Не успел я схватить его коня за уздечку, как Холингурс ускакал по направлению к дому. Я последовал за ним, но опоздал: он бросился по лестнице с пистолетом в руках. Я услышал громкий разговор, проклятия, шум падающих вещей и наконец два выстрела. Вслед за этим раздались женский крик и стон, предсмертный стон мужчины. «Кто-нибудь из двух врагов умирает», – подумал я. Забравшись на крышу, я не застал там ни Холингурса, ни Иджурры. Снова послышался выстрел, и я, взглянув вниз, увидел двух бегущих людей. Это были Иджурра и гнавшийся за ним Холингурс. Условия благоприятствовали Иджурре, так как лейтенанту, обремененному оружием, бежать было труднее. Мексиканец, очевидно, направился к лесу и, действительно, скоро исчез за деревьями, за ним последовал и лейтенант. Я поскакал туда же в надежде, что, может быть, успею предотвратить кровопролитие, но вскоре потерял обоих из виду. Несколько минут я прислушивался, ожидая услышать в лесу крики или выстрелы, но ничего не было слышно, кроме голосов погонщиков. Это напомнило мне о моих обязанностях, и я повернул к асьенде. В доме было тихо. Все попрятались от страха. Я не знал, что делать. Мне бы следовало объяснить все дону Рамону, но что я мог сказать ему, когда сам ничего не понимал и, может быть, больше него нуждался в объяснениях! Мне оставалось только покинуть асьенду, что я и сделал. Шестеро солдат были оставлены мною ожидать возвращения лейтенанта, а я и все остальные направились обратно в лагерь. В мрачном расположении духа продолжал я свой путь по пыльной дороге под жгучими лучами солнца. Я был недоволен старшим лейтенантом, поведение которого продолжало оставаться для меня загадкой. Лейтенант Уитли не мог объяснить мне, в чем дело. Холингурс был странный человек – полная противоположность Уитли, смелого весельчака и храброго воина, настоящего техасца. Холингурс был родом из Теннесси. Он принимал участие в неудачной Мирской экспедиции, после которой его отправили в Мексику и там заставили работать по шею в грязи в больших канавах, пересекающих улицы. Этим обстоятельством можно было объяснить его мрачный характер и суровое выражение лица, на котором я никогда не видел улыбки. Говорил он мало и почти исключительно о служебных делах. Но как только оставался один, он всегда посылал проклятия какому-нибудь смертельному врагу. Холингурс был человеком, расспрашивать которого никто не решался, а его храбрость и воинственность были всем хорошо известны. Дорóгой мы с Уитли говорили о Холингурсе, стараясь объяснить себе его странное поведение. В разговоре я случайно упомянул имя Рафаэля Иджурры. Уитли, внезапно остановив меня, воскликнул: – Иджурра? Да это страшный негодяй! Холингурс имеет все основания ненавидеть его! На мою просьбу объяснить, в чем дело, Уитли рассказал следующее. Рафаэль Иджурра, уроженец Техаса, сначала был богат, но затем проиграл все свое состояние. До Мирской экспедиции он, как техасский гражданин, присягнул новому правительству, выдавая себя за приверженца молодой республики. Когда организовалась Мирская экспедиция, Иджурра добился чести быть избранным в офицеры отряда. Он сумел внушить к себе полное доверие. Однако впоследствии оказалось, что Иджурра был в тайных отношениях с неприятелем, которому и выдал всех своих товарищей. Накануне битвы при Мире Иджурра куда-то исчез, а остатки Техасской армии были взяты в плен и отправлены в столицу Мексики. Каково же было удивление и негодование пленников, когда они увидели Иджурру, конвоировавшего их в форме мексиканского офицера! Не будь на их руках кандалов, они бы разорвали его на куски. В это время Уитли болел, благодаря чему избежал участи своих товарищей. Они должны были тянуть жребий, по которому каждый десятый из них был расстрелян самым варварским способом. Среди пленных техасцев находился и брат Холингурса, слабый юноша, с трудом переносивший жестокое обращение победителей и тяжесть изнурительного перехода. У него заболели ноги, и он попросил Иджурру позволить ему ехать на муле. Однако Иджурра отказал ему в этом, приказав продолжать путь пешком. Юноша попробовал было подняться, но снова упал. – Я не могу идти, дайте мне умереть здесь, – молил он. – Вперед! – закричал Иджурра, – а то я буду стрелять! – Стреляйте! – ответил пленный, распахивая полы своей куртки. Иджурра прицелился ему в грудь и выстрелил. Когда дым рассеялся, юноша лежал на земле мертвым. Ужас охватил пленников. Крепко связанный Холингурс, стоявший в нескольких шагах от брата, не мог спасти его. Неудивительно, что после этого он воспользовался первым представившимся случаем, чтобы отомстить за смерть юноши. – Иджурра, кажется, приходится племянником дону Рамону? – спросил я. – Да, разумеется, – ответил Уитли. – Удивляюсь, как я раньше не вспомнил об этом! Я когда-то встречал дона Рамона в Сан-Антонио, куда он приезжал со своей дочерью-красавицей. Она свела с ума всю местную молодежь и стала причиной множества дуэлей. Я жаждал узнать от Уитли, не отвечала ли Айсолина взаимностью кому-нибудь из тех молодых людей, но страх получить утвердительный ответ сковал мои уста. Вскоре раздался лошадиный топот, наш разговор был прерван появлением Холингурса с солдатами, оставшимися у асьенды. – Капитан Уорфилд, – сказал Холингурс, – мое поведение вас, наверное, удивило. Разрешите мне все объяснить вам, когда будет время. Рассказ мой очень длинен и тяжел для меня. Теперь же скажу только, что Рафаэль Иджурра – мой смертельный враг. Я пришел в Мексику, чтобы убить этого человека. И если мне это не удастся… – Так вы, значит, его не… – Нет, не убил, – прервал меня Холингурс, – негодяй сбежал! С этими словами лейтенант присоединился к отряду и молча поехал домой. Глава VII Желтое домино. Голубое домино Следующие два дня я провел в тревоге. Последнюю фразу письма Айсолины я понял как приглашение. Но можно ли было мне показаться там после всего, что произошло? Я сочинял различные предлоги, чтобы явиться к дону Рамону, но все они никуда не годились. И целых два дня я не имел никакого представления, что происходит на асьенде. Вдруг разнесся слух, что в городе будет бал. Танцы меня не соблазняли, и потому к этому известию я отнесся совершенно равнодушно, однако, узнав, что бал будет иметь политический характер, что его устраивают для сближения побежденных с победителями и что все будет сделано для привлечения местного общества, я встрепенулся: у меня появилась надежда увидеть на этом балу Айсолину. Желающие могли явиться на бал в костюмах и масках. У меня с собой был штатский костюм, в который я и решил облечься. Прибыл я на собрание довольно поздно, в самый разгар танцев. В толпе пестрели всевозможные костюмы, а дамы почти все были в масках. Среди многочисленных масок трудно было отыскать Айсолину. Однако я утешал себя мыслью, что уж она-то меня узнает, так как я был без маски. Время шло, но красавицы я не видел. Наконец в зале показалась женская фигура, стройность и красоту которой не могли скрыть даже крупные складки ярко-желтого домино, ее карнавального костюма. «Это Айсолина! – подумал я. – Это она!» Желтое домино вальсировало с молодым изящным офицером и кокетливо склоняло голову к его плечу. Я все время следил за этой парой. Окончив танцевать, они уселись беседовать в уютном укромном уголке. Не в силах сдерживать себя, я приблизился к ним, чтобы слышать разговор. Офицер умолял свою даму снять маску. Она долго не соглашалась, но наконец исполнила его просьбу. Бог мой, что я увидел! Негритянка с толстыми губами и крупными, резко выведенными скулами. Офицер, пораженный такой неожиданностью, пробормотал какое-то неловкое извинение и скрылся в толпе. Негритянка между тем снова надела маску и удалилась, вероятно, совсем покинув бал, так как желтого домино я уже больше нигде не видел. Я окончательно потерял надежду увидеть Айсолину. Или она совсем не приехала, или не хотела быть узнанной кем бы то ни было, даже мной. Последнее предположение было для меня особенно мучительным. С горя я отправился в буфет, где выпил вина, которое меня несколько развеселило. У меня появилось желание потанцевать, и я вернулся в бальный зал. Наверху мне встретилась дама в голубом домино, и я пригласил ее. Она согласилась. Спутница моя говорила по-французски. В городе живет много французов: ювелиры, дантисты, портные, модистки. Я решил, что мое голубое домино, вероятно, модистка. Она была так стройна, грациозна и так хорошо танцевала, что мы обращали на себя всеобщее внимание. Когда мы закончили вальсировать, я попросил позволения побыть с нею до следующего танца, чтобы потом снова пригласить ее. Она согласилась, но спросила: неужели здесь нет другой дамы, с которой я предпочел бы танцевать? – Нет, – ответил я, – только с вами! – Это мне очень лестно, – заметила моя спутница, – и было бы еще более лестно, если бы вы знали, кто я. – Я очень сожалею, – продолжал я, – что не знаю вас и, может быть, никогда не узнаю, если вы не согласитесь снять маску. – Это невозможно, потому что, увидев мое лицо, вы не захотите больше со мною танцевать. А вы так хорошо вальсируете! – Сомневаюсь, чтобы ваше лицо могло произвести подобное впечатление на кого бы то ни было! Умоляю вас, снимите маску! Я ведь не в маске. – Вам нет причины скрывать свое лицо. «Портниха не глупа», – подумал я, продолжая разговор. – Вы слишком любезны, вы льстите мне! – Не без цели: вы краснеете, и это вам идет. Кто вы? Мексиканец? Военный? Штатский? По-моему, вы, скорее всего, поэт. У вас бледное лицо, рассеянный вид… Вы вздыхаете… – Кажется, я еще ни разу не вздохнул во время нашего разговора?.. – Да, но до нашего разговора?.. Вы были как будто заинтересованы желтым домино… – Желтым домино? – спросил я. – Да, которое танцевало с красивым молодым офицером. Я думала, что вы сочиняете стихи в честь этой дамы и, не видя ее лица, воспеваете ее ноги, – сказало голубое домино, смеясь. – Но в конце концов вы увидели ее лицо. О, как же вы были разочарованы! – Не то что разочарован… а мне было очень ее жаль. Бедняжка, вероятно, сейчас же уехала домой, но как хорошо она танцевала! Как танцевала!.. – Я все еще жду ответа на свой вопрос – вы поэт? – Поэтом я не могу себя назвать, но не отрицаю, что мне случалось писать стихи. – Я так и думала. Ах! Если бы я могла вдохновить вас написать мне стихи! – Как, не зная вашего имени? Не увидев вашего лица? – Стоит мне снять маску, и ваше поэтическое настроение исчезнет как дым. «Нет, это не модистка, – решил я. – Это дама из высшего общества. К тому же она умна! И, разумеется, должна быть очень красива. Некрасивая женщина не может так говорить». – Умоляю вас, снимите маску! Если бы мы не были на балу, я на коленях молил бы вас об этом! – Смотрите, как бы вам не пришлось раскаиваться, если я исполню вашу просьбу. Вспомните желтое домино. – Как вам нравится мучить меня. Если даже предположить, что ваше лицо так же черно, как лицо желтого домино, я уверен, что не замечу его черноты! – Подумайте хорошенько о том, что вы сказали. – Я говорю вполне обдуманно. – Ну, в таком случае… снимайте! Дрожащими пальцами я развязал тонкие ленты, придерживающие маску, и, пораженный, выронил ее из рук. Передо мною было лицо желтого домино с теми же толстыми губами и высоко выведенными скулами. Я не знал, что сказать, и машинально опустился на стул, не в силах что-либо произнести.