– Подойдет? Кларисса кивнула. – Ложись на спину. Вот так. Теперь расслабься и ни о чем не думай. Таня попробовала расслабиться в искусственной аэрофлотовской тьме. Это удалось – и целую минуту она провела в блаженном безмыслии. А потом она почувствовала прикосновение Клариссы. В таком месте, что ее тело сразу же рефлекторно напряглось. – Не дергайся, – сказала Кларисса. – Я же говорю, расслабься. – Мне трудно, – ответила Таня. – Ты меня трогаешь. – Сначала я должна найти твою веревку, – прошептала Кларисса. – Вот так. А теперь можно двигаться к крюку. – Ай! Что ты делаешь! – Вот он. Да, вот… Не сжимай ноги. Ты мне так руку сломаешь… Сейчас я тебе про него расскажу. Он у тебя блестящий. Из нержавеющей стали. С двумя остриями. А по бокам еще два маленьких крючка, сперва не особо заметные, но очень острые. Ой, он большой. Тяжелый… Немного на якорь похож… То есть почему немного. Это и есть якорь. Я его видела уже. – Где? – блаженно прошептала Таня. – На фотографии, с которой мы твою мангу снимали. Ты там в лодке с молодым ловеласом. А на дне между лавками этот якорь. Я еще подумала, какой острый. Ты даже ноги так подобрала, чтобы не пораниться… – Точно-точно, – ответила Таня. – Ты все видишь, Клэр. Я этот якорь с крюками на всю жизнь запомнила. Мне его даже воображать не надо. Закрою глаза, и сразу вижу. Как ты считаешь, сгодится? – Конечно. Подойдет просто отлично. Грозный. Мощный. Немного старомодный. Очень в каком-то смысле русский. Можно метнуть далеко-далеко, хоть через Южный полюс… Почему ты дрожишь? – Меня никогда так раньше не трогали, – прошептала Таня. – То есть постоянно трогали всякие козлы. Но совсем-совсем не так. – Тебе нравится? – Очень, – прошептала разомлевшая Таня и повернулась к лежащей рядом Клариссе. – Очень. А я могу потрогать твой крюк? – Конечно, глупая. – Вот так? Я правильно? – Как хочешь. – Так… А как ты ищешь веревку? А-а-а… Понятно. Ну-ка… Ага… Ага… Вот, теперь я тоже чувствую. Да… Да… Он у тебя острый. Прямо как ножи… Но стальные только сами зубья. А крюк совсем черный. Из чего-то легкого и прочного. Углепластик? – Да-а-а… – выдохнула Кларисса. – Хай-тек, – прошептала Таня. – Очень круто. И у него три зуба. Через каждые сто двадцать градусов… Поэтому, как ни кинь, он все равно хоть одним зацепится, да? – Yeah baby, – прошептала в ответ Кларисса, – yeah… Стриги ногти, я же тебе говорила. Игуаны стригут ногти. – Мне нравится твой крюк, Клэр. Вот честное слово. – А мне твой, Таня… My beautiful Russian hooker[27]. – А что будет, если зацепить моим крюком за твой? Или твоим за мой? Кларисса тихонько засмеялась. – А как ты думаешь? – Не знаю. Думаю, что-то удивительное. – Да, – прошептала Кларисса, – игуаны так делают. Тебе не жарко? – Жарко, – призналась Таня. – Как будто сверху солнце. – Это солнце игуан. Оно светит даже сквозь русскую зиму. – Наверно, надо все с себя снять. – Да, так будет лучше… Ты чувствуешь, кто мы теперь? – Конечно, – прошептала Таня в ответ. – Мы две игуаны. Просто две игуаны под солнцем… *** Кларисса улетела. Возвращаясь из «Шереметьево», Таня все еще улыбалась, как будто Кларисса была рядом – и в зените по-прежнему горело древнее солнце игуан. Но когда она вышла из метро на своей станции, на нее сразу навалился такой плотный и серый московский сумрак, такое конкретное обещание долгой безвыходной зимы, что она тихо застонала. Добравшись до своей квартиры, она почувствовала, что от хорошего настроения не осталось и следа. Она разделась, пошла в спальню и упала на кровать, еще хранившую легкий аромат Клариссы. Все, что она узнала за последние дни, вдруг показалось ей шуткой. Даже не шуткой – изощренной насмешкой судьбы. Конечно, это было просто бредом, сном. Правдой была московская зима за окном: вот это полумокрое ничто цвета снегурочки, в котором растворилось столько горьких русских судеб. Таня заснула. Ей приснилось, что она плачет. Проснувшись, она действительно заплакала – и плакала долго, не думая ни о чем конкретном, словно в душе шел ледяной дождь. Потом она уснула опять. Когда следующим утром она открыла глаза, все уже было по-другому. Пора начинать тренировку, сказал в ее сознании чей-то тихий спокойный голос. И она кивнула в ответ. Если очень экономить, денег должно было хватить до мая. Может быть, до июня. Нельзя было терять ни минуты. – Я игуана, – сказала Таня, прислушиваясь к звуку этих слов. – Я игуана. Серая зимняя пустота за окном не возражала. Пустоте было все равно. Таня попробовала представить свой крюк. Это получилось сразу, без всяких усилий – якорь немедленно появился перед ее внутренним взором, такой отчетливый, что его, казалось, можно было потрогать. С крюком все было хорошо. Он был, как говорили герои «Звездных войн», fully operational[28]. Таня вспомнила последние инструкции Клариссы в аэропорту. – Ты можешь делать своим крюком что хочешь, подруга. Ты сильная и злая, и не особо нуждаешься в моих советах. У тебя получится все. Но все-таки запомни – даже при тренировке не трать себя на пакости и сведение мелких счетов с патриархией. Не обливай самцов пивом. Кидай свой крюк в самые главные проблемы и вопросы. – А разве не надо сперва набить руку? В смысле не руку, а… – Нет, не надо. Совсем наоборот – некоторые вещи получаются лучше, когда делаешь их в первый раз. Когда еще не знаешь, как правильно. В одной из ваших книг написано: замахивайся сразу на большое, о маленькое только кулак отшибешь. В смысле не кулак, а… Кларисса так точно изобразила застенчивую интонацию подруги, что Таня засмеялась. – А если возникнут сложности? – спросила она. – Будешь их решать. Импровизируй. Игуана может все. Поэтому она всегда начинает с самого важного. Но что самое важное, спросила себя Таня, что? Кларисса говорила, крюк можно кидать в непонятное – и оно станет понятным. Таня задумалась. А что она вообще знает про мир? Она не знала ничего. Когда она закрывала глаза, это густое плотное неведение превращалось в подобие черного колодца перед ее лицом. Что есть на самом деле? Откуда все взялось? Научпоп говорит одно, Кларисса другое, Илон Маск третье… Таня нервно перевела дыхание – и вдруг, неожиданно для себя, кинула крюк в главную тайну всего. Матка ответила спазмом боли, но Таня увидела. В центре всего была гигантская черная вагина. Вернее, ее уже не было – Таня ощутила только ее грозное космическое эхо. Но про эту главную вагину нельзя было сказать, что она была, а теперь ее нет. Истина была сложнее, и Таня стала впитывать ее по частям. Эта главная вагина была на самом деле не гигантская. Даже не особо большая – скорее, совсем маленькая. Непостижимо маленькая. Но при этом она делала все очень большое, даже невозможно большое – не просто маленьким, а вообще никаким. Мало того, все без исключения большое, громадное, сверкающее и сияющее, чем был заполнен неизмеримый космос, появилось из нее – незаметной червоточинки, у которой не было никакого внятного размера, а только качества и свойства. Качества эти казались странными. Сначала в мире была только эта вагина – и говорить о ее размерах не имело смысла, потому что ее не с чем было сравнивать и некому измерять, а сама она такими глупостями не занималась.