Вслед за ней к нам устремились и остальные люди из-за столов. – Я привел в гости Лина, ма, – поспешно сказал Фарзад в попытке отвлечь внимание от себя. – Ох, Фарзад, сын мой! – Она всхлипнула и сжала сына в удушающе-крепком объятии. Затем резко его оттолкнула и с размаху влепила пощечину. – Ой! Мама! – заныл Фарзад, хватаясь за щеку. Его маме было за пятьдесят. Невысокая женщина хрупкого сложения, она носила короткую стрижку, хорошо сочетавшуюся с мягкими чертами лица. Простое платье в полоску дополнялось цветастым передником и бусами из тщательно подобранных по размеру и форме жемчужин. – Что ты вытворяешь, гадкий мальчишка? – гневно спросила она. – Или ты подрядился работать на местную клинику, поставляя им пациентов с этими самыми… как их? – Сердечными приступами, – подсказал седовласый мужчина, вероятно ее супруг. – Вот-вот, доводишь всех нас до этих самых. – Ма, но в этом нет моей… – А вы, значит, и есть тот самый Лин! – сказала она, прерывая сына и обращаясь ко мне. – Дядя Кеки, да воссияет его дух в наших глазах, много о вас рассказывал. А обо мне он не упоминал? О своей племяннице Анахите, матери Фарзада, жене Аршана? Дядя говорил, что с вами мало кто может потягаться в философских спорах. Для начала хотелось бы знать, как вы трактуете дилемму свободы воли и детерминизма? – Дала бы человеку дух перевести, мать, – упрекнул ее отец Фарзада, пожимая мне руку. – Меня зовут Аршан. Очень рад познакомиться с вами, Лин. Затем он повернулся к Фарзаду и устремил на него суровый, но в то же время любящий взгляд: – Что касается вас, молодой человек… – Я могу оправдаться, па! Я… – Оправдываться будешь после хорошей порки! – снова взвилась Анахита. – Да и чем ты сможешь оправдать наши страхи, когда мы все глаз не сомкнули в прошлую ночь? Чем ты оправдаешь терзания твоего отца, который до рассвета бродил по улицам, воображая, что ты попал под грузовик и лежишь раздавленный где-нибудь в грязной канаве? – Ма… – А ты знаешь, сколько канав в нашей округе? Это самое насыщенное канавами место во всем городе! И твой бедный отец облазил их все до единой в поисках твоего раздавленного трупа. И после всего этого у тебя хватает наглости объявиться здесь перед всеми нами без единой царапины на твоей бесстыжей шкуре? – И то верно, хоть бы захромал, что ли? – сказал, приветствуя Фарзада, молодой человек, с виду его ровесник. – Или еще как-нибудь покалечился из уважения к близким. – Мой друг Али, – представил его Фарзад, и эти двое обменялись понимающими улыбками. Я заметил, что ростом и телосложением они были точными копиями друг друга. – Салям алейкум, – сказал я. – Ва алейкум салям, Лин, – ответил Али, пожимая мне руку. – Добро пожаловать на фабрику грез! – Лин только что вытащил меня из тюрьмы, – сообщил Фарзад во всеуслышание. – Из тюрьмы?! – вскричала его мать. – Уж лучше бы ты валялся в одной из тех грязных канав вместе с твоим несчастным отцом! – Но сейчас-то он уже дома, – сказал Аршан, легонько подталкивая нас к одному из двух длинных столов. – Умираю с голода, па! – заявил Фарзад. – А ну-ка постой! – задержала его, схватив за рукав, женщина в экстравагантном шальвар-камизе, состоявшем из бледно-зеленых зауженных брюк и просторного желто-оранжевого платья до колен. – Только не с руками, на которых полно всяких тюремных микробов! Еще неизвестно, каких микробов мы нахватались от одного лишь разговора с тобой! Быстро мыть руки! – Слышишь, что тебе говорят? – подхватила Анахита. – Мыть руки! И вы тоже, Лин. Он мог и вас заразить тюремными микробами. – Да, мэм. – И я должна вас заранее предупредить об одной вещи, – добавила она. – Я определенно склоняюсь к детерминизму и готова закатать рукава для решительной битвы, если вы окажетесь сторонником свободы воли. – Да, мэм. – Имейте в виду, я никогда не смягчаю удары в философских поединках. – Да, мэм. Мы с Фарзадом вымыли руки над кухонной раковиной и заняли места за столом ближе к левой стороне огромного зала. Женщина в шальвар-камизе поставила перед нами два блюда с мясом в ароматной подливке. – Отведайте мою баранину, молодые люди, – сказала она и, улучив момент, ущипнула Фарзада за щеку. – Ах ты шкодник, дрянной мальчишка! – Я даже не знаю, за что меня арестовали! – запротестовал Фарзад. – А тебе и незачем это знать, – парировала женщина, сопроводив свои слова еще одним болезненным щипком. – Ты всегда был и будешь дрянным мальчишкой, что бы ты ни делал. Даже если ты делаешь добрые дела, ты все равно шкодник, разве нет? – И еще он славится колкими шпильками, – добавил я. – Ох уж мне эти шпильки! – подхватила Анахита. – Ну спасибо, Лин, – пробормотал Фарзад. – На здоровье. – Шпильки, шпильки шкоднику! – И женщина в шальвар-камизе угостила его очередным щипком. – Это тетушка Захира, мама Али, – сообщил мне Фарзад, потирая больное место. – Если вы предпочитаете вегетарианскую кухню, попробуйте дал-роти, – жизнерадостно предложила женщина в голубом сари. – Только что приготовлено. Перед нами тотчас возникли две чашки с шафрановым супом и стопка горячих лепешек-роти на салфетке. – Налетайте, не стесняйтесь! – подбодрила она. – Это тетушка Джая, – шепнул мне Фарзад. – У них с тетей Захирой что-то вроде кулинарного состязания, а моя мама держит нейтралитет. Нам лучше быть дипломатичными: я начну с баранины, а вы начните с супа, о’кей? Мы придвинули еду поближе и приступили к трапезе. Вкус был восхитительный, и я наворачивал за обе щеки. Поварихи-соперницы, удовлетворенно переглянувшись, присели к столу рядом с нами. Еще несколько взрослых и детей появились из дверей на первом этаже или спустились с верхних галерей, чтобы составить нам компанию; одни так же уселись за длинный стол, другие стояли поблизости. Фарзад жадно впился зубами в кусок баранины, и тут Анахита, подойдя сзади, отвесила ему подзатыльник столь стремительно и внезапно, что ей мог бы позавидовать сам Дилип-Молния. Все дети вокруг нас разразились хохотом. – Ай! Ма! Теперь-то за что? – Тебе следовало бы грызть камни! – сказала она. – Камни из тех самых канав, в которых тебя искал твой бедный отец! Камни вместо нежного вкусного мяса! – Суп тоже вкусный, правда? – обратилась ко мне тетя Джая. – О да! – ответил я с энтузиазмом. – Твой бедный отец всю ночь ползал по этим треклятым канавам! – Дорогая моя, хватит уже про канавы, – попросил отец Фарзада. – Пусть мальчик расскажет нам, что произошло. – Вчера вечером я был в клубе «Драм-бит»… – начал Фарзад. – О! И какая там была музыка? – встрепенулась миловидная девушка лет семнадцати, сидевшая чуть поодаль на нашей стороне стола. Задавая вопрос, она наклонилась к столешнице, чтобы сбоку видеть Фарзада. – Это моя кузина Карина, дочь тетушки Джаи, – сказал Фарзад, не глядя в ее сторону. – Карина, это Лин. – Привет, – сказала она со смущенной улыбкой. – Привет, – откликнулся я. Покончив с овощным супом, я деликатно отставил в сторону пустую чашку. Тетушка Захира тотчас придвинула на ее место баранину – да так решительно и энергично, что та свалилась бы мне на колени, не подхвати я блюдо уже на самом краю стола. – Спасибо. – Баранина очень полезна, – заверила меня тетушка Захира. – Она смягчит ваш гнев и все такое. – Смягчит мой гнев? Да, мэм. Большое спасибо. – Итак, ты пошел в ночной клуб, – медленно произнес Аршан, – хотя я много раз предостерегал тебя от этого, сын мой. – А что ему твои предостережения? – спросила Анахита и дала Фарзаду новый подзатыльник. – Ай! Мама! Хватит уже, йаар! – Твои предостережения ему как десерт! Проглотил, ням-ням-ням, и нет их! А ведь я тебе говорила, что оперантное научение[42] – это единственный эффективный метод, применимый к нашему мальчику, но ты же у нас ярый поклонник Штейнера! Так вот что я скажу теперь: этой ночью твой сын позорно «обштейнерился»! – Не думаю, что здесь можно винить штейнеровскую школу[43], – заметила Джая. – Верно, – согласилась с ней Захира. – Их методология основана на здравом смысле. Мой Сулейман не далее как вчера…