Слушая свой неискренний жеманный голос, Таня испытывала к себе отвращение. Ей стыдно было признаться, что она трусит, но перестать трусить она не могла. Кларисса, видимо, поняла ее состояние. – Ты боишься, подруга, – сказала она, – и это нормально. Даже правильно. Неизвестного надо бояться. Но нельзя позволять страху принимать решения вместо тебя. И говорить твоим голосом. Таня кивнула. Ее щекам стало горячо от стыда. – А насчет того, что это даст… Насчет пива ты права, конечно. Это было глупо. Сейчас я покажу тебе кое-что другое. Кларисса веткой разворошила деревяшки в костре. Огонь затрещал и загорелся ярче. – Гляди на меня. Не отводи глаз. Таня послушно уставилась на Клариссу. Кларисса улыбнулась – еле заметно, только краешками рта. Затем она откинула голову и уставилась на Таню слегка сощуренными глазами. В ее лице, как показалось Тане, появилось что-то надменное и одновременно сладкое. Губы слегка подрагивали, будто она из последних сил сдерживала смех. Веселые глаза блестели. Таня в очередной раз обратила внимание на то, как красива ее наставница. Под этим углом она не особо походила на негритянку. Но ее лицо не казалось и европейским – скорее оно было античным, египетским или критским, словно Таня смотрела на раскрашенный древний мрамор, озаренный близким пожаром. С каждой секундой переживание делалось все более странным. У Клариссы под этим углом были огромные голубые глаза. Может быть, так казалось из-за бликов костра – но в этих глазах была такая чистота, такое обещание, такое море любви и света, что одними только оптическими эффектами объяснить это было трудно. У Тани даже закружилась голова, и она взялась рукой за бревно, на котором сидела. Мало того, Кларисса стала длинноволосой блондинкой – во всяком случае, так мерещилось в озаренной прыгающим светом полутьме. Волна волос, качающаяся за откинутой назад головой, смутно угадывалась у нее за спиной. Свет и тени, подумала Таня. Может быть. Но что в нашем мире не игра теней и света? Кларисса была прекрасна. Таня, с детства признанная всеми красавицей, привыкла относиться к чужой красоте с недоверием и ревностью. Но сейчас – первый раз в жизни – этих чувств не было совсем. Были какие-то другие… Хотелось притянуть Клариссу к себе и сделать что-то сильное, что-то новое, чего она не делала еще никогда в жизни. Она поняла, что еще минута, и она не сможет совладеть с собой. Ее тело само стало двигаться к Клариссе по бревну. Но Кларисса вдруг опустила голову и засмеялась. Наваждение сразу прошло. Таня опять ощутила, что краснеет, и порадовалась, что вокруг темно. Теперь ей было неловко перед Клариссой за то, что миг назад она хотела на нее наброситься. Даже сидеть с ней рядом казалось стыдным. А заговорить о пережитых чувствах вслух было еще стыднее. Таня почувствовала необходимость чем-нибудь себя занять. Она встала и принялась ходить по поляне, поднимая с нее мелкие ветки. Через пару минут у нее набралась целая охапка. Чем дальше она отходила от костра, тем хуже было видно в темноте. Но она никак не могла остановиться. В темноте опять раздался тихий смех Клариссы – и Таня опомнилась. «Чего это я ветки собираю, – подумала она. – Дрова же еще есть…» Она вернулась к костру и высыпала ветки на землю. – Поддерживать огонь, – сообщила она, чуть конфузясь. Кларисса с серьезной миной кивнула – и вдруг засмеялась опять. В этот раз Таня засмеялась вместе с ней. – Что происходит? – спросила она. – Я чего-то не очень… Как-то странно. – Садись, – сказала Кларисса и похлопала по бревну. Таня села. От ее неловкости и смущения не осталось и следа. – Сейчас с тобой произошло вот что, – сказала Кларисса. – Сначала ты поглядела на меня, и тебя захватила моя красота. Тебе даже стало неловко. А потом ты ощутила внезапную необходимость набрать веток для костра, и с этим желанием невозможно было бороться. – Точно, – выдохнула Таня. – Вот точно как ты сказала, Клэр. А откуда ты знаешь? Кларисса опять запрокинула голову – и через несколько мгновений Таня почувствовала, что перед ней снова сгущается так стыдно действующая на нее красота. Ей совершенно не хотелось терять над собой контроль, и она вскочила с бревна. – Я еще веток принесу, – сказала она умоляюще. – Минутку. Набрав еще одну охапку веток, она опомнилась. Дело было не в том, что она наконец поняла, как странно себя ведет. Нет, она это, конечно, поняла – но понимание сделалось возможным только после того, как ее отпустила какая-то сила. Эта сила имела такую природу, что думать про нее, пока она действовала, было невозможно. Тане просто в голову не приходило, что она суетится и бегает под внешним воздействием. Она уверена была, что все делает сама. Таня бросила ветки на землю и вернулась к костру. – Как ты это сделала? – Что? – спросила Кларисса и опять запрокинула голову. – Не надо больше, – попросила Таня. – Мне страшно. Кларисса засмеялась. – Что это было? – спросила Таня. – Я показала тебе свою внутреннюю мангу, – ответила Кларисса. – А потом набросила на тебя пиздокрюк. Чтобы ты знала, как это переживается изнутри. – А что это за внутренняя манга? – Это техника использования крюка, которой я хотела тебя научить. Она особенно полезна, когда женщине немного за сорок. Но если ты передумала… Кларисса засмеялась. Таня даже разозлилась. – Ты… Ты… Так нечестно. – Ты спросила, что тебе это даст, – сказала Кларисса. – Вот это. – Так нехорошо. Ты пользуешься… Ты используешь… Таня замолчала. Она не могла найти нужных слов. – Верно, – вздохнула Кларисса. – Нехорошо и нечестно. Я играю на эксплуатационных скриптах, инсталлированных в тебя патриархией. Это не слишком благородный метод. Но зато действенный. Разве нет? Таня ничего не сказала. Что тут можно было сказать. Кларисса даже не спросила, изменилось ее решение или нет. Она просто замурлыкала какую-то песенку. Через минуту на поляне появилась Жизель. За ней шла невысокая пожилая женщина. Жизель на секунду осветила ее своим фонариком. Женщина была одета в обычного вида пуховик, но на голове у нее белела странная вязаная шапочка, с которой на лоб спускались бусы на нитках. У нее было морщинистое лицо, похожее на запеченную солнцем картошку. В руке она несла пакет, где что-то слегка позвякивало. – Это Марья Семеновна, – сказала Жизель. – Наш проводник-куратор по России. А это Таня. Марья Семеновна поздоровалась с Клариссой, а потом уставилась на Таню. – Ты сегодня ничего не ела, дочка? – Нет, – сказала Таня. – Только свежий сок пила. Морковный и яблочный. Три часа назад. Или два. – Хорошо. Давай тогда сразу начнем, а то времени мало… Ты вон какая большая. Жизель, давай ее свяжем? – Зачем? – обомлела Таня. – Чтобы ты не повредила себе чего… Тебя по лесу ловить не шибко хочется. Она вынула из своего пакета три старых брючных ремня и бросила их на землю рядом с костром. – Ты в туалет сходила? – Нет, – сказала Таня. – Тогда сходи прямо сейчас. Давай-давай, не тормози. – Вы меня что, резать собираетесь? – Что-то типа, – не улыбаясь, ответила Марья Семеновна. Она вела себя сурово и властно, но Жизель из-за ее спины делала круглые глаза и успокаивающе жестикулировала. Таня повернулась и пошла к краю поляны, борясь с искушением убежать в темноту – ночной лес уже казался ей вполне безопасным местом по сравнению с тем, что на нее надвигалось… Но она переборола себя и твердо решила не перечить, не задавать лишних вопросов и стойко перенести все, что пошлет судьба. – Снимай куртку и лезь в спальник, – сказала Жизель, когда Таня вернулась к костру. – Ничего не бойся. Я все время буду рядом и не позволю, чтобы с тобой случилось что-то дурное. Таня поступила как было велено. Марья Семеновна полезла в свой пакет. В руке у нее появилась не особо чистая пластиковая бутылка из-под софт-дринка. В другой – небольшой стеклянный стаканчик с золотой каемкой. И мятая бутылка, и особенно этот стаканчик наводили на мысли о бомжатнике. В бутылке плескалась какая-то непрозрачная мутная жидкость самого мерзкого вида. Марья Семеновна налила жидкости в стаканчик и протянула его Тане.