Я вспоминаю ту ночь в лагере, звездопад и то, что я тогда сказал. «Я загадал, чтобы ты когда-нибудь назвала меня по имени. Чтобы ты встала передо мной и сказала: «Привет, Леви». А я бы ответил: «Привет, Ханна! Какие мы сегодня, однако, разговорчивые». Мне хочется сказать об этом, но я не в силах вымолвить ни звука. Она произнесла мое имя. Вот и все, о чем я в состоянии думать. – Черт побери… – не слишком учтиво выражаюсь я и рывком притягиваю Ханну к себе. Я обнимаю ее, упираясь подбородком ей в макушку. Мне приходится взять себя в руки, чтобы сто раз подряд не просить ее произнести мое имя. Или вообще хоть что-нибудь. Ее руки обвивают меня и, клянусь, мне давно ни от чего не было так хорошо. – Так ты, значит, и есть Леви, – слышу я незнакомый мужской голос и отпускаю Ханну. – Да, это он. А мы – Йош и Макс, если это кому-то интересно, – бесцеремонно заявляет Макс, а Йош раздраженно шипит: – Нет, идиот, никому это не интересно! – Он утаскивает Макса за собой и ждет в сторонке. Я очень неохотно отрываюсь от Ханны. Передо мной стоят мужчина и женщина, и они чертовски похожи на Ханну. – Я – Пауль, отец Ханны, а это моя жена Лаура. – Он протягивает мне руку, а затем я пожимаю руку Ханниной маме. Ханна, по-прежнему стоя рядом со мной, берет меня за руку, и я сразу чувствую себя немного уверенней. – Мы сегодня уже не раз слышали твое имя и, похоже, тут есть что еще рассказать, но мы просто хотели бы… – Он замолкает, глядя на Ханну. – Мы хотим от души сказать тебе спасибо. Я собираюсь ответить «совершенно не за что», но горло мне затыкает здоровенный ком. Внезапно оказываюсь в объятиях Ханниной мамы и слышу у самого уха ее голос. Она без конца повторяет «спасибо», а я не состоянии ничего ответить. Наконец она отпускает меня, и я не знаю, что делать. – Мы уезжаем. Увидимся через неделю, когда ты приедешь в воскресенье нас навестить. Мы завтра позвоним тебе, ладно? – папа Ханны обнимает ее, кивает мне, а мама быстро целует ее в щеку. Помахав на прощание, они уходят. А я тем временем пытаюсь как-то прийти в себя после всего происшедшего. – Я же еще так и не поблагодарила тебя. – И не нужно. Не вижу причин. – А я вижу, и много, – говорит она, упорно глядя мне прямо в глаза. – Ночь в хижине. – Так я сам и виноват, что ты тогда убежала. – Нет, не виноват, и прекрасно это понимаешь. Как ты играл на гитаре, как мы сидели у озера, ночь звездопада, – тихо и вдумчиво продолжает перечислять она. – И еще спасибо за твою историю. – Если бы не хотел, я бы с тобой не поделился. – Это так, но все же интересно, почему я это сделал. – Спасибо, что поехал со мной к моему дому. Я сжимаю ее руку, потому что ничего сказать сейчас не в силах. Потому что перед глазами у меня по-прежнему то, как она кричит и падает. Потому что перебираю в уме все, что связано с Ханной, и думаю о том, как, впервые увидев ее, спросил себя, кто эта девчонка. – Леви? – Да? – Зайдешь за мной сегодня вечером? Глава 43 Ханна ТЕПЕРЬ ИЛИ НИКОГДА За окнами темно, и я жду Леви. Сара заснула на диване с книжкой на животе, Лина сидит рядом и, поглаживая Мо, таращится на меня, словно я какой-то цирковой аттракцион. – Ну, скажи еще что-нибудь. Ну хоть словечко! Но я, бросив на нее раздраженный взгляд, только вздыхаю. На сегодня мои возможности исчерпаны. В дверь стучат, и сердце у меня делает сальто. Прихватив рюкзак и вязаную кофту, исчезаю, не дожидаясь протестов Лины. Леви улыбается мне во весь рот, когда я буквально врезаюсь в него. – Похоже, кто-то сильно торопится. Ну, и куда ты меня похищаешь? На улице темно и жутко страшно. Пихнув его кулаком в бок, тяну за собой. Мы покидаем надежные стены «Святой Анны» и через парковку идем к скамейкам. Воздух свеж и прохладен, ночь ясна, на небе уже видны отдельные звезды. – Ну, Ханна, говори уже! Что ты затеяла? – Начать все сначала. Да, именно в этом и состоит мой план. Я хотела бы начать все сначала. Но забывать я ничего не хочу. Хочу и дальше думать об Иззи, продолжать разговаривать с ней, рассказывать ей обо всем. Но теперь по-другому. Не так, чтобы это разрушало и съедало меня. Я опять хочу улыбаться, думая о ней. – Начать все сначала, – эхом отзывается Леви. У скамеек мы останавливаемся, и я снимаю рюкзак. – Да. Я не хочу больше все время тосковать. – Я не смотрю на Леви, но он заставляет меня. Он поднимает мой подбородок. – Взгляни на меня. Пожалуйста! – И я делаю это. – Ты ведь понимаешь, что за один день не получится, да? Закусив губу, я киваю. Да, понимаю. – И ты понимаешь, что в определенном смысле всегда будешь тосковать. Когда больше, когда меньше. Иногда ты будешь на время забывать о тоске. Но она всегда будет возвращаться. Просто однажды станет не так больно. – Я должна попробовать, – хрипло шепчу я. – И я тебе помогу. Когда-нибудь станет легче, и болеть будет меньше. Боль приглушится, не будет такой острой. – Пальцы Леви скользят с моего подбородка по шее к плечу. – Начать сначала. Для этого тебе нужно сперва простить себя, Ханна. Может случиться, что… Он не договаривает до конца, но я понимаю и так. Может случиться, что я никогда этого не смогу. Леви не пугает меня, а пытается защитить от разочарований. – Знаю, но начать я хочу не с этого. Мне нужно сперва… мне нужно отпустить Иззи. Повернувшись к рюкзаку, я раскрываю молнию и достаю содержимое – блокнот, спички и свечу. На какой-то миг я готова передумать и сложить все обратно. Закрыть рюкзак, вернуться и продолжать жить, как раньше. Готова опять лишиться слов и погрузиться в скорбь. Боль еще очень сильна, и Леви прав: до конца она не исчезнет никогда. Но этот миг проходит. Я больше не хочу убегать. Пальцы мои движутся по бумаге, по письмам, по словам, что я написала для Иззи за последние дни. Пришла пора отослать их. – Ты уверена, что мне стоит присутствовать? – Иначе я бы тебя не попросила или уже прогнала. – Хочу пошутить, но попытка с треском проваливается, голос у меня совсем слабый. Нет сил и у меня самой. Я выдираю из блокнота страницу за страницей, пока в нем не остаются одни чистые. И мне вспоминается мысль о том, что блокнот выглядит так, будто в нем никогда ничего не записывали. А записывали очень много. Записывали мысли, чувства, слова, записывали воспоминания, страхи, мечты, записывали вопросы, а порой и ответы. В нем встречались чувство вины со смелостью, Ханна с Иззи. Я бросаю последний взгляд на письма. Перечитываю последнее. Там всего три предложения. Три коротких предложения, в которых заключено гораздо больше, чем кажется. Ставлю свечу на землю и опускаюсь перед ней на колени. Спичка крепко зажата в руке, пальцы захватывают ее, и она резко проходит по боковой стороне коробка. Треск, шипение. Вспыхивает пламя. Давно знакомая картина. Поднеся спичку к свече, к еще новенькому белому фитилю, жду, пока он зажжется. Спичка гаснет, и я кладу ее на землю рядом со свечой, которая, чудесно мерцая, только одна теперь и дает свет. Она выглядит, как та, что я зажгла в ту ночь. Я купила такую же новую, и никогда еще не находила в себе сил ее зажечь. Никогда этого и не хотела. Нет, я хотела лишь постоянно иметь при себе напоминание о том, что она натворила. Что натворила я. Эта свеча, такая прекрасная, которую я когда-то так любила, и огонь, который так много уничтожил. У меня ком подступает к горлу, я, дрожа, перевожу дух. Леви молча ждет. – Я люблю тебя, Иззи. Плача, я улыбаюсь и, улыбаясь, плачу. Взяв бумагу, держу ее в руках целую вечность.