– Иди сюда, садись. – Кэти похлопала по матрасу и улыбнулась, надеясь, что получилось соблазнительно, но отчаянно нервничая. Макс закрыл дверь и опустился на матрас, который слегка просел под ним. – В чем дело? На случай, если Генри заткнул пальцами уши, Кэти повысила голос. – Хочу поговорить о менструациях. Месячных. Макс поморщился. – Я же сказал, что хорошо, и кричать необязательно. – У меня проблемы с маткой. Боли в яичниках. – Что? – Макс вконец смутился, и Кэти его не винила. – Фаллопиевы трубы скручены, а вагина… Генри исчез. – …с ней что-то не то… – продолжила Кэти и оглянулась, проверяя, не спрятался ли призрак за углом или за спиной. – Грустно об этом слышать. – Макс отодвинулся от нее, возможно, сам того не заметив, но Кэти не удержалась и рассмеялась. – Все в порядке, – шепнула она. – И трубы в порядке. – Так это что, какой-то тест? – Я всего лишь хотела избавиться от Генри и знала, что он мои откровения не выдержит. У Генри свои, старомодные, представления о многом. Его тошнит от моей одежды, не говоря уже о разговорах о моих интимных частях. Макс сглотнул. – Так. Значит, он был здесь. – Да, – охотно согласилась Кэти и, встав с матраса, потянула за угол простыню, с которой поднялось облако пыли. Потом, откашлявшись, сказала: – Вот откуда холодок. Ты ведь чувствуешь разницу теперь, когда он ушел? – Да, – задумчиво сказал Макс. – Он действительно существует. Призраки существуют. – Добро пожаловать в мой мир. – Но с вагиной у тебя все в порядке. Это так, для полной ясности. Кэти наградила его уничтожающим взглядом и не ответила, но принялась исследовать содержимое коробок. – Что ты ищешь? – Ту коллекцию всяких странностей, о которой упомянула Мишель. Подумала и решила, что она, может быть, так и осталась в отеле. Ни в библиотеке, ни в других общедоступных местах ее нет. Остается подвал. Следующий пункт – чердак. – Почему ты хотела избавиться от Генри? – Я не знаю, как он отнесется к тому, что я роюсь в его вещах, и… – Кэти заколебалась… – отчасти потому, что ты прав. Я уверена, что ему нельзя доверять. Макс согласно кивнул. – Пока ты меня слушаешь, у меня есть новости. – Он достал из кармана телефон и начал пролистывать фотографии. Потом повернул экран с не очень четким снимком из газеты. – Любовные письма. Адресованы Вайолет Бофорт. – Ты серьезно? – Кэти наклонилась к экрану. Почерк с наклоном, буквы жмутся друг к другу, выдавая руку сильную, энергичную, но сдержанную. Она подумала, что вряд ли прочитала бы текст, даже если бы смотрела на подлинник, а не зернистое фото на экране. – Но как… – Сходил в городской музей. – Я и не знала, что в городе есть музей. – Он небольшой. Несколько черно-белых фотографий главной улицы, имена мэров – в таком вот роде. Весь музей – практически одна комната. Кэти стыдливо молчала. Как же так? Как могло случиться, что она не знала о существовании музея? – Женщина в музее – ей, наверно, лет триста – была только счастлива поговорить о «Грандже». У нее возникли кое-какие проблемы с некоторыми проведенными Патриком реновациями, но когда я отвлек ее от оранжереи, вспомнила, что здесь случился большой скандал. Когда пропала Вайолет Бофорт. Кэти застыла на месте. – Она знала что-то еще? – Похоже, Вайолет пользовалась здесь популярностью. За ней ухаживали двое мужчин. – Знаю. Это я и собиралась тебе сказать. Лорд Сомерсет и Генри. Макс покачал головой. – Нет. Александр Джеймс и Генри Кил. Они вели раскопки на Уиндмил-Хилл и познакомились с Бофортами. Вот эти письма от Александра. Он был влюблен в нее. – Может быть, обычная вежливость. Другое время, другие способы выражения… – Он говорит о ее красоте, о том, какой хорошей матерью она станет для его детей, и пишет в конце «навеки». – Спасибо, – сказала Кэти. Надо же, он не пожалел времени, сходил куда-то, провел исследование на тему призраков. Тех самых призраков, в которых не верил. И это все ради нее. Она привстала на цыпочки и поцеловала его в щеку. Макс обнял ее за талию, и его руки оказались на полоске обнаженной кожи между жилеткой и юбкой. – Всегда пожалуйста. – И, наклонившись, поцеловал в губы. Отдавшись поцелую, Кэти потянулась вверх. Второго шанса заслуживает каждый. Даже мошенник. Через секунду она оторвалась. – Не то чтобы мне это не нравится, но коллекцию поискать все же надо. Пока есть такая возможность. Макс отпустил. – Знаешь, тебе бы надо быть более безответственной. Дать себе пожить. Тем не менее он повернулся и начал убирать сломанные стулья, чтобы добраться до коробок за ними. – Я пробовала однажды. Закончилось все не очень хорошо. Так что теперь я всецело за образование. – Ты бросила университет? – Начать с того, что я в него и не поступала. В университете меня вряд ли научили тому, что требовалось знать. Знание – сила, но оно должно быть правильного рода. – Ты говоришь, как мой старик. Я хотел изучать математику, но он решил, что я рехнулся. Сказал, что ее практическое применение я уже усвоил, а остальное бессмысленно. Кэти попыталась представить юного Макса, думающего не о мошенничестве, а об учебе. Получалось с трудом. – Что ты имеешь в виду? – Считать карты, главным образом. – Макс достал из кармана перочинный нож, вскрыл первую коробку и, заглянув, поставил на пол. – Старые афиши. Самообразование – вещь хорошая, но как быть с досугом? Это не обязательно что-то опасное. Просто досуг может быть веселым. Я к тому, что мы оба молоды и здоровы, так почему бы не повеселиться вместе? – В твоем изложении получается что-то вроде тенниса. – Умный парень, он говорил, как профессор-педант. Это сбивало с толку. И заводило. – Одно и впрямь недалеко от другого. Поднимает частоту сердцебиений и… – Макс не договорил, заглянув в следующую коробку. – Ого. Похоже, у нас есть победитель. – Он поднял какую-то погнутую бурую железку с привязанной к ней выцветшей картонной биркой и повернул к свету. – «Бронзовая брошь, ок. 1000 до н. э. Эйвбери, 1935». – Эта штука определенно должна быть в музее. – Интересно, сколько она стоит, – сказал Макс и, поймав взгляд Кэти, развел руками. – Что? Мне просто любопытно. Кэти выхватила брошь у Макса и положила на сиденье самого верхнего стула. – Что еще? Макс принялся разворачивать газету, в которую было завернуто что-то размером с теннисный мяч. Кэти вынула из свертка коробочку с потускневшим рисунком зубастой улыбки на крышке. Было там и несколько обрывков лейкопластыря с голубыми отметинами, которые могли быть письменами. Подняв крышку, она обнаружила крошечный череп неведомой птицы и почему-то вспомнила сороку. Закрыв ящичек, Кэти положила его вместе с бронзовой брошью. Дальше число находок увеличилось за счет трех заостренных камешков, которые могли быть кремневыми наконечниками для стрел, коробки с завернутыми в вату жеодами и агатами и бумажными ярлычками, отцепившимися от каких-то образцов, и фотоальбом в красно-коричневом кожаном переплете с вырванными страницами. На некоторых остались пожелтевшие квадраты с пустыми уголками, на других ничего никогда не было. Полистав страницы, Кэти наткнулась на снимок мужчины в забавных твидовых брюках, стоящего у земляного холмика с трубкой в одной руке и неким предметом в другой. С камнем? Кэти повернула альбом, но это не помогло. Фотография сохранилась и на следующей странице – двое мужчин, стоящих в классическом саду. Одним был мужчина с предыдущей страницы, другим – Генри, узнать которого не составило труда. Какие-либо подписи отсутствовали, поэтому Кэти аккуратно вынула фото из ветхих уголков и перевернула. Александр Джеймс и Генри Кил. Июнь 1936. Она протянула снимок Максу, который тихонько свистнул. – А вот и любовничек. – Любовнички. Генри и Вайолет. Но ее отцу такой вариант пришелся не по вкусу.