– Дз-з-з-ы-ы-ы-ы-ы-нь, дз-з-з-ы-ы-ы-ы-ы-нь! В голове звонили тысячи колоколов, им аккомпанировали сотни маленьких барабанщиков, хаотично выбивающих несогласованный друг с другом ритм. Примерно так звучал будильник, который пытался вызволить меня из царства пьяных снов. Я нажал на сброс будильника, и телефон умолк. Собравшись с силами, я сел на край кровати и начал медленно натягивать носки на ноги. «Черт, разве я ставил будильник?» Вчерашний день мелькал в голове оборванными кадрами, которые никак не хотели собраться в одну общую картину, но спустя пятнадцать минут я наконец смог воссоздать все в памяти, даже наш дурацкий разговор с Алиной. Но момент, в котором я выставляю время на будильнике телефона, был безвозвратно утерян. «Какая в принципе разница? Главное, что я проснулся и у меня полно времени на то, чтобы привести себя в порядок и собраться». Еда не лезла, поэтому сваренный крепкий кофе и пара таблеток аспирина заменили мне завтрак. У Алины сегодня был выходной, я не стал будить ее, она и так нервничала за последнее время. Написав записку с извинениями и аккуратно поцеловав ее в лоб, я вышел из квартиры. Город уже давно проснулся, из подъездов прямиком в такси выбегали накрашенные дамочки в стильных тряпках. Менее модные мамки с ошалелым взглядом и небрежным макияжем тащили ревущих детей в детские сады и школы. Мужики заводили свои кредитомобили, горланя между собой так, словно соревновались в этом. Мой же экипаж спокойно ожидал меня на том же месте, что и в прошлый раз, под фонарем. Можно подумать, что оно было уже за ним забронировано. Я закурил. Не люблю, когда мне отдают приказы, тем более когда это делают какие-то шоферы, никем мне не приходящиеся, поэтому я специально не спешил. Затушив бычок и выкинув его в урну, я медленно подошел к двери и открыл ее. Из салона резко запахло елками, да так сильно, что я как будто оказался посреди хвойного леса. Машина тронулась. Голова все еще гудела от похмелья, наверняка от меня не слабо разило кукурузной брагой, так как водитель слегка приоткрыл окна спереди. Меня укачивало, в салоне было ужасно душно, от острого запаха елок тошнило, но, судя по всему, водитель не собирался ничего с этим делать; он наверняка заметил, в каком я состоянии. «Мстит, козел», – подумал я. По дороге мы угодили в небольшую пробку на выезде из города. Духота стояла адская, во рту все пересохло, это была настоящая пытка. Хотелось скорее выйти наружу, но такой возможности не представлялось. Чтобы хоть как-то отвлечь себя, я начал трогать все вокруг, словно маленький ребенок залазил в кармашки на спинках сидений, гладил дорогой пластик дверных ручек и тут вдруг увидел, что из-под коврика что-то торчит. В салоне было так темно, что разглядеть то, что лежит на полу, не представлялось возможным, поэтому я аккуратно потянул за привлекшую внимание вещицу. На ощупь она была колючей и маслянистой, я старался не подавать виду и тянул как можно медленнее и осторожней. «Господи, это что, еловая ветка? Блин, эти чудики меня удивляют все больше и больше». Я сделал вид, будто случайно уронил телефон на пол и начал его искать. Приподняв коврик, я увидел целую кучу веток. Ох-ре-неть, такого освежителя я еще не встречал. По всей видимости, весь пол выглядит подобным образом. Глаза водителя то и дело посматривали в мою сторону через зеркало заднего вида. Интересно, зачем ему это нужно? Может, он так отбивает запах трупов, которые перевозит в багажнике? Да не-е… опять я надумываю себе какую-то ерунду, но здесь явно должен быть какой-то смысл, не воздух же он так освежает, хотя после моего перегара в самый раз. Наконец жужжащая, сигналящая, стучащая колесами трасса осталась позади, и вдалеке начала вырисовываться желтая полоска поля с нависшей над ним дымкой. Постепенно машина сбавила ход и запрыгала на ухабах. Стоило нам начать погружаться в туман, как в салон просочился прохладный ветерок, из-за чего водитель отключил кондиционер и включил печку. Подъезжая к знакомой поляне, я увидел черное пятно, проступающее сквозь вуаль. Постепенно пятно начало принимать форму, это был человеческий силуэт, а еще через момент блеснула лысина. Охранник уже ждал нас. Я пытался вспомнить, был ли это тот же тип, что и в прошлый раз, или же кто-то новый. Эти угрюмые каменные лица словно сошли с конвейера, на них наверняка есть этикетка и технический паспорт, на котором написано: «Не использовать вне территории тюрьмы». Я даже не мог себе представить, что встречу одного из них в другой жизни, случайно столкнусь в магазине или сяду на соседнее кресло в кинотеатре. Машина остановилась. Я открыл дверь и, выйдя наружу, вдохнул полной грудью сырой воздух со сладким привкусом травы и земли. Человек стоял без движения, словно немое, грозное пугало, охраняющее поле. Он ждал, когда я подойду к нему и мы отправимся в путь. Проводя взглядом автомобиль, я подошел к своему конвоиру, и только после того как сделал еще шаг в направлении тюрьмы, он наконец ожил. Сегодня здесь почему-то все выглядело немного иначе. Густой туман, обволакивающий все вокруг плотным пуховым одеялом, явно поредел. Вытоптанная дорога просматривалась метров на двадцать вперед. Вдалеке, среди высокой травы, стояли одинокие сухие деревья, небрежно растопырившие мертвые ветви, словно опустевшие кровеносные сосуды. На горизонте проглядывался деревенский маяк из красного кирпича – церковная башня, отсеченная наполовину туманом, парила в воздухе, безмолвно призывая идти в ее сторону. – Погодка налаживается? – попытался я завязать разговор с сопровождающим. Но, как и следовало ожидать, он смолчал. Деревня, лесок – все стало просматриваться немного лучше, и я смог более детально изучить местность и оценить масштаб разрухи и уныния, царящий вокруг. Вечно живая стройка не была исключением. Я увидел десятки различных бригад с суровыми надзирателями тут и там. Они молча возводили стены своей собственной тюрьмы – какая грустная ирония. И снова в коридоре мы пошли по иному пути. Повороты, распутья, новые цифры на стенах, и вот мы выходим в том же крыле, что и в прошлый раз, а у платформы уже ожидает припаркованная вагонетка. Охранник набирает код, и мы мчимся через бескрайний изолированный от всех мир, да так быстро, что я не успеваю рассмотреть цифры на платформах, а в голове мелькает красная морда Толика, которая говорит о том, что в Кулаево нет никакой тюрьмы. Вагонетка со скрипом затормозила на моей станции, охранник остался внутри, а я пошел в сторону своей бытовой комнаты. «Попью чайку, покурю, и за дело». Я шел по тюремному коридору мимо сваренных мной решеток, как вдруг мое боковое зрение заметило в одной из пустых камер сидящего на нарах человека. Я остановился, сделал два шага назад и посмотрел туда, где, как мне показалось, он сидел, но камера была пуста. «Вечно здесь какая-то хрень мерещится». Мне, честно говоря, надоели все эти странности, хотелось просто работать и не забивать голову играми разума. Я дошел до бытовки, переоделся, выпил крепкого черного чая, положил в карман новую пачку сигарет и, схватив весь необходимый инструмент, направился туда, где закончил в субботу. Еще на подходе я заметил человека, стоявшего на корточках и перебиравшего прутья. Сначала я подумал, что это Витя, но чем ближе я подходил, тем очевиднее становилось, что этот персонаж мне не знаком. Он будто не обращал внимания на меня, даже когда я подошел вплотную и уставился на него. – Хорошие прутья! Очень хорошие, ни одного слабого места. – На его руках были какие-то коричневые кожаные перчатки, он крутил и осматривал каждый пруток. – Угу, – согласился я и, поставив на пол инструмент, достал пачку сигарет и открыл ее. Тип не спешил подниматься, продолжая свой осмотр. – А где Витя? – спросил я, прикуривая. – Я сегодня за него, – спокойно ответил человек. Он встал с корточек и, повернувшись ко мне лицом, слегка улыбнулся. Это был высокий, крепкого телосложения парень лет тридцати – тридцати пяти. Не нем была серая форма вроде тех, что я видел на заключенных. «Должно быть, здесь можно получить такую для работы». Широкий лоб, странная, не сходящая с лица ухмылка и выпирающий вперед каменный подбородок придавали ему немного бандитский вид, не хватало только шрама в пол-лица от ножевого. Двигался он неспешно, даже вальяжно, словно напоказ. Я молча курил, опершись на стену, и смотрел на него. – Как тебя? – Олег, а тебя? – А меня Максим. – Ты хороший сварщик, Олег? – В его голосе были какие-то нагловатые нотки, я чувствовал напряжение, но не показывал этого. – Посмотри сам и скажи, – кивнул я в сторону законченных камер. Тогда он подошел к последней и подергал за несколько прутков, словно проверяя их на прочность. – Да-а-а… Ты хороший специалист. – Спасибо. – Я докурил сигарету и, затушив бычок о стену, кинул его в камеру под дощатую кровать. – Зачем ты это сделал?! – вдруг вскрикнул он, да так неожиданно, что я дернулся. – Сделал что?! – Кинул окурок в камеру! – Он смотрел на меня бешеными глазами, словно я кинул окурок ему в лицо. – А что такого? Никто ж не видел. – Мне была неясна подобная реакция «Тебе не все ли равно», – думал я про себя. – Это неуважительно по отношению к тому, кто проведёт здесь остаток вечности. Я чувствовал, как у меня подергивается мизинец на левой руке, так бывает, когда кто-то начинает давить на меня или повышать голос. – Мы сейчас говорим о преступнике? О человеке, который по собственной воле совершил какую-то хрень, за что его упекли в тюрьму, в камеру для буйных?! Мне его нужно уважать?! – Он и так заплатит за свои грехи. – Переполненные траурной тоской и мальчишечьей злобой слова были адресованы скорее не мне, он говорил их стенам. «Очень странный тип». Мы начали работать. Я варил, а Максим делал всю ту работу, что до него делал Витя. – Олег, а ты давно здесь? – спустя немного времени уже более оптимистично спросил он. Я немного опешил, неужели кто-то начал со мной разговаривать первым. «Ну наконец». – Вторая неделя пошла, а ты? – Я здесь пять лет, два месяца и двадцать один день. «Считает дни, словно он их проводит не на работе, а в камере». – И как тебе здесь? – продолжал он беседу. – Да вроде привыкаю; есть, конечно, свои минусы, да и место тут какое-то странное, негостеприимное, что ли… – Просто это тюрьма, здесь все по-другому, начинаешь замечать вещи, к которым в обычной жизни не привык.