Да чего уж там — его высочество Павел Александрович почти не появлялся на публике уже полгода, с осени — даже удивительно, что американские репортеры вообще смогли раздобыть фотографию. — Смотри, какой красавчик, — томно пропел Богдан. — Неудивительно, что краснокожий воспылал… — Да заткнись ты уже. — Чингачгук засопел и перевалился на другой бок. — Я спать. Я бы, пожалуй, не назвал наследника государыни таким уж эффектным. Парень умел держаться, но даже удачный крой белого кителя с орденской лентой не мог скрыть худощавой — если не сказать тщедушной — фигуры. Его высочество не выделялся ни статью, ни даже ростом — наверняка почти на голову ниже меня. Жидкие темные волосы, островатый нос, узкий подбородок — в общем, ничего примечательного. Верхнюю часть лица наследника скрывали черные очки, которые он почему-то не пожелал снять даже в помещении. Но даже то, что осталось, почему-то казалось смутно знакомым. Будто я уже видел его высочество. И не на фотографиях или старых портретах, где ему едва исполнилось лет двенадцать-тринадцать, а совсем недавно… — Как думаешь, чего с ним такое? — негромко спросил Богдан. — Раньше все время мелькал, а с сентября — как отрезало. Покажут по телевизору раз в неделю издалека — и все. — Не знаю. — Я пожал плечами. — Сам понимаешь, времена сейчас те еще… А сын у государыни один. — Вот в том то и дело, что один. Разное говорят… Я слышал — его высочество чем-то болен. — Да ну тебя. — Я махнул рукой. — Это же великий князь! Даже если что и случится — к нему тут же целители сбегутся. — Так то оно так… Но мало ли. — Богдан приподнялся на локте и вытянул шею. — Эй, краснокожий! А ты как думаешь? — А я думаю — дураки вы оба, — сварливо отозвался Чингачгук. — Спать надо, а не языки чесать. Завтра Мама и Папа всех в пять ут… Говорил краснокожий негромко, и последние его слова потонули в шуме снаружи. Он раздался издалека — похоже, от самой границы лагеря, где стояли часовые из местных солдат и унтеров. Сначала несколько беспорядочных выстрелов, потом жуткая мешанина из лязга и грома — но они тут же стихли. Остался только один звук. Понемногу нарастающий грохот, мерный, почти механический — и от этого еще более жуткий. Будто десяток или два солдат стреляли из винтовок — но не залпом, а сразу друг за другом. С идеально-ровными крохотными паузами. Глава 15 — Что за хрень?.. — пробормотал Подольский, чуть приподнявшись на локтях. Ответить никто не смог. Конечно, каждый в палатке прекрасно знал, как звучит грохот выстрелов. И наверняка без труда отличил бы “трехлинейку” от любого пистолета или ружья хоть с десяти шагов, хоть с двух сотен. Но такое все мы слышали впервые. Неведомая страшная железка стрекотала, как будто где-то на краю лагеря вдруг появился стальной кузнечик величиной с грузовик. Ровно, не сбиваясь, выстрел выстрелом. Бесконечно. Винтовка… с магазином до земли?! — На выход! — скомандовал Подольский. Сам он уже успел подняться с постели и поправлял фуражку. Остальные тут же повскакивали следом — замешкались только те, кто снял сапоги и кители. Чингачгук суетливо мотал портянку, но выбрался наружу немногим позже меня. — Стро… отставить! — Подольский чуть прищурился, вглядываясь в темноту. — Давайте-ка Ход, Кольчуги и Щиты наготове… И Латы — кто может! Плетение мощной магической брони для юнкеров-первокурсников было еще не по рангу — да и, пожалуй, сложновато… но человек пять-семь, включая меня, справились. Остальные тут же сбились в куча за нашими спинами, пропуская вперед. Я не возражал — Латы справятся с пулями. Наверное… Дурное предчувствие накатило, как только я вышел наружу из палатки. Кто бы ни напал на лагерь, они решили связаться с несколькими сотнями Одаренных. Пусть не самых сильных и опытных, зато с боевой специализацией. А значит — или были безумцами. Или знали, что делают. Закончив с плетениями, я подхватил со стойки у палатки свою “трехлинейку”. Патронов не было ни в ней, ни по карманам — еще не успел получить перед стрельбами — но все равно с боевым железом в руках я чувствовал себя куда увереннее. И не я один — Чингачгук с Богданом последовали моему примеру, а через несколько мгновений к ним присоединился и сам Подольский. — Черт знает, что творится, — проворчал он, обернувшись — Давай за мной. Только осторожно. Из палаток вылезли не только мы — краем глазам я заметил, как по обеим сторонам собираются такие же крохотные отряды. В полумраке мелькнули даже офицерские погоны — похоже, поблизости оказался кто-то из старших. На мгновение я даже подумал, что все это — просто спектакль, что-то вроде ночных учений, которые решили устроить без предупреждение. Но нет — слишком уж ошалевший вид был у всех вокруг. И слишком уж много шума доносилось с границы лагеря. Неведомое оружие стихло, и я услышал доносившиеся из темноты вопли, топот, свист и грохот боевых заклятий. Что бы там ни творилось — сцепились, похоже, крепко. И наши явно проигрывали: страшная скорострельная махина снова заработала, а огрызались ей все реже и реже. А когда в полусотне шагов впереди громыхнуло и расцвело пламя, я увидел людей. Они просто бежали. Все. И местные солдаты из караула, взрослые мужики, наверняка повидавшие не одну стычку на границе. И юнкера, одетые во что попало — а то и вовсе полуголые и босые. Даже офицеры — они оглядывались и наугад палили в темноту из пистолетов, пытались сдержать остальных. Но даже их грозные оклики едва ли могли превратить происходящее во что-то хотя бы отдаленно похожее на тактическое отступление. Когда рванул еще один склад с боеприпасами, вокруг стало почти так же светло, как днем. Кто-то за моей спиной негромко выругался и, судя по звукам, развернулся и бросился наутек. — Куда?! — рявкнул Подольский. — Да чтоб тебя… — Бегите, дураки! — Кто-то налетел на меня, схватил за плечо и потянул. — Убьют ведь! Я оттолкнул солдата, но одного взгляда в ошалевшие глаза хватило, чтобы часть страха передалась и мне. Как зараза, как болезнь от тут же распространялся по всему телу — и только усилием воли я заставил себя не побежать, а наоборот — шагнуть навстречу грохоту выстрелов. Что за дьявольская машина там, за палатками?! Сколько их?! Что за оружие может за несколько мгновений выплюнуть больше пуль, чем взвод солдат с “трехлинейками”? И почему его не оставили Одаренные? Ведь наверняка на границе лагеря — там, где сейчас все полыхает — был дежурный офицер, или даже несколько… — Так, стой, ребят… Осторожнее. — Подольский расставил руки в стороны, словно прикрывая нас — и вдруг завопил: — Твою мать! Ложись!!! Меня просить дважды не пришлось — я плюхнулся животом на траву даже раньше, чем успел стихнуть крик. И вовремя: в метре над землей засвистели пули, несколько однокашников, не успевших залечь, с криками попадали. Не помогли даже Щиты: сумасшедшая скорострельность неведомого агрегата вскрыла магическую броню в считанные мгновения — а потом принялась пилить тела. Я выставил вперед “трехлинейку”, положив поперек, будто кусок железа и дерева был способен закрыть меня от пуль. Магия никуда не делась, но я никак не мог заставить себя ударить наугад, в охваченную огнем ночь. И не только потому, что боялся зацепить кого-то из своих. Скорее уж меня пугало, что неведомая махина, лязгающая железом и плюющая огнем где-то впереди, повернет прямо сюда — вместо того, чтобы пройти мимо. Не прошла. Прямо передо мной — шагах в тридцати, вряд ли больше — здоровенная палатка с полевой кухней смялась, как коробок от спичек, и навстречу из полумрака полезло что-то огромное и страшное. Больше всего это напоминало огромного стального жука. Будто кто-то взял гусеничный трактор, оторвал кабину с мотором — и вместо них поставил увеличенный чуть ли не вдвое корпус от “Родины”. Такой же гладкий, зализанный со всех сторон — и только спереди получивший вместо стекол стальные пластины с прорезями, между которых торчал длинный толстый ствол. Он-то и стрелял, гуляя из стороны в сторону и срезая длинными очередями людей и прошивая насквозь палатки. Замолкал на мгновение — и снова плевался свинцом, выцеливая на фоне горящего лагеря бегущие силуэты. — Вот зараза! — прорычал Подольский сквозь зубы. — К бою! Он первым швырнул в стальное чудище то ли Копье, то ли что-то мне пока незнакомое. Но вместо того, чтобы лязгнуть о броню, заклятье… не сработало. И вряд ли бывалый юнкер мог промахнуться с такого расстояние. “Глушилка”! Конечно, куда ж без нее. “Жук” замер на месте, перестал стрелять — и принялся неторопливо разворачиваться в нашу сторону, с лязгом перебирая гусеницами. Кто-то швырнул Горыныча, подпалив палатку, но сделал только хуже: теперь стрелок внутри наверняка заметил нас — даже сквозь прорезь в два пальца толщиной. “Жук” двинулся из огня нам навстречу, наводя ствол. На мгновение замедлился, наткнувшись на свернутую набок кухню — но тут же снова пополз вперед, на ходу вдавливая в землю жалобно стонущий металл. На него со всех сторон валились полыхающие куски ткани, какие-то колья, куски дерева — но, конечно же, не могли навредить броне. Пламя лишь бросало на стальную тварь отблески и тени, превращая механизм во что-то почти живое. Тупое, беспощадное и неуязвимое, громыхающее железом и плюющее смертью через крохотные равные промежутки. Наверное, эта монотонность и была страшнее всего. Умом я понимал, что там, под толстой броней за чернотой прорези скрывается стрелок. Может быть два или три — и водитель. Не боги или злые духи, а самые обычные люди из плоти и крови. Но неведомая сила все равно заставляла меня вжиматься в землю. — Отходим! — Подольский поднялся на одно колено и развернул Щит обеими руками. — Быстро! Тут ловить нечего! Странно, но его голос почему-то прогнал оцепенение. Страх никуда не делся — зато вернулась способность двигаться. Однокашники по обе стороны от меня срывались в разные стороны, а я отшвырнул бесполезную винтовку и собрал Дар. Весь, что был — и даже чуть больше, зачерпнув из Источника. Столько сколько вообще мог, не разорвавшись на части от хлынувшей в тело мощи. И ударил. Нет, не в самого “жука” — его “глушилка” защитила бы даже от заклятья первого класса — а рядом. Без особых спецэффектов: просто скомкал Даром все, до чего мог дотянуться — и швырнул с обеих сторон прямо в прорези брони. Клочья горящих палаток, какие-то ящики, остатки полевой кухни. Будь поблизости что-то тяжелее, может, удалось бы даже повредить ствол оружие или свернуть его набок — но не повезло: страшная пушка лишь на долю секунды перестала поливать огнем — и ожила снова. Тра-та-та. Будто вколачивала отбойным молотком. — Уходите все! — рявкнул я, вытягивая руки вперед. — Я задержу! На этот раз сорвались все — я не видел даже Подольского, и прикрыть меня Щитом было больше некому. Я уже успел нащупать границы действия “глушилки” — примерно метра полтора от “жука”. И прицельно зацепился именно туда, вгрызаясь Даром в саму землю. Под низ, вглубь — а потом потянул. Так, что аж кости захрустели, будто мне пришлось собственными руками поднимать и стальную махину, и пару тонн сырой почвы. “Жук” покачнулся, сбивая прицел — и очередь ушла куда-то вверх. Земля под ним разошлась, и влажная кромка с чавканьем приподнялась. На мгновение показалось, что я сейчас справлюсь, что смогу поднять такую тяжесть — а потом просто переверну, похоронив “жука” так, что уже не вылезет. Но сил не хватило — всего чуть, самую капельку. Все рухнуло обратно. Сталь глухо зазвенела — и снова ожила ревом скрытого под броней мотора и лязгом гусениц. — Пошли, княже! Не дури! — завопил невесть откуда взявшийся Богдан, плюхаясь рядом со мной на колени. Впереди снова громыхнуло, и прямо передо нами вверх полетели крохотные фонтанчики земли. Богдан поднял Щит, вздрогнул — и вдруг обмяк, схватился за живот и повалился вперед, уткнувшись лицом в траву. И вот тут-то у меня в голове и щелкнуло. — Держать оборону! — заорал я. — Горынычей к бою! Залпом — огонь!!! Неведомая сила будто подняла меня с земли за шиворот — и швырнула вперед. Не прямо на грохочущий ствол “жука”, а чуть в сторону, вправо. Я в несколько прыжков пролетел десяток метров, на ходу распуская плетение Лат: все равно не поможет — только замедлит. Снова загрохотало, но уже мимо — даже не близко: стрелку в “жуке” изрядно испортили жизнь. Кое-кто из однокашников все-таки не успел удрать далеко, и в воздух взмыло полтора десятка Горынычей. Базовое огненное заклятье не навредило бы машине, даже не будь в ней “глушилки” — зато перекрывало обзор, разом превратив все перед прорезями брони в сплошное воющее пламя. А я смещался в сторону, как учил еще Андрей Георгиевич. Уйти с линии огня, подобраться со стороны, нащупать слабое место и… Нет, с “нахлобучить” оказалось сложнее: стоило мне слегка обойти “жука” со стороны, как рядом снова засвистели пули. Похоже, работала еще и пехота с винтовками. Не особенно многочисленная — но и нескольких стволов вполне достаточно, чтобы добить уцелевших. Я рухнул в траву и, дождавшись очередной вспышки в темноте, почти наугад швырнул три Серпа подряд. Заклятья пролетели над землей шагов двадцать-тридцать, с шелестом срезая траву — и винтовка стихла. Неужели повезло?