– Анатолий Иваныч, а чего она… – Валуя, говорите… – успокоив ребят, задумчиво протянул Резников. – А много там народу? – Да летом только и приезжают! – Ребята закричали наперебой. – А зимой – три бабуси только. – Там школа когда-то была, начальная… – А сейчас и магазина-то нет – автолавка… Потрескивал красными углями костер – не горел уже, а так – тлел. Кто-то допивал чай, кто-то жарил на углях хлеб – вкусно! Сильно вымотавшийся за день Коля Ващенков уже давно клевал носом и никакие разговоры не слушал. Эстонский студент Тынис Кург сидел на старом бревне рядом с Женькой и несмело гладил ее по руке… Соперницы-девчонки, искоса поглядывая на симпатичного кружковода, затянули песню: – В городах, где я бывал, по которым тосковал… Им тихонько подпевала Маринка: – Снятся людям иногда их родные города, кому – Москва, а кому – Пари-и-и-ж… * * * На следующий день, буквально сразу же после возвращения, подружек снова вызвали в милицию. Впрочем, не только их, Светку Кротову – тоже. И, увы, вовсе не за драку… О смерти Тамары Марусевич в городке уже знали все. Жалели несчастную матушку – «ох, бедная Ольга», саму Тамару – «такая молодая, жить бы да жить», да исподволь судачили о несостоявшихся Тамаркиных «женихах», в которые людская молва записывала чуть ли не весь Озерск. Почему – бог есть… О Хренкове, впрочем, знали многие, о Коськове – далеко не все. Был ли еще кто-то? У такой-то красивой девчонки? Да просто не могло не быть! Правда, кто именно – этого не знали. Не знали, но упрямо судачили. Женьку Колесникову допрашивал тот же следователь, что и два года назад – Владимир Андреевич Алтуфьев. Все такой же красивый – особенно в синей форме! Пижонистый и дотошный до невозможности. – Значит, вы там стояли? Ага… – Допрашивая, следователь беспрестанно курил и печатал на пишущей машинке. – А Хренкова вы раньше знали? – Ну, конечно же знала. – Женька неожиданно для себя осмелела и попросила товарища следователя не курить, если такое возможно. – Ах, ну да, ну да, конечно… – Алтуфьев тут же затушил окурок… и даже переставил пепельницу на подоконник. – Прошу извинить – привычка. Понимаю – дурная. Пытаюсь бросить, однако увы… Так что Хренков? Вы его с Тамарой Марусевич раньше видели? – Да, видела… – Вспомнив случайную встречу у промтоварного магазина, девушка прикрыла глаза. – Он ее еще… Женька чуть замялась, следователь быстро поднял глаза: – Что-что? Продолжайте! – Он ее чуть… не ударил, там, у магазина… – Что значит – «чуть не ударил»? Поясните. – Ну, замахнулся… Но не ударил, постеснялся, видно. Там же люди кругом. – Они ругались, да? – Ну-у… ссорились. Мне так показалось. – А кто еще это видел? Ах, подруга, да… Мезенцева Катерина, так? – Так… Ну, она сама вам расскажет. – Хорошо, та-ак… Алтуфьев передернул каретку печатной машинки, словно винтовочный затвор, и улыбнулся. До чего ж иногда был азартен Владимир Андреевич! Особенно когда чувствовал, идет дело-то, идет! Дошло и до танцев. – Значит, и там – с Хренковым? – Ну да… – А гражданина Коськова Вениамина Витальевича вы на танцах не встречали? – Кого? – Женька изумленно моргнула. – Учетчик с молокозавода. Комсорг. – А! Маленький такой, в очочках, – вспомнила девушка. – Смешной, но строгий. Как-то в школу к нам приходил на собрание – о внешнем виде комсомольцев. – Клеймил? – Покосившись на девушку, Владимир Андреевич поспешно спрятал улыбку. А ведь было за что клеймить – еще бы! Белая модная юбочка с широким ремешком, довольно коротенькая, светло-голубые гольфики и такого же цвета импортная нейлоновая блузка – тоже ультрамодная. Вот ведь как в провинции юные девочки одеваются! Не хуже, чем в Ленинграде или в Москве! – Клейми-ил… – Женька улыбнулась и, вдруг вскинув голову, прищурила глаза с этаким вызовом, с обидою даже. – А что вы так смотрите-то? Небось думаете – вот ведь вырядилась? А между прочим, эта юбка да блузка – единственное приличное, что у меня вообще есть! Хорошо, сестра в Риге… Платье было, так я из него уже выросла… Что я, в школьной форме должна была прийти? Так в повестке бы и указали! Владимир Андреевич покачал головой – а ведь уела девчонка! Уела, нечего сказать. И не поспоришь! И в самом-то деле – не в школьной же форме? Молоде-ец! – Да ничего я такого не думаю, – поспешно оправдался следователь. – Вы лучше, Евгения, вспомните, с кем Тамара тогда танцевала. – Ой. – Девушка серьезно задумалась, даже губы поджала. – М-м… Да многие ее приглашали… Хренков, кажется… Да, они потом еще на скамейке ругались! Вообще, она с Мишкой Андреевым пришла, со студентом. Не помню, где учится. А Коськова, про которого вы спрашивали, на танцах не было. Станет он туда ходить, как же! С комсомольским патрулем разве что… О! Дылда еще приглашал. Правда, так и не пригласил – музыка кончилась… или Тамарка отказалась – не помню уже. – Дылда? – Ну, Митька Евсюков, все его Дылдой зовут, – пояснила Колесникова. – Он вообще шпана. Да участковый его знает. – Участковый? Это хорошо. Так, Евгения… – Оторвавшись от машинки, следователь посмотрел девушке прямо в глаза. Строго так посмотрел, с полной серьезностью, словно учитель на экзамене! Женька даже поежилась от такого взгляда. А ведь только что смеялся, смущался даже… – Евгения, – снова повторил Алтуфьев, – теперь попрошу вас вспомнить точнее, как дело было. Музыка кончилась или Тамара отказала? – Отказала. – Женька все же припомнила. – Дылда весь скривился, но не ругался и не приставал. Ясно почему – Костю Хренкова боится! – Так-таки и боится? – прищурился следователь. Женя пожала плечами: – Ну да! Костя за Тамарку бы его убил! Несмотря на то что ссорились. Ну, характер у него такой – вспыльчивый. – Ясно, Евгения Александровна. – Алтуфьев вытащил из машинки протокол допроса свидетеля и протянул девушке. – Прочтите, распишитесь. Ой! – Следователь вздрогнул и хлопнул себя по лбу. – Вот я же дурень! Вам же еще шестнадцати нет! – Так в июле будет! Скоро уже! – Тем не менее, – задумчиво протянул Владимир Андреевич. – Согласно Уголовно-процессуальному кодексу я должен вас допрашивать в присутствии родителей… – Так давайте я за папой сбегаю, – предложила Женька. – Он в гараже работает, недалеко здесь. – Если не трудно… – Да не трудно! – Большое спасибо, Евгения, – улыбнулся Алтуфьев. – Очень обяжете. Да, вы же еще с подружкой брошку нашли… А в чем Тамара на танцах была? – В платье крепдешиновом, коричневом таком, с розочками. Она всегда в нем ходит… ходила… Ой, как же так?! – Платье, брошка. Сумочка? – Ну да, наверное… Брошка, бусы… – Бусы? – насторожился следователь. – Что за бусы? – Ну, янтарные, с брошкой вместе идут. Их так в промтоварном и продавали – вместе. Многие купили. Да все почти, кому досталось. Про бусы подтвердили и все остальные свидетели – девчонки и завклубом Сергей, Дылду тоже вспомнили, как и ссору Тамары с ее ухажером Хренковым. Мать погибшей девушки Алтуфьев навестил лично, опять же уточнив вопрос по бусам. Были бусы. Янтарные. Сейчас, верно, в пруду. В пожарном водоеме то есть. – Так они бы всплыли! – заглянув в кабинет покурить, предположил Ревякин. – Ведь точно всплыли бы. Если за ветку зацепились, так мы бы их увидели, нашли. Ну, мы или девчонки, когда заколку свою искали… – Полагаешь, бусы преступник забрал? – Следователь тоже вытащил свой «Памир», но, подумав, спрятал сигарету обратно в пачку и пошире распахнул форточку. – Понимаешь, свидетели тут… Не всем нравится. – А! – Кивнув, Игнат затушил окурок. – Вообще-то я могу и на улице покурить, на скамейке. Еще и приятнее даже. Правда, начальство этого не любит. Дормидонтыч сказал, чтобы перекуры работе не мешали. Вот и дымим в кабинетах – привыкли. Вообще, отвыкать надо… А насчет бус… – Оперативник задумался. – Насчет бус – черт его знает! Вроде бы они преступнику и ни к чему – лишняя улика. Даже и продать – разговоры пойдут. Разве что в Тянске, а еще лучше – в Ленинграде, в комиссионке. Правда, не так-то уж они и стоят. – Вот и я о том, – задумчиво кивнул Владимир Андреевич.