— Будет. Если ты перед операцией определишься с решением о том, под чьей эгидой начать службу государю-императору. Сейчас твой статус несколько усложняет… — Может, денежное вознаграждение? — Обсуждаемый вопрос, — кивнул ротмистр. Фон Колер, кстати, в этот момент посмотрел на меня с нескрываемым одобрением. — Турнир — кровавый спорт? — Да. У всех участников будет защита, кроме того, предполагается присутствие на площадке дежурных целителей. Стандартная смертность на мероприятии такого формата — не более двадцати процентов: убийство противников — не самоцель. «Не более двадцати процентов?!» Да, действительно не о чем беспокоиться. — Твоя гибель на турнире крайне нежелательна, — не обратил внимания на мою гримасу Демидов. — Мы, конечно, тебя вытащим, но это будет сопряжено со значительными трудностями и, возможно, будет стоить легенды и даже жизни нашим людям. После окончания турнира Шикльгрубер гарантированно продаст тебя аравийцам, и именно после осуществления сделки мы уже вмешаемся. В ином случае спрашивать я бы не стал — и так понятно. Но здесь вопрос жизни и смерти, поэтому лучше выглядеть глупо и все же уточнить: — Моя гибель подразумевает воскрешение? — Максимилиан Иванович в случае согласия ответственен за создание нового слепка души на тебе. И, Артур, хочу напомнить… — Да. — Это дело государственной важности. — Угу, — кивнул я, опуская взгляд и положив подбородок на сплетенные пальцы. Пока думал, ротмистр и барон молчали, не мешая мне. А думал я долго. Десять-пятнадцать лет. Негарантированная выгода. Возможность болезненного проигрыша. И зачем это мне? Дома я даже на другую сторону улицы переходил, если видел впереди пьяные и шумные компании на тротуаре. Нужны мне проблемы на ровном месте? Самая лучшая драка — это та, которую ты сумел избежать. — Я согласен, — изрек я после продолжительного размышления. «Ну Олега, ну ты дебил…» — как вживую прозвучал голос Мустафы из воспоминаний. Нерациональное решение. Неправильное. Но в то же время… рациональное и правильное. Я в прошлой жизни никогда бы самостоятельно не прыгнул с парашютом или не полетел на вингсьюте. Именно по желанию, для развлечения. Зато, допустим, в клетке к акулам спуститься — почему бы и нет? Безопасная опасность манит. В Первую мировую гвардейские офицеры, в том числе аристократы, шли в атаку впереди пехотных цепей. В этом мире, когда Первая мировая закончилась, аристократы благодаря магии в первых рядах и остались. Да, дома я колотил в зале грушу и других людей, но это совершенно не то. В этом мире выражение, что решение вопросов насилием — удел варваров, неприемлемо. Никто просто не поймет. А если кто-то поймет, на дуэль вызвать может — здесь это в порядке вещей до сих пор. Поэтому сейчас мне просто надо проверить себя. — Прекрасно, — кивнул ротмистр. — Максимилиан Иванович, после наложения слепка души мы готовы начать работу по обеспечению операции. Фон Колер кивнул и, степенно поднявшись, двинулся к выходу из зала совещаний. За весь разговор он, кстати, ни слова не проронил. Шагая за бароном, я понял, что направлялись мы в подвал здания. И пока спускались по лестнице, я четко почувствовал — именно сейчас получу ответ на вопрос, почему за использование темных искусств введено наказание смертной казнью. Когда барон открыл массивную дверь камеры, я первым шагнул вперед. Находившегося в заточении узника видел впервые, но, едва столкнувшись со взглядом необычных, неестественного цвета глаз, без лишних слов осознал причину так давно волнующего меня вопроса. ГЛАВА 12 — Способности делятся на два вида: созидание и разрушение. Для созидания нужна энергия. Самая распространенная, доступная и легкая в освоении — это энергия стихий. Именно ее операторов, наделенных даром, количественно больше среди всех, обладающих сверхчеловеческими способностями. Стихийное созидание — первое из высоких искусств, которое стало доступно человечеству… — Максимилиан Иванович, а покороче и попроще можете объяснить? — неожиданно перебив профессора, поинтересовался пленник. Фон Колер едва заметно вздрогнул. Прервавший его заключенный лишь едва улыбнулся, блеснув яркого, ультрамаринового цвета глазами: — Всегда мечтал вам об этом сказать. С незнакомцем, кстати, я был согласен. Барон в своих лекциях страдал… не то чтобы излишним словоблудием, но он не передавал знания окружающим, а скорее разговаривал сам с собой, получая истинное удовольствие от процесса. — Уж простите: когда, если не сейчас, — извиняющимся жестом развел руками пленник. — Эх, Сережа, Сережа, — с искренним, как мне показалось, сожалением вздохнул фон Колер, — если бы ты уделял моим лекциям больше внимания, не оказался бы сейчас здесь. Пленник в этот раз промолчал. Он подтверждающе пожал плечами, а потом опустил взгляд и принял равнодушный вид. Эмоции чужих людей я безошибочно чувствовал, когда они были направлены именно на меня. Сейчас же незнакомец даже не обращал на меня внимания, но при этом я уже явственно ощущал окутывающую его ауру безнадежной тоски. — Вам решать, Алексей Петрович, — вдруг обернулся ко мне барон. — Как популярно по последней моде в кругах молодежи, спрошу: правда или действие? Мустафа, княгиня, Демидов — все, кто был в курсе моей личности, называли меня Артуром. И только фон Колер, при отсутствии лишних ушей, продолжал именовать меня на «вы», обращаясь «Алексей Петрович». Подчеркивая наше — пусть и негарантированное, будущее сословное равенство. Пока я мельком подумал об этом — ощутил, что после слов барона невозмутимый на вид пленник вдруг преисполнился отчаянной надеждой. Его чувства были настолько сильны, что я не выдержал: — Давайте перейдем к действию, а правду оставим на потом. — Уверены, Алексей Петрович? То, что находящийся в камере пленник обречен, сомнений у меня не вызывало. Как и то, что именно его жизнь послужит средством для создания слепка души на мне — подобного тому, что спас мне жизнь совсем недавно. И я просто не смогу со всем вниманием слушать профессора, ощущая рядом чужой страх смерти. — Уверен. — Ваш выбор, — даже, как мне показалось, с уважением покивал фон Колер. — Ну-с, начнем. А вот после последней его фразы я напрягся. Барон покивал с уважением, но это было похоже на уважение перед слабоумием и отвагой. Неожиданно воспрянувший духом пленник поднял взгляд и, несмело улыбнувшись, легким шагом подошел к барону. Белый мужчина, не старше тридцати — уже внимательно осмотрел я его. Одет так, словно только прибыл с великосветского приема — только пиджака и галстука не хватает. Мельком глянув на запонки и часы, я мысленно прикинул стоимость. Немало. — На Петра как похож, — впервые глянул на меня незнакомец. Он хотел было что-то спросить у барона, но фон Колер взглядом заставил его замолчать. — Прощай, Сережа, — мягко проговорил Максимилиан Иванович. — Прощайте, Максимилиан Иванович, — склонил голову пленник. Барон шагнул вперед и, взявшись за воротник рубашки, резким жестом дернул ткань в стороны, так что по полу покатилось несколько пуговиц. Фон Колер, не снимая полностью рубашку с обреченного, просто разведя отвороты, положил ладони на плечи пленнику и оглянулся на меня. — Сюда встаньте, Алексей Петрович, — показал барон взглядом место поодаль, чуть в стороне от себя, по правую руку. — Опуститесь на одно колено, подбородок вверх. Вот так, постарайтесь не шевелиться. «Дышать-то можно?» — Дышать можно. «Я это вслух сказал?» — Помолчи…те, пожалуйста, — раздраженно буркнул фон Колер, отворачиваясь. Хорошо, что отвернулся, потому что лицо у меня застыло в глуповатом, надо сказать, выражении. Ладони барона уже потемнели и подернулись дымкой, просачивающейся даже сквозь покрывающую их тонкую ткань рубашки. Фон Колер напрягся и неожиданно словно стал выше ростом, а вокруг него возникла пугающая до ужаса аура. Пленник в этот момент растерял невозмутимость — я видел, как лицо его все же перекосила испуганная гримаса. Он даже попытался зажмуриться, но вдруг дернулся, словно от электрического разряда, и широко раскрыл глаза. Причем явно против воли: из его тела сразу ушла плавность жизни — так выглядят люди на картинках неопытных еще художников. Деревянно, плоско, ненатурально. Верх рубашки уже пошел прахом, и сейчас я видел, что руки фон Колера объяты темными лоскутными всполохами, словно кислота прожигавшими кожу. Распахнутые глаза жертвы вдруг ярко полыхнули синим пламенем, которое моментально укротилось, а чуть погодя в нем проявились темные, чернильные языки. Несколько секунд — и фигуру пленника полностью окутали всполохи синего пламени, которые почти сразу стали чернильно-синими, а после и вовсе полностью потемнели. Фон Колер, находясь в состоянии высочайшей концентрации, плавя и сжигая черным пламенем кожу пленника, повел ладонями вверх по плечам, шее обреченного, уже касаясь лица. Страшное зрелище, но я смотрел не отрываясь. Еще одно явное напряжение сил, и барон немного подался назад. Совсем немного, но в этот момент мне… нет, не по ушам ударило. Истошный и пронзительный вопль раздался словно из другого измерения или астрала — я слышал его, но при этом понимал, что это точно не местный, неестественный звук. Вновь где-то за кромкой реального мира раздался крик обреченного на смерть и еще один. Барон в этот момент еще больше подался назад, отнимая руки от лица пленника. При этом к его ладоням оказалась словно приклеена призрачная маска. Барон в буквальном смысле вытягивал дух из тела — отступая назад совсем по чуть-чуть, он удерживал призрачную, сотканную из черных лоскутов фигуру, отделяющуюся от тела обреченного. Призрачную фигуру, в которой концентрировалась вся жизненная энергия жертвы. Я наблюдал за происходящим, забыв как дышать. Еще несколько секунд, и вот уже фон Колер высоко поднял руки. Его ладони по-прежнему были на лице вытянутой из тела призрачной фигуры, которая сейчас дрожала в темно-сером мареве. Вновь зазвучал инфернальный вой — громко, так что меня словно током ударило. Но крик постепенно становился тише — по мере того, как бледнела, истончалась лоскутная тень, теряя форму человеческого тела. Как густой дым на легком ветерке. Нет, не так, присматриваясь, понял я свою ошибку. Призрачная фигура не истончалась — энергетические всполохи словно втягивались в маску. Я не отрываясь смотрел на происходящее, но краем глаза заметил, что тело пленника постепенно превращается в прах. Вся жизненная сила и энергия, что присутствовали в одаренном, сейчас полностью сконцентрировались в руках барона. А именно — в посмертной маске, которая все сильнее наливалась глубоким мрачным отсветом. Крики умирающего прервались, и лишь на периферии слышимости я ощущал, словно шелест, приглушенное перешептывание. Но сконцентрироваться на этом не успел — барон обернулся ко мне. Я невольно вздрогнул — лицо у фон Колера было бледное, белее мела. И от этого еще более сильно на нем выделялись абсолютно черные глаза, которые заполонил мрак. — Я ослабил его, насколько можно. Удачи в бою, — негромко и вполне обычным своим голосом произнес фон Колер. Никогда. Никогда больше я не стану никого жалеть в этом мире. Если еще хоть раз появится мысль пренебречь знаниями, то… — Сосредоточься, будет непросто, — вдруг резко произнес барон. Вовремя он. Я собрался и даже кивнул: