Главврач Рыбалко лежал в своей больнице, в той же отдельной палате, где убили генерала. Но, в отличие от симулянта Нечаева, сердечный приступ Антона Семеновича лично у меня сомнений не вызывал. Он был весь опутан проводами датчиков, в подключичную вену ему воткнули катетер, а прямо у постели дежурил мордоворот из ОМОНа. Воспользовавшись случаем, Платон предъявил розовый мобильник в футляре со стразами двум медсестрам, работающим в отделении кардиологии. Обе без колебаний ответили, что очень похожий телефон видели у практикантки Марии Семенцовой. Кирилл Петрович доехал с нами до больницы, но сопровождать до палаты отказался. Он рвался в лабораторию, чтобы исследовать найденную почку. – Уж на этот раз хитрецы не украдут ее у меня из-под носа. Фиг им! – И он для верности показал нам сложенный из трех пальцев кукиш. Он уехал, а я прошлась по отделению кардиологии, поглядела на озабоченно беседующего с персоналом Платона, вышла во двор и села на узкую лавочку рядом с будкой охранника. Вопросов у меня было намного больше, чем ответов. Зачем главврач убил генерала? Зачем хранил вырезанную почку в собственной кладовке? Конечно, там прохладно, но это, мягко говоря, не самое лучше место для хранения органов. Честно говоря, если почка хранилась в кладовке больше нескольких часов, использовать ее для пересадки будет нельзя – начнется процесс умирания клеток. Если бы мы искали обычного маньяка, это все не имело бы значения. Маньяк мог взять почку просто на память, а генерала убить, испугавшись неудачно брошенного косого взгляда. Но мы охотились за пусть и безумным, но гениальным ученым, в одиночку повторившим то, что создавали целые научные коллективы в хорошо оснащенных западных лабораториях. Если этот ученый – главврач Рыбалко, то почему он так небрежно обращался с органами? И зачем, спрашивается, ему вообще вырезанные органы, когда он мог вырастить новые из клеток заказчика? Но если не ради органов, то ради чего было похищено больше сотни местных жителей плюс недавно прибывший Петр Ромашов? А вдруг я снова ошиблась в своих предположениях? К примеру, девочек действительно клонировали, но органы не выращивали, а вырезали у похищенных людей? И кстати, кто и зачем звонил майору Федотову? Если допустить, что в первый раз звонила несчастная практикантка, каким-то образом видевшая, как главврач ночью прокрался в палату генерала, то кто тот мужчина, который звонил во второй раз? Откуда он мог знать, что дома у главврача хранится спирт и вырезанная почка? В сильном нервном возбуждении я поднялась на второй этаж в отделение кардиологии. Платон продолжал расспрашивать встревоженных медсестер, а я в нетерпении слонялась по коридору. Кто из персонала бывал в гостях у главврача? А вдруг все улики были подкинуты? И звонил как раз тот, кто их подкинул несчастному? Судя по всему, он жил один, а значит, любой желающий мог вскрыть отмычкой хлипкий замок и занести в квартиру все, что угодно. – Не веришь, что наш нервный Антон Семенович – маньяк? – раздался сзади голос Вадима. От неожиданности я подпрыгнула на месте и издала какой-то несолидный писк. Да, нервы разболтались абсолютно, нельзя быть такой впечатлительной. А то скоро стану не менее нервной, чем осмеянный Вадимом главврач. – Не смотри на меня так, я тебя напугал не специально! – взмолился Вадим. – Мне тоже в его виновность как-то не верится. Кишка у него тонка – почки у живых людей вырезать. Да и специализация у него не та, он ведь кардиолог по профессии. А с другой стороны, он мог и не сам оперировать, а лишь курировать поставки органов. Ну, и за хранение отвечать. А теперь нервы сдали и сообщ ники решили от него избавиться. – Думаешь, звонили сообщники? – спросила я. – А кто еще мог знать, что хранится у него в квартире? – в свою очередь удивился Вадим. – Тот, кто подкинул улики. – То есть подставили бедолагу? – задумался Вадим. – Да, все может быть. Но вряд ли. Очень уж все сходится. Главврач ушел этой ночью поздно, мог спокойно зайти в палату генерала и поменять бутылки. – Но охранник-то увидел бы? – Да спал твой охранник! – с досадой сказал Вадим. – Видела, какое удобное кресло стоит возле палаты? Любой уснет. Медсестра, которая дежурила в ту ночь, честно призналась, что бросила пост и пошла в ординаторскую спать. Девчонка молодая, что с нее возьмешь? А охранник не признается, естественно, что проспал все на свете. Но его все равно по статье уволят, можешь не сомневаться. – Понятно, – грустно сказала я. Мы с Вадимом спустились вниз и стали прогуливаться по двору. Но сомнения не давали мне покоя. – Разве так избавляются от сообщников бандиты? – спросила я. – Я поняла бы, если б его убили. Но сдавать властям? Он же всех выдаст! – Ты шутишь? – удивился Вадим. – Уверяю тебя, он не выдаст никого. Если, конечно, жизнь не надоела. А почему сдали – ну, это совсем просто. Хотят, чтобы комиссия отсюда побыстрее уехала. Так она еще год тут пробудет, а получит подозреваемого – и умотает. Мол, преступление раскрыто, пусть местные менты его ведут. Мы нарезали круги по двору, яростно споря. Я устала и сорвала голос до хрипоты, когда к нам спустился Платон. – Как успехи? – поинтересовался Вадим. В отличие от меня, он, казалось, не воспринимал наш спор всерьез. – Никак, – вяло сказал Платон, – никто ничего не видел, не слышал и не знает. Поехали в отделение. Майор Федотов уже ждал нас в своем кабинете. Платон долго и нудно рассказывал о результатах обыска в доме главврача и допросов в больнице, майор внимательно слушал, механически кивая головой и явно думая о чем-то своем. Я с трудом дождалась конца рассказа и в свою очередь спросила майора: – Когда мы сможем пробить данные гинекологов, которые вели беременность Ромашовой и Котеночкиной? Майор словно очнулся от сна и удивленно на меня посмотрел. Платон коротко напомнил ему о моих выводах насчет клонирования детей иностранцев и о том, что в качестве свидетелей надо допросить гинекологов. Майор одобрительно кивнул и сказал: – Я сам выясню их данные и через пару часов передам вам информацию. А пока для вас троих другое задание. Вот тут у меня адрес, по которому надо бы съездить. Если мой источник не ошибся, то в этом доме вы найдете очень важные улики по делу о похищенных органах. – Он протянул бумажку с адресом Платону. Тот посмотрел на меня и виновато развел руками – ничего не поделаешь, приказ начальства. Гинекологами займемся чуть позже. Мы спустились к машине, я села рядом с Платоном, Вадим, кинув на меня ревнивый взгляд, устроился сзади, и мы поехали. Минут через десять я заметила, что мы пересекли черту города и выезжаем на широкое шоссе, идущее через лес. – Куда мы едем? – поинтересовалась я. – Надо проехать тридцать километров по Псковскому шоссе, затем свернуть налево, проехать еще десять километров, потом свернуть на проселочную дорогу и по ней ехать до упора, – грустно ответил Платон. – Это на весь день поездка, больше ничего путного за сегодня мы сделать не успеем. Твоих гинекологов придется перенести на завтра. Я тоже загрустила, но делать было нечего. – Вероника, посмотри вокруг! – решил развеселить меня Вадим. – Красота-то какая! Слегка пожелтевшие березы и вековые дубы с еще зеленой листвой смотрелись великолепно. Но странная тревога, появившаяся совсем недавно, мешала мне наслаждаться этой красотой. Неожиданно мне стало так страшно, что захотелось схватить Платона за руку и заставить вернуться в город. Я уже потянулась было к нему, но в последний момент отдернула руку. Что обо мне подумают мужчины, если я сейчас устрою истерику? Стиснув зубы, я молчала, стараясь успокоиться. Зачем так нервничать, я еду не одна, со мной двое вооруженных мужчин, они сумеют меня защитить. Но аутотренинг не действовал, беспричинная тревога становилась все сильнее. Да что со мной происходит? Вот вернусь в Москву и начну серьезно лечить нервы. «Если вернусь, – тоскливо прозвучал внутренний голос. – Песочные часы перевернуты, Вероника, твое время истекает…» Может, я все же устроила бы истерику и заставила Платона повернуть назад, но тут проселочная дорога закончилась и машина выехала на довольно широкую, выложенную красивой плиткой дорогу. Она вела к большому двухэтажному особняку из белого камня. Особняк был обнесен высоким каменным забором, поверху которого шла колючая проволока. Кованые ворота позволяли увидеть огромный, вымощенный плиткой двор. Но больше всего меня поразила вышка охранника, на которой стоял мужчина в камуфляжной форме. На его плече висел автомат. – Куда мы попали? – прошептала я, чувствуя, что мне отказывает голос. – Платон, не надо туда заходить. Поехали быстрее обратно! Платон с сомнением посмотрел на меня и вроде заколебался, но тут вмешался Вадим. – Позвони майору, – скомандовал он, – пусть подтвердит, что нам надо именно сюда. Платон кивнул и взялся за мобильный. После короткого разговора он повернулся ко мне: – Майор сказал, что нас уже ждут. Ничего страшного в доме нет, нам отдадут важные улики, и мы уедем. Все, я пошел. Не дожидаясь ответа, он взялся за ручку двери, чтобы выйти из машины, но тут ворота разъехались в стороны, словно по рельсам. Людей рядом с ними не было, видимо, их приводил в движение какой-то хитрый механизм. Платон въехал во двор и остановился, а ворота за нашей спиной плавно съехались обратно. Мы втроем вышли из машины. Отступать было поздно, и оставалось лишь утешать себя, что это не ловушка и нас действительно выпустят отсюда живыми. Бронированная входная дверь особняка тоже открылась сама. Мы поднялись на невысокое каменное крыльцо и зашли внутрь, в просторный холл с высоким потолком и зеленоватым мраморным полом. Я огляделась – хозяин особняка так и не появился перед нами. Возможно, он ждал в боковой комнате, дверь в которую была призывно открыта? Мы вошли в комнату, но людей там тоже не обнаружили. Створки широкого окна было закрыты и забраны частой решеткой, вдоль стен шли чугунные батареи, которыми обогревался дом. Непонятно, почему их выставили на всеобщее обозрение и никак не задекорировали, удивилась я. Возле батарей располагались три широких кресла в нарядных черных чехлах с бахромой. Посередине комнаты стоял небольшой круглый стол, который украшала простая стеклянная ваза с багровыми георгинами. Пыли на столе не было, но вода почти испарилась из вазы, цветы грустно опустили пышные головки. Все указывало на то, что хозяин не появлялся тут минимум пару дней. Дверь за нами со стуком захлопнулась, и я в испуге оглянулась. Вадим стоял рядом со мной, Платон дошел до самого окна, и закрыть дверь никто из них не мог. Мужчины тоже среагировали на запертую дверь. Они переглянулись и вдвоем осторожно пошли к ней. Платон взялся рукой за белую латунную ручку и потянул на себя. Но дверь не поддавалась. – Посмотри, насколько широкая там щель. Возможно, через нее можно подсунуть рычаг. – Вадим показал рукой на пол. Платон нагнулся, рассматривая щель под дверью, и тут Вадим с силой стукнул его ребрами ладоней по шее. Платон неловко повалился на пол и замер, раскинув руки. Закричав от ужаса, я бросилась к нему, но была грубо отброшена к дальней стене. Сумочка упала с моего плеча и отлетела в сторону, Вадим мигом подскочил к ней, поднял и бросил в дальнее кресло. Больно стукнувшись спиной о чугунный радиатор, я замерла, прижимаясь спиной к стене и даже не пытаясь подняться. Губы никак не хотели слушаться, и лишь через несколько секунд я смогла заговорить. – Вадим, за что? – с трудом выдавила я. – Вадим? О, нет, – короткий смешок выдал его напряжение, – это имя я позаимствовал лишь на время. Не Вадим. Стас. Глава 41 Я сидела в углу комнаты на полу и тупо смотрела, как Вадим – нет, Стас – связывает не подающего признаков жизни Платона. Что делать? Схватить со стола стеклянную вазу и попытаться напасть на него? Ничего не выйдет, он легко отберет у меня хрупкое оружие. Физкультура никогда не была моим любимым предметом, я отлынивала от нее и пользовалась любым поводом, чтобы получить освобождение. Мне не справиться с тренированным мужиком. Но даже если б справилась, я не сумею вытащить из этой комнаты Платона. Сил не хватит, дверь не откроется. К тому же во дворе стоит вооруженная охрана. Я видела лишь одного автоматчика, но не исключено, что в доме их целая рота. Если бы Платон пришел в себя, мы бы что-нибудь придумали… прошло столько времени, почему он не шевелится? – Он жив? – не узнавая своего голоса, спросила я. – Жив, что ему сделается. Я бы это дерьмо добил бы на хрен, – не оборачиваясь, злобно буркнул Стас. – Все время под ногами путался, всю кровь мне выпил. Да папаша уверяет, что он нам еще пригодится. Он пнул неподвижно лежащего связанного Платона ногой, завязал свободный конец веревки вокруг массивного чугунного радиатора и посмотрел мне в глаза: – А ведь пригодится, верно ведь, Вероника? Ты ж не оставишь любовничка подыхать? А тем более не допустишь, чтобы его сварили заживо? Я в ужасе смотрела на красивое лицо, искаженное злобной судорогой. – Вадим… Стас… за что ты так его ненавидишь? Или меня? – сдавленным голосом спросила я. – Тебя, Вероничка, тебя, – гнусаво передразнил он. – Всех вас, суки, ненавижу. Все вы готовы по первому знаку ноги раздвинуть да потом еще любую гнусь по приказу мужика сделать. – Какую же гнусь я сделала? – Мне казалось, что я вижу страшный сон. – А что, ты лучше других? – зло усмехнулся он. – Скажешь, не изменяла мужу вот с этим? – Муж меня бросил, – понимая, что ничего не докажу маньяку, прошептала я. – Я никогда ему раньше не изменяла. – Пой, пташечка. – Стас горько усмехнулся. – Уж если моя мать… Ладно, проехали. С явным усилием он стер кривую улыбку с лица, сел в кресло рядом с моей сумкой и серьезно посмотрел на меня. – В общем, так, дорогая, – почти спокойно сказал он. – Этому идиоту мы оставим жизнь. Подчеркиваю – пока. Если ты будешь хорошей девочкой, покладистой. Нет – поджарим его на медленном огне на твоих глазах. Или распотрошим на органы. – Он состроил кровожадную ухмылку. – Без наркоза. Ты меня поняла? Я быстро закивала головой. С сумасшедшим лучше не спорить. Но надо понять, что ему от меня понадобилось. Это может спасти жизнь и мне, и Платону. Думай, Вероника, думай! Твое время истекает. У тебя осталась последняя попытка.