Пен попросил Франца Шиллера после ужина прой­тись с ними к реке. Учитель объяснил, что даже с хорошей лампой они ничего толком не рассмотрят. Поэтому осмотр было решено перенести на ранние утренние часы. Мы с Розой быстро навели порядок после ужина, оставив мытье посуды посудомойке, которая должна была появиться утром. Франц пошел проверять письменные работы ребят, а Пен ожидал нас в зале. Вместе с детьми я поднялась наверх. — Надеюсь, сегодня ночью ты, Роза, не будешь вести себя глупо, — сказал ей брат укоризнено. Франц Шиллер, остановившись наверху, наставитель­но сказал Розе: — Молодая леди должна учиться спать в одиночестве. Я думаю, что мисс Рой подтвердит это. — А почему ты боишься спать одна? — спросила я ласково. — Мы ведь все находимся рядом. — Я слышу какие-то звуки и шорохи. — Ребенок, — насмешливо произнес Пен. Похоже, эти препирательства могли продолжаться вечно, если бы я не вмешалась и не спросила Розу, не хочет ли она спать в какой-нибудь комнате на верхнем этаже, и добавила: — Там, по крайней мере, рядом буду я. Шиллер удивил меня тем, что он хотел не только Розу, но и Пена переселить в комнаты рядом с моей. Почему он был заинтересован в том, чтобы избавиться от нас всех? Чтобы без помех искать ночью драгоцен­ности? В любом случае по его странному поведению можно было сделать вывод, что у него есть тайна, которую он хочет скрыть. Но это была не моя задача — прекратить его деятельность. — Пойдем! — сказала я Розе. Мы быстро собрали в ее комнате все, что могло бы потребоваться ночью на новом месте. Пен внимательно следил из дверей своей комнаты за переселением на третий этаж. Когда я еще раз спросила его, пойдет ли он с нами, Пен с заговорщицким видом произнес: — Я, конечно же, останусь здесь. Может быть, мне удастся застать Франца во время его ночных похожде­ний. Его намерения мне не понравились. Ведь если у домашнего учителя действительно есть что-то недоброе на уме, то Пен будет стоять у него поперек дороги. Я попыталсь намекнуть на это, но мои намеки только расстроили мальчика. — Вам больше понравится, если я буду находиться в неведении относительно того, что происходит в доме, Ливия? — Намного больше, — подтвердила я доброжела­тельно. — Это дело твоего отца — остановить призрака. Пока его нет, я в некотором роде несу ответственность за тебя. Запри дверь и подумай о том, что завтра приезжает отец. Он резко отвернулся, но по дрогнувшим плечам я поняла, что он принял мои слова к сведению. По пути наверх Роза заявила не по годам рассуди­тельно: — Мальчишки всегда так глупы, не правда ли? Вечно они создают беспокойство. Я все же надеюсь, что Пен не будет выходить из комнаты. — Я тоже на это надеюсь, видит Бог. Я провела Розу в маленькую уютную комнату по соседству с моей. Мы вместе постелили постель и повесили ее вещи в шкаф. Перед тем как уйти, я еще раз подчеркнула преимущества отдельной комнаты и посоветовала принять ванну для успокоения нервов. — Холодной воды? — прошептала она, поежившись. — От этого не умирают. Сразу после этих слов я изменила свое мнение. В этом доме с призраками достаточно просто провести некоторое время, чтобы мурашки забегали по коже. Наверное, следует все-таки подогреть воду где-нибудь на втором этаже. Переселение Розы заняло более часа. Девочка не раз подходила к окну и задумчиво смотрела на озеро. — Я хочу знать, куда же это делось? — проговорила она наконец, прижавшись носом к окну. — Что? — Ну, это, до чего я дотронулась. Я не видела лица, только кожу. Такую странную. Тетушка Эмилия говорила, что это вполне естественно, когда люди после смерти становятся холодыми и твердыми на ощупь, как мама. А это было совсем мягкое. — Ну, может, это был труп животного. В воде мясо размягчилось. Тебе не надо сейчас об этом думать. Я уверена, что завтра утром или через несколько дней это животное прибьет волной к берегу. Только спустя несколько минут я поняла, что за слова произнесла Роза только что. Непонятно было одно — случайно она проболталась или умышленно упомянула свою мать? Ее круглое лицо ничего мне не говорило. — Роза, откуда ты знаешь, что тело мамы было твердым и холодным на ощупь? — спросила я осторожно. — Так оно и было! Именно по этому узнают, умер человек или нет. — Да, да. Но когда же ты умудрилась потрогать ее? Когда кресло-каталка опрокинулось? Она заерзала. — Как она могла тогда быть такой, если умерла не сразу. И кроме того, ее кресло-каталка не опрокинулось. Она… Роза закусила нижнюю губу и проглотила остальные слова. Было ясно как Божий день, что она знает гораздо больше о смерти своей матери, чем мне раньше казалось. Я молчала в надежде на продолжение, но она вернулась к лживой версии, которую разработали они с братом. — Это уже все позади, вы на свободе, а не в тюрьме, — произнесла она и уставилась в темноту за окном. После короткого молчания она добавила: — Когда приедет отец, мы начнем новую жизнь. Он нам это обещал. Мы не будем больше думать о матери и всем этом. Девочка повернулась, и страдание, прозвучавшее в ее чистом голосе, поразило меня. — Мисс Ливия, отец сказал, что вы сделаете меня симпатичной. Это правда? Вы действительно можете это сделать? — Да, наверное, можно сделать тебя красивее, — сказала я несколько неуверенно. — Это не очень трудно, малышка! — Пожалуйста, не обманывайте меня! Тетушка Эмилия утверждает, что я самое ужасное, что вообще когда-либо рождалось на этой земле. Она говорила, что совершенно не понимает, как я могу быть дочерью моей матери и при этом такой страхолюдиной. Иногда я просто ненавижу тетю Эмилию. Она такая же, как и мама. — Но, Роза, ты же не думаешь так на самом деле?! Ты ведь любишь свою красивую маму так же, как я люблю тебя. Она посмотрела на меня с любопытством и одновре­менно с презрением. — Вы любите меня? Вы не должны так лгать. Моя мать никогда не любила меня. Она никогда меня не хотела. Я слышала, как она говорила об этом тетушке Эмилии. Она говорила, что я — самая ужасная плата за то, что отец ей навязал. Мне стало жарко от смущения и еще Бог знает от чего. — Ты не должна никогда говорить ничего подобного, Роза! Никогда! Это сильно ранит твоего отца. Обещай мне никогда такого больше не говорить. — Хорошо, но это правда. А правду нужно говорить всегда. — Не всегда, любовь моя. Не надо говорить, если этим ты можешь ранить кого-нибудь. А теперь — в кровать! Искупаться ты можешь и завтра рано утром. Роза подчинилась. Я уже хотела задуть свечу в изголовье, когда она снова подняла голову с подушки. — Вы сказали «любовь моя», а ведь вы меня совершенно не знаете, — прошептала она. — Когда вы узнаете обо мне все, то не станете меня так называть. Наверное, вообще не сможете меня переносить. — Я уверена, что ты мне будешь нравиться в любом случае. Ее взгляд отразил одновременно и сомнения, и надежду. Я нежно склонилась над ней и поцеловала ее в лоб. Она смущенно откинулась на подушки. Я задула свечу и направилась к двери. — Оставьте дверь открытой, — крикнула она мне вслед, — если вы вдруг что-то услышите или увидите ночью, то сможете сразу же прийти ко мне и все рассказать. Я с улыбкой выполнила ее просьбу, но моя улыбка исчезла, когда я взглянула на распахнутые двери камер. Они были похожи на раскрытые пасти, ожидающие добычу. Непроизвольно на меня опять напал страх. И только мысль о Розе Брендон, которая с сегодняшнего дня надеется на меня, дала мне силу бороться с этим. Чтобы обезопасить себя от возможных ночных происков привидений и защититься от столкновения с ними, я поставила в начале лестницы свечу. Что за столкновения могли произойти, мне и самой было не ясно. Раздеваясь, я думала о том, что же Роза могла увидеть в день смерти матери, кого она защищает, но, измотанная событиями минувшего дня, почти мгновенно заснула. Так как с вечера я была настроена на встречу с призраками и демонами, то, проснувшись утром, с удивлением смотрела на странные фиолетовые отсветы от болота. В первое мгновение я даже не могла сообразить, где я нахожусь, так часто я меняла места ночлега за последний месяц. Пока я строила планы относительно встречи капитана Брендона и прикидывала, какое платье мне лучше надеть по этому поводу, кто-то неистово постучал в открытую дверь. Это была Роза Брендон, державшая в руках поднос, на котором стояли дымящийся кубок и чашка с золотой каймой и фамильным гербом семейства де Саль. Я думаю, что собственно появление Розы поразило и обрадовало меня больше, чем поданный в постель кофе. Она поставила поднос мне на живот, и ее круглые щеки сияли от гордости и удовольствия от моих комплиментов. Она внимательно наблюдала, как я героически, не моргнув глазом, выпила обжигающий кофе. — Как вы думаете, когда я вырасту, как вы, я тоже буду пить кофе и мне это будет нравиться? — спросила она с наслаждением. — Очень даже может быть. Хотя, возможно, тебе понравится кофе чуть послабее, не такой крепкий. Прислуга еще не вернулась? — Нет, они прибудут, вероятно, к обеду. Мне кажется, они безнадежные лентяи. После заката и до восхода солнца не шевельнутся, чтобы выйти из своих домов. Они не такие, как вы. Я удивленно отодвинула чашку с кофе в сторону и проговорила: — Я не понимаю тебя. Что значит — не такие, как я? — Да им никогда и не приснится — встать ночью и заглянуть в каждую из этих страшных камер.