Гигантская молния ярко осветила тучи прямо над нашими головами. Собаки, поджав хвосты, в панике заметались под ногами людей. Порыв холодного ветра, как стальной клинок, пронзил душную ночь – и тонкую ткань моей рубашки. Этот ветер стих так же внезапно, как появился, а вслед за ним по улице прокатилась шелестящая волна теплого воздуха, перенасыщенного влагой, как водяная взвесь над морским прибоем. И хлынул ливень. Вмиг все вокруг стало текуче-расплывчатым, как будто наблюдаемое сквозь темный кашемировый занавес. Сезон дождей начался. Люди в толпе содрогнулись при падении первых капель, а затем дружно издали радостный вопль. Пожар был благополучно забыт, и они с диким хохотом и гиканьем пустились в пляс, расплескивая жидкую грязь под ногами. Огонь над крышей пакгауза с шипением угасал, побеждаемый ливнем. Пожарные присоединись к танцующим. Кто-то поблизости врубил музыку на полную громкость. Копы также покачивали бедрами, стоя перед своими джипами. Насквозь промокшие танцоры не останавливались; их разноцветные одеяния атласно блестели, отражаясь в лужах. Я тоже танцевал в потоках влажного света. Гроза катилась дальше, море падало с небес на землю. Порывы ветра кидались на нас, как своры резвящихся щенят. Озера молний затапливали улицу. От нагретых за день камней поднимался пар. Вера в лучшее озаряла наши лица и смеялась в наших объятиях. Вокруг плясали тени, пьянея от дождя, и я плясал вместе с ними – счастливый глупец, чьи грехи, накопившиеся под жарким солнцем, только что смыл первый ливень. Часть 3 Глава 14 – Ты уже проснулся? – Нет. – Но ты ведь не спишь. – Нет, я сплю. – Если спишь, почему ты мне отвечаешь? – Это просто кошмарный сон. – Вот как? – Да. – И о чем твой кошмар? – Ох, лучше не спрашивай. Он о назойливом голосе, прерывающем мой первый безмятежный сон за многие недели. – Так вот какие у тебя кошмары? – усмехнулась Лиза за моей спиной. – Тебе бы покрутиться годик в арт-бизнесе, малыш. – Сон становится все кошмарнее. Этот голос не затихает. Она умолкла. Но не закрыла глаза, судя по ее дыханию, – такие детали начинаешь чувствовать даже спиной, когда достаточно долго проживешь с женщиной, которая тебе дорога. Потолочный вентилятор медленно вращался, разгоняя по комнате влажный муссонный воздух. Свет снаружи проникал в щели деревянных ставен, покрывая полосками картины на стене у кровати. До восхода солнца было еще полчаса, но занимавшаяся заря уже сгладила тени в комнате и покрыла призрачно-серым налетом все предметы, в том числе мою руку, лежавшую на подушке. Карла однажды назвала это «эффектом пейота». И как обычно, попала в точку. Одним из свойств наркотика, получаемого из этих кактусов, является способность окрашивать вселенную в сумеречные тона – своего рода предрассветная стадия сознания. Карла всегда умела находить неожиданные и остроумные сравнения… Мои веки сомкнулись. Я почти ушел в сон, сжимая в руке воображаемую «пуговицу» пейота; я почти ушел. – И часто ты думаешь о Карле? – спросила Лиза. «Черт! – подумал я, возвращаясь к яви. – Как женщинам это удается?» – В последнее время часто. Только что я в третий раз за три дня услышал ее имя. – А кто еще ее упоминал? – Навин – этот начинающий детектив, и еще Ранджит. – Что говорил Ранджит? – Послушай, Лиза, нам незачем сейчас обсуждать Карлу и Ранджита. – Ты к нему ревнуешь? – Что? – А знаешь, я ведь совсем недавно общалась с Ранджитом. Мы просидели за разговором допоздна. – Я не был здесь в последние недели, если ты заметила. Так что для меня это новость. Как часто ты общаешься с Ранджитом? – Он очень помог с рекламой наших выставок. С тех пор как он подключился к работе, клиенты идут сплошным потоком. Но в личном плане между нами ничего нет. Абсолютно. – О… кей. И что дальше? – Я первой спросила: как часто ты на самом деле думаешь о Карле? – Нам обязательно обсуждать это сейчас? – спросил я, поворачиваясь лицом к ней. Лиза привстала, опираясь на локоть, и склонила голову к плечу. – Я видела ее вчера, – сказала она, с невинным видом глядя на меня небесно-голубыми глазами. Я молчал, ожидая продолжения. – Мы встретились в бутике на Брейди-лейн. Я часто там бываю, но никому из знакомых не рассказывала про этот магазинчик. А тут вдруг на выходе сталкиваюсь с Карлой нос к носу. – Что она сказала? – В смысле? – В смысле: что она сказала тебе при встрече? – Это довольно-таки… странно, – сказала она, наморщив лоб. – Что тебе кажется странным? – Ты не спросил, как она выглядит или как она себя чувствует. Тебя в первую очередь интересует, что она сказала. Это странно. – Почему? – Ну как же – ведь ты не видел ее почти два года. И я даже не знаю, в чем бóльшая странность: в твоей реакции или в том, что мне такая реакция вполне понятна, поскольку речь идет о Карле. – А… значит, ты меня понимаешь? – Разумеется. – Тогда что же тут странного? – Странно, как много эта деталь сообщает о тебе и о ней. – Да о чем вообще этот наш разговор? – О Карле. Ты хочешь знать, что она мне сказала, или нет? – Уже нет, – сказал я. – Не хочу. – Конечно, ты хочешь. Во-первых, позволь мне сообщить, что выглядит она отлично. Лучше не бывает. И настроение у нее соответственное. Мы завернули в кафе «Мадрас», выпили по чашечке кофе, и я хохотала до слез над ее шутками. В последнее время ее занимает религиозная тематика. Она сказала – погоди, дай вспомнить дословно, – ах да, она сказала: «Религия похожа на затянувшийся конкурс шляпников по созданию самой дурацкой шляпы». Она вечно выдает забавные сентенции. Должно быть, это чертовски тяжело. – Тяжело быть забавной? – Нет, тяжело всегда быть самой умной в своем окружении. – Ты тоже умница, – сказал я, переворачиваясь на спину и закидывая руки за голову. – Среди всех моих знакомых ты – одна из умнейших. – Я?! – Без сомнения. Она придвинулась ближе и поцеловала меня в грудь. – Я предложила Карле работу в моей арт-студии, – сообщила она, выгибая ступни. – Это не самая лучшая идея из тех, какие я слышал на этой неделе.