рысь дается себя почесать и мурлычет. Он продолжал мысленно писать: «Знаю, Эшли, что вы привержены законности. Но вы же говорите, что закон – как телеграфный столб. Вот у нас это – главное. Скажем, я живу в домике на Рыбацкой улице. Последний дом на порядке, на отшибе от других. Дальше до реки Трубеж лишь заросли между Кремлевским холмом и промзоной. Очень удобно, безопасная дистанция со всех сторон. Удивительное место, глухие задворки, хотя в двух шагах оживленные улицы, большой транспортный трафик.