Он узнал этот сладенький невинный голосок, но не мог соотнести его с лицом. Нахмурился. Перед ним пульсировали белые огоньки, и он заморгал, чтобы увлажнить глаза. Последнее, что он помнил, – это поцелуй с женщиной. На поверхность сознания наконец-то вынырнули теплый взгляд ее ореховых глаз и каштановые кудри. Веснушки, заурядное лицо. Он целовал эту женщину – как там ее звали? – а потом вырубился. Правильно? – Парис, – позвала она, и теперь ее голос звенел сталью. Внезапно она склонилась над ним. Только что вспомнившиеся ему заурядные черты нарисовались перед его глазами. Дрожащей рукой он потер лицо, стараясь сориентироваться. На запястье звякнули цепи. Она что… Определенно нет. Она не настолько сильна, чтобы свалить его. Должно быть, на него напали охотники. – Они заперли нас? – проскрипел он. В голове стоял густой туман, разогнать который никак не удавалось. У него давно не было секса, что объясняло и слабость, и то, что его одолели. – Это я тебя заперла, – со вздохом сообщила женщина. «Что она сделала?» Несмотря на туман, Парис целиком сосредоточил внимание на женщине. Ее волосы были стянуты в тугой узел на затылке, веснушки скрыты макияжем, а глаза за очками с толстыми стеклами казались увеличенными. Его плоть мгновенно восстала. – Зачем тебе делать такое? – Неужели не догадываешься? Протянув руку, она повернула его голову в сторону, изучая шею. Провела пальцем по болезненной точке. «Колотая рана», – догадался Парис, и ответ на его вопрос родился сам. – Ты мой враг. Хотя кровь его, похоже, застыла в жилах, каждая клеточка тела вибрировала от ее прикосновения, желая большего. А вот женщина не выглядела хоть сколько-нибудь возбужденной. Она казалась очень деловой, спокойной и уравновешенной. – Да. И рана не исцеляется, – сказала она, нахмурив брови. – Я не хотела так сильно проткнуть тебя иглой и прошу за это прощения. Она просит прощения? Ох, увольте! Парис снова прокрутил в голове их поцелуй. Ее горячий язычок у него во рту… ее груди в его руках, маленькие, но чувствительные… острая боль. Он прищурился. – Ты обманула меня. Обвела вокруг пальца как несмышленыша. – Да, – подтвердила она. – Зачем? Только не говори, что ты наживка. Ты для этого недостаточно красива. – Он сказал это специально, чтобы сделать ей больно. Щеки женщины зарделись, делая ее красивой, как бы Парис ни отрицал это секунду назад. – Нет, я не наживка. Или, точнее сказать, я бы не подошла на эту роль для любого другого воина, кроме тебя. Тебе ведь плевать, кого трахать, правда, Разврат? – Каждое ее слово сочилось отвращением. Он окинул ее взором: – Очевидно, нет. Румянец на щеках женщины усилился, а член Париса затвердел еще сильнее. «Лежать, малыш». – А ты не боишься, что я тебя обижу? – поинтересовался он вкрадчивым тоном. – Нет. – Ее темная бровь выгнулась дугой. – У тебя не хватит сил. Уж об этом я позаботилась. «Не зли ее, идиот. Соблазни ее, верни силы и разнеси это место в щепки». Он заставил смягчиться черты своего лица, запылать страстью. Как ни печально, но страсть ему симулировать не пришлось. – Тебе понравилось быть в моих объятиях. Признайся же. Я знаю женщин и могу распознать вожделение. Ты сгорала от желания ко мне. – Заткнись, – бросила она. Эмоции. Превосходно. – Не хочешь ли продолжить, пока не заявились твои дружки? Она стиснула зубы и выпрямилась, увеличивая расстояние между ними. Без ее маячащего перед глазами лица, требующего внимания, Парис смог осмотреть комнату. Или скорее камеру. Грязный пол, вместо стен – решетки. Он фыркнул от отвращения к самому себе. Нужно было действовать умнее и осторожнее, а он оказался беззаботен и глуп. Он практически преподнес себя охотникам на блюдечке с золотой каемочкой. Вот посмеются над ним остальные воины, когда узнают. – Так ты, значит, охотник? – Если под словом «охотник» ты подразумеваешь защитника всего доброго, правильного и справедливого, что есть в мире, то да. – Не глядя ему в глаза, женщина сняла часы и продемонстрировала татуировку бесконечности на запястье. – Меня всегда манили истории о демонах и их злодеяниях – я покупала о них книги, посещала лекции и семинары. Около года назад ко мне пришли люди и предложили к ним присоединиться. Я согласилась и ни дня об этом не пожалела. Вид символа должен был вызвать у него приступ тошноты, как всегда случалось прежде. На этот раз у него язык закололо от желания провести им по ненавистному изображению. – Что вы надеетесь со мной сделать? – спросил он, стараясь не поддаваться панике. Пока. Сотни лет назад охотники уже загоняли его в угол, и он сумел сбежать, отделавшись парой царапин. И на этот раз будет так же, уж об этом он позаботится. – Мы намерены провести над тобой эксперименты. Исследовать тебя. Использовать как приманку, чтобы захватить других демонов. А потом, когда найдем ларец Пандоры, вытянем из тебя демона, убив тебя и пленив монстра. – Снова она говорит так обыденно, будто они обсуждают меню предстоящего ужина. Парис игриво подергал бровью: – Только и всего? – Пока что. – Тогда можешь сразу меня убить, милочка. Мои друзья не сдадутся охотникам, чтобы спасти мою старую задницу. – Нет, они всех здесь перебьют. – Это мы еще посмотрим, не так ли? – принимая оборонительную позицию, заявила она. «Хватит с ней спорить». Ее надо очаровать любой ценой, хоть она и враг ему. Едва он кончит в нее, как сразу обретет силу убить всех, кто встанет на его пути. Даже ее, стерву. Почему в него не вселили демона Насилия, как в Мэддокса? Тогда обретение силы не зависело бы ни от чего, кроме гнева. Гребаный демон Разврата! От него одни неприятности. Пару раз демон, отчаявшись, принудил его обратиться к успокаивающему: «Не думай об этом. Не сейчас, когда ты должен поддерживать возбуждение». – Милая, – позвал Парис хрипловатым тоном. – Прости, если я ранил твои чувства минутой ранее. Просто я был очень зол, вот и сорвался на тебе. – Он снова заставил свое лицо смягчиться, слегка прикрыл веки и расслабил губы, словно готовясь к поцелую. Она пригладила рукой волосы и посмотрела на свои белые теннисные туфли. – Все нормально. Я понимаю. Ты раб своей зловещей натуры. Она пробыла охотником всего год. По сути, она лишь наивный ребенок. Любой другой охотник тут же раскусил бы его. Обругал бы, ударил, но уж точно не лучился уязвимостью. – Я считаю тебя красивой, – признался он. К сожалению, это была правда. – Ты врешь. – Нет. Это я раньше врал, называя тебя дурнушкой. Я захотел тебя, едва увидел. Представлял твое обнаженное тело в своей постели, твоя голова запрокинута, а руки, о, твои руки… – Он нашел их взглядом. Да. Они такие же гладкие и совершенные, как он запомнил. – Твои руки касаются источника влаги между ног, словно ты не в силах дождаться, когда я присоединюсь к тебе. Говоря это, Парис проецировал образы в ее мозг. Таково единственное преимущество его демона. Он может оседлать голос Париса и войти в мысли смертного, показывая слушателю именно то, что описывает Парис. В большинстве случаев он не любил пользоваться своим даром. Последующее чувство вины… ведь он заставлял людей желать того, чего они бы ни за что не захотели… точно так же поступал с ним демон. Но эта женщина охотник, поэтому и церемониться с ней незачем. – Не… не говори так, – прошептала она. Ее била дрожь. – Когда ты будешь балансировать на грани оргазма, я стану лизать тебя. Прямо между ног. А ты выкрикнешь мое имя. Ее дыхание стало сбивчивым; соски затвердели под блузкой – белой блузкой, не скрывавшей кружевного бюстгальтера. Неожиданная нотка женственности, притом что одета она как сексуально забитая ледяная дева. Зачем, интересно? Черные слаксы висят на ее ногах мешком, и теннисные туфли тяжелые, как у мужчины. – Я погружусь в тебя по самый эфес, а затем лягу на спину, и ты будешь скакать на мне. – Не говори подобных вещей, – задыхаясь, проскулила она. Оттянула воротничок своей блузки. – Ты – зло, и… и… – Мужчина, жаждущий твоего прикосновения. Про него можно было порассказать много чего нелицеприятного, но злом он точно не был. Он не убивал без разбору, не насиловал. Они с друзьями одаривали Будапешт деньгами, укрепляя экономику, кормя нуждающихся. Ведь это чего-то да стоит, не так ли? Единственным злом являются сами охотники, видящие мир в черно-белых красках, чтобы оправдать бесконечное стремление к Утопии. При этом они сметают любого смертного, оказывающегося у них на пути. У нее перехватило дыхание.