– Давай вернемся к предыдущему разговору. Эшлин должна была пожертвовать собой ради спасения Мэддокса, – напряженным голосом сказал Люсьен. Он прошагал туда, где когда-то была алтарная комната, и, обернувшись вокруг своей оси, осмотрел открытое пространство. – Чем я могу пожертвовать? – Люсьен, – позвал Страйдер. – Не пора уже чего-нибудь пожевать? – Дайте мне еще пару минут, – ответил он, не отрывая от нее взгляда. – Анья? Жертва? – Ты хочешь знать, не приносились ли здесь жертвы? – Погрузившись в свои тяжкие думы, она потеряла нить разговора. – Да. И что с того? – Кровавые жертвы? – Да. – К чему он клонит? – Когда храм переместили на землю, здесь происходили кровавые жертвоприношения. – Какие именно жертвы приносили прихожане? Чья это была кровь? Мысленно Анья снова перенеслась в те давние дни. Тогда смертные поклонялись даже ей. Сегодня богов игнорируют, считая их не более чем выдумками из мифов и легенд. Но ее это не волнует так, как остальных, потому что собственная анонимность ей нравится. – Они приносили в жертву членов своих семей, – чувствуя, как внутри все сжимается, наконец ответила Анья. Ох, как же ей было ненавистно это действо! Еще одна причина порадоваться, что прошлое… осталось в прошлом. – В большинстве случаев выбирались невинные. Девственницы. Им перерезали глотки и наблюдали, как они истекают кровью. Люсьен побледнел. – Вот, значит, что здесь ожидается? Вот что требуется? – Не всегда. Иногда кровь, добровольно предложенная кем-то нуждающимся, предпочтительнее убийства, и все бы хорошо, но никто не желал рассматривать такую возможность. В таком случае пришлось бы ранить себя, а большинство людей скорее перережут горло близкому или любимому и назовут это актом благородства. Лицо Люсьена постепенно восстанавливало естественный цвет. Он вынул из сапога кинжал, и металл звякнул, скользя вдоль кожи. Анья отпрянула, выставляя перед собой ладони. – Ты что – надумал принести в жертву меня? – Ты не девственница и не возлюбленная, – пробормотал он в ответ. Сжав зубы, она резко остановилась, упершись ногами в землю. Ублюдок. О первом он и понятия не имеет, а о последнем мог бы и не напоминать. Но ему, похоже, очень важно это подчеркнуть. – Я начинаю немного уставать от твоих оскорблений, Цветочек. Я же помогла тебе сегодня. Помогла тебе на прошлой неделе. И месяц назад. Он вздохнул с сожалением: – Ты права. Прости. Это было незаслуженно, и я больше не скажу подобного. – Ладно, чего уж там. – Она не ожидала от него извинений, поэтому их получение несколько выбило ее из колеи. – Что ты… – Она не договорила, потому что в этот момент Люсьен порезал себе левое запястье, затем – правое. Шокированная этим поступком, Анья поспешила к нему. – Ты сумасшедший, Люсьен! Абсолютно сумасшедший. – Она понимала, что он не умрет, но все же! – Увидим. Раны были огромными и глубокими. Ее запястья сочувственно запульсировали от сопереживания. Однажды она собственноручно вонзила в Люсьена кинжал, но в данный миг не могла вынести вида его боли. Схватив его за руку, она притянула ее к себе, зажимая раны на запястье собственной одеждой. Кровь Люсьена испачкала и Анью, и землю вокруг. Когда багряные капли попали на песок, Люсьен взревел и опустился на колени. При виде этого Анья разволновалась еще сильнее. – Люсьен! Что случилось? Он бессмертен и не может умереть от обычных ранений, но она все равно беспокоилась. Его могли проклясть. Его могли… Он снова заревел и схватился за живот. – Люсьен! Скажи мне, что, черт подери, происходит? Его веки были плотно смежены, и он, с трудом дыша, медленно поднял их. Обе его радужки оказались голубого цвета. Потусторонние, кристальные, бурлящие, как шторм. Он встал на трясущихся ногах, вырвался из рук Аньи, и, словно в трансе, пошел вперед, к единственной из оставшихся стен храма. – Я вижу, – произнес он. Анья испытала облегчение. Так у Люсьена видение! В былые времена, когда жертва была угодна богам или самому храму, посылалось вознаграждение. Анья решила, что храм доволен тем, что его снова используют по назначению. – Что ты видишь? – Ей пришлось тесно прижать руки к бокам – так велико было желание обнять его. – Я, должно быть, что-то нашел! – прокричал он, не обращая на нее внимания. Все четверо воинов ринулись к нему, выскакивая из-за колонн, подобно ангелам-мстителям. Заметили Анью и остановились. Ее костюм французской горничной был чересчур легкомысленным и предназначался только для глаз Люсьена. Но она не телепортировалась, чтобы переодеться, так как не хотела упускать ни минуты происходящего. Мужчины с ней не заговаривали, хотя Парис и облизнулся в предвкушении, словно она была приготовленным специально для него блюдом. Она закатила глаза. Послать бы его на три буквы, но ведь он может воспринять это как приглашение к действию. – Почему у тебя идет кровь? – потребовал ответа Страйдер, вытаскивая кинжал и обращая на Анью убийственный взгляд. – И что на ней надето? Этому она бы без колебаний показала средний палец. – Женщину трогать не вздумайте, – ровным тоном произнес Люсьен, по-прежнему внимательно глядя на стену. – Она моя. «Моя», – сказал он. Улыбаясь, Анья помахала Владыкам пальцами: – Все слышали? Я его, так что отвалите. – А ты держи руки при себе, Анья, если не хочешь их лишиться, – пробормотал Люсьен. – Ой, перестань! Будто твоим приятелям по силам меня одолеть! – парировала она, не вполне уверенная, слышит ли он ее. Виду, во всяком случае, не подал. Владыки окружили Люсьена, и Анья втиснулась в их круг. Не отказав себе в удовольствии стянуть по пути парочку кинжалов. Боги, какое приятное чувство! В последнее время, будучи целиком поглощенной Люсьеном, она почти не воровала, а ведь это занятие всегда усмиряет ее разбушевавшиеся эмоции, замедляет пульс и успокаивает постоянную боль в животе. Парни даже не поняли, что она сделала, иначе набросились бы на нее – в том не могло быть сомнений. Однако они беспрепятственно пропустили ее. Что обнаружил Люсьен? Что он видит? Вперившись взглядом в стену, Люсьен раскинул руки в стороны, заставляя всех попятиться. – Люсьен? – растерянно позвал Страйдер. Анья покосилась на него краем глаза. Блондин с голубыми глазами, высокий и мускулистый, загорелый. Грубо вытесанные черты лица, импонирующее ей злое чувство юмора. Почему она запала не на него? – Что ты видишь? – спросил Парис. Стремление узнать больше и возбуждение так и вибрировали в воздухе. – Ожидание – это весело! – свирепо сверкая глазами, сообщил Гидеон. – Помните, что те двое смертных исследователей говорили про Зевса и артефакты? – спросил Люсьен. Все согласно загудели. – В основном они были правы. Я смотрю на фрески, выполненные столь реалистично, что кажутся живыми. Изображения меняются, открывая все новые и новые детали. После заточения титанов Зевс приказал Гидре спрятать и охранять драгоценные артефакты. Гидра разделилась на четырех ужасающих созданий, и они рассеялись по миру стеречь каждое одну реликвию. – Вот это да! – воскликнула Анья. – Если в роли стража Гидра, то у вас, мальчики, серьезные проблемы. Она тот еще подарочек, вот увидите! Две головы на теле змеи – это значит восемь голов на четырех телах, если видение Люсьена точно, – и все эти головы постоянно не в духе. – Каждая змея должна вечно прятаться, никогда не раскрывая своего местонахождения, даже самим богам, – продолжил Люсьен. Страйдер заворчал: – И чем тогда нам это поможет? «Сразу видно, что действуют не профессионалы, а любители!» – подумала Анья и спросила: – Видишь какие-нибудь символы? Люсьен помолчал немного, нахмурился, потом ответил: – Да. – Что это за символы? Может быть, Зевс не хотел, чтобы другие боги знали про местонахождение артефактов, но себе-то он должен был обеспечить подсказки на всякий случай. В дни своей славы, когда он крал все, что душе угодно, у любого попавшегося под руку бога – это, кстати, единственное, что меня всегда в нем восхищало, – он бы спрятал их, используя визуальные символы в качестве карты сокровищ. А еще он наложил бы заклятие, чтобы те менялись, если артефакт каким-либо образом меняет свое местоположение. Не оборачиваясь к ней, Люсьен проговорил: – Ты сказала нам, что он поведал Кроносу о том, что с ними случилось. И что Кронос искал, но ничего не нашел.