— Так, сразу после занятий, часа в четыре. Приехали и сразу в Любкину комнату — шасть. Заперлись. Я тут, на этой половине была, ужин готовила, телевизор смотрела. Они там что-то пошумели сначала, а потом, уже около шести угомонились. Ну, думаю, наконец-то заниматься начали. — Понятно, — кивнул Антон. — Что было дальше? Вы к ним заходили? — Была разочек. Но Любаша мне сказала «не мешай, теть Тонь, мы заниматься будем». Я говорю — ужинать будете? Она говорит, нет, мы чипсов с собой купили. Потом музыка у них тихонько играла, Любава всегда уроки под музыку готовит… Я и думала — занимаются они. — Можно будет позже взглянуть на комнату Любавы? — спросил Антон. — Так, глядите. Там прибрано. — Когда вернулись с работы родители Любавы? — уверенно продолжил «следователь Ковальчук». И тут же получил в лоб: — Так, не вернулись они, — удивилась Антонина Яковлевна. — Они ж в Таиланде были. Две недели. — Конечно, конечно, — сконфузился «следователь». — Извините, совсем запутался, столько дел, столько дел… Я посчитала, что не лишним будет выручить друга и вернуть достоверность нашей беседе: — Когда приехал отец Ренаты? В половине десятого? — Даже раньше, — задумалась женщина. Думаю, минут двадцать было… — Он сразу прошел в комнату к детям? — Конечно. Ренаткина машина перед домом же стояла. Он как вошел, сразу к ним. — Вспоминая вечер двенадцатого апреля, женщина покачала головой. — Ну и крику было… До сих пор перед соседями стыдно. Он Ренатку чуть не за волосы к машине волок. Думала, убьет. — А она? — быстро спросила я. — Сопротивлялась? — Куда там! — Антонина Яковлевна махнула рукой. — Они себе столько этой дряни вкололи, Любава сутки после как чумная ходили… Мы с Антоном переглянулись, и я осторожно задала вопрос: — А что именно они себе вкололи, вы знаете? — Об этом лучше у Михаила Петровича спросить. Любава сказала, что он сразу от нас дочь в наркологическую лечебницу повез, анализы делать. До сих пор, каждую среду туда мочу на анализы лично возит — сторожит, значит, дочь-то. — Это тоже вам Любава рассказала? — Да. Родители теперь запрещают девчонкам встречаться. В институте видятся, никуда не денешься, а после ни-ни. Сразу домой. — Понятно, — кивнул Антон. — А вы знаете, кто в тот день купил и принес наркотики? Антонина Яковлевна опустила глаза: — Так, разве они скажут правду. Все друг на дружку валят. Наша на Ренату, Рената еще на кого. — А сколько всего в тот день было ребят? — А четверо. Две девочки и два мальчика. Один Денис из нашего института, другой Саша из технического, он с Ренатой дружит. — Кто-нибудь из детей выходил из дома? — делая вид, что заносит данные в блокнот, спросил Антон. — Нет. Когда Михаил Петрович-то, значит, приехал, они все как мертвые, вповалку лежали. Еле он их растолкал. Не церемонился. — Можно пройти в комнату Любавы? — поднимаясь, спросил Антон. — Пойдемте, — сказала Антонина Яковлевна и повела нас, на «половину Любавы». — Родительская спальня в мансарде на втором этаже, я рядом с кухней обитаю, — на ходу объясняла она, — а Любаша вот здесь. Обитель Любавы состояла из двух больших смежных комнат и незастекленной веранды. В первой комнате была гостиная-кабинет, во второй уютная девичья спальня с огромным плюшевым пандой в углу и затейливыми занавесочками. Стеклянная дверь на веранду шла из гостиной и скрывалась за плотными, сверкающими шторами и тюлем в едва заметную полоску. Я раздвинула все это великолепие, полюбовалась чисто прибранной верандой и обратила внимание на крыльцо, спускающееся прямо в зеленеющий сад. Я и Антон обошли комнаты Любавы, сунули носы в тетрадки, разложенные на столе, в расписание занятий, и пошли к вешалке из оленьих рогов. Наблюдая, как мы одеваемся, Антонина Яковлевна нервно облизывала губы, теребила край кофты и все никак не отваживалась о чем-то спросить. — Вы хотите что-то сказать, Антонина Яковлевна? — помог Антон. — Да. Что мне сказать Андрею и Инессе? — Ничего, — застегивая молнию на ветровке, сказал Антон. — Наш визит не имеет к ним никакого отношения. Мы ищем дилера, продающего студентам наркотики, и разговор наш, так сказать, был дежурным, для галочки в рапорте. — Ага, ага, — обрадовано закивала тетушка. — Зачем снова родителей расстраивать? — продолжал Антон. — Поговорили и забыли. Так? — Как скажите, — первый раз улыбнулась женщина. — Мне эти разговоры тоже ни к чему. Опять начнут нервы трепать — не уследила, да не уследила… — Ну, и что ты думаешь относительно золотой молодежи? — уже в машине, заводя двигатель, сказал Антон. — Нечего добавить, — нахохлившись, я угрюмо смотрела на стайку воробьев, купающихся в прогретом песке. — Скоро лето, скоро тепло, уеду к чертовой матери в Ялту. — Почему в Ялту? — усмехнулся охранник. — Потому что пошью костюм с отливом, — буркнула я. — А-а-а, — протянул «следователь Ковальчук» и вывел машину на проспект. — С Кутеповым будешь говорить? — Еще не решила, — не меняя сердитого тона, ответила я. — Что я могу ему сказать? Ваша дочь наркоманка и вы изо всех сил это скрываете? — Тебе виднее, — согласился Антон. — Но результатами ты довольна? — Шутишь? — буркнула я. — У меня такое ощущение, что, копаясь в грязном белье, я наткнулась на кучку какашек. У Кутепова уже один ребенок от наркотиков погиб… теперь вот дочь на иглу садиться… — Успокойся, — примирительно произнес Антон. — Если он месяц таскает ее мочу на анализы, значит еще села. — Но все равно уже в группе риска, — вздохнула я. — И кто только эту дрянь придумал?! — Дьявол, — хмыкнул бодигард. — Тебя куда отвезти? — Высади где-нибудь в центре у кафе. Хочу посидеть, кофе выпить. С коньяком. — Составит компанию? — Нет, спасибо. Надо одной побыть, все обдумать. Думалось мне необыкновенно плохо. Не смотря на видимые результаты, удовольствия от собственной прозорливости не было. Да и работали больше другие — Антон разговорил тетушку, Андрей рыл землю на другом конце страны, — я так, хвосты самолетам заносила. Ничего общего с делом Самоеда. В принципе, вся моя заслуга сводилась в умении слушать. А тут бы любой справился. Глотая горячий кофе с ложкой коньяка (судя по цене, «Арманьяк», судя по вкусу, что-то из подвалов Малой Арнаутской), я могла думать только о том, какой ужас испытал Михаил Петрович, найдя дочь в невменяемом состоянии, со следом укола на локтевом сгибе. Даже напрягая все воображение, я не смогла бы вообразить этого ужаса. Три года назад, тоже в апреле он потерял сына и вот… снова… та же трагедия. Я понимала, почему вчера Кутепов был резок со мной, и совсем простила. Любой намек на пристрастие девушки к наркотикам, может поставить крест на ее будущем. Эту тайну берег Михаил Петрович и потому создал дочери другое алиби — дом, Таша, его честное слово. Но поговорить нам все же придется. Пусть после этого я уйду, пусть тайна похищенного пистолета останется нераскрытой, но если я не уговорю Кутепова быть полностью со мной откровенным, мое пребывание в его доме уже станет бесполезным. Была пятница, и Михаил Петрович раньше вернулся с работы. О своем приезде он предупредил по телефону, сказал, что не успел пообедать, очень голоден и попросил накрывать на стол. Таша сегодня ужинала с нами. Сидор Поликарпович изобразил вкуснейшую семгу под фирменным соусом, и этот кулинарный шедевр, бесспорно, перекрывал многое из шедевров няни Нюси. По причинам хоть и раздельного, но весьма сытного ужина, Михаил Петрович был настроен благодушно. На какой-то момент я даже расхотела портить ему настроение. Кутепов расположился в гостиной перед телевизором, листал какую-то местную прессу и искоса наблюдал, как Света и Рената уговаривают Мишу-маленького отцепиться от кубиков и идти в столовую. (Час назад я сама видела, что Рената тайком сунула брату шоколадку и теперь пожинает плоды — ребенок категорически не хочет творожную запеканку.) Я подсела к Кутепову и тихо сказала: — Михаил Петрович, мне необходимо с вами поговорить. Он наклонил голову и взглянул на меня поверх очков: — Прямо сейчас? — Да. Это важно. — Ну что ж, пошли, — он тяжело поднялся и потопал к кабинету. Там сел в кресло и сказал: — Я тебя слушаю, — хозяин кабинета вольно расположился на сиденье и, закинув ногу на ногу, оплел колено пальцами рук. Я сидела напротив на кожаном диване. — Михаил Петрович, — осторожно и медленно начала я, — хотелось бы поговорить о вечере двенадцатого апреля. Мне стало известно, что в тот день Ренаты не было дома. Я знаю, где она была и что делала. Но мне необходимо знать, кто из четырех ребят принес наркотики и предложил уколоться. Я должна это знать, так как в убийстве Коваленко могли использовать кого-то из окружения вашей дочери… — Данную формулировку можно назвать чрезвычайно щадящей. По мере того как я говорила, пальцы Кутепова расцепились, закинутая нога сползла с колена и со стуком опустилась на пол. — Кто…? — выдавил он. — Кто тебе сказал? — Никто. Я догадалась сама. И главное — я хочу вам сказать, дальше стен этой комнаты, наш разговор не выйдет. Я умею хранить чужие секреты. — И от Назара? — хмуро спросил Кутепов. Растерянность постепенно покидала его.