Один из самых смелых воинов вызвался найти его и получил на это разрешение. Он лег на траву и исчез во мраке ночи, в направлении пропавшего, который нес вахту. Через некоторое время индеец вернулся с ружьем Москита. Это служило доказательством того, что сына вождя постигло несчастье. Старик посоветовался с самыми авторитетными воинами, и этот Совет решил: вигвам, где находились пленники, должен охраняться особенно бдительно, лошадей следует привязать к кольям в непосредственной близости от лагеря, но выступать, пока они не узнают точно, с кем имеют дело, неразумно. Надо дождаться утра, по крайней мере. Пока шошоны пребывали в замешательстве, Разящая Рука и Виннету позаботились о том, чтобы оба пленника – а вождь к тому времени пришел в себя – не смогли издать ни звука, после чего краснокожие вели себя совершенно спокойно и хранили молчание. Над лесом зависла безмятежная тишина, если не считать время от времени раздававшегося в траве приглушенного стука копыт. – Мои братья могут слышать, как шошоны собирают всех своих лошадей. Они привяжут их рядом с палатками и до зари не будут ничего предпринимать, – объяснил Виннету. – Мы можем идти. – Да, пора возвращаться, – согласился Разящая Рука. – Мы, конечно, не станем ждать утра. Черный Олень должен как можно скорее узнать наши требования. Он шагнул к пленным, которые находились на некотором удалении ото всех, так что они не могли слышать, о чем говорят. Разящая Рука пока еще не знал, что добыча намного ценнее, чем он предполагал. Он поднял с земли Черного Оленя, взвалил его на плечи и стал подниматься в гору. Остальные последовали за ним, Виннету нес Москита. Любому другому было бы почти невозможно подняться с таким грузом в кромешной темноте по лесистому горному склону. Но этим двоим, казалось, все удается без труда. Взобравшись наверх, они нашли всё в полном порядке. Вокаде выполнил свой долг. Длинный Дэви стал развязывать лассо и сказал: – Дайте сюда этих парней! Сейчас мы их привяжем друг к другу. – Нет! – ответил Разящая Рука. – Мы покинем это место. – Почему? Вы думаете, что здесь небезопасно? – Да, именно это я и имел в виду. – О, шошоны сами с удовольствием оставят нас в покое. Вам повезло, они не знают кто это сделал. – Я знаю это так же, как и вы, мастер Дэви. Но мы должны поговорить с вождем, а может быть, и с остальными пленными. Поэтому придется вынуть кляпы, а если мы сделаем это здесь, то вы легко можете представить себе, что они любым способом постараются подать сигнал о помощи, который будет, конечно, отлично слышен шошонам. – Мой брат прав, – подтвердил апач. – Виннету был здесь сегодня, когда следил за шошонами. Он знает место, где со своими братьями может беспрепятственно допросить пленных. – Мы должны развести огонь, – заметил Разящая Рука. – Там это возможно? – Да. Привяжите пленных к лошадям! Как только это было сделано, маленький отряд начал свое ночное продвижение через густой лес, Виннету, как главный, шел впереди. Разумеется, поход был очень медленным. Через полчаса они прошли расстояние, на которое днем ушло бы минут пять. Апач остановился. Естественно, пленники пока не знали, в чьи руки они попали и даже не догадывались, сколько их. Оба разведчика, захваченные раньше, в темноте не могли видеть, что появилось еще два пленника. Последние ничего не знали об участи, постигшей разведчиков, а вождь понятия не имел, что он здесь вместе со своим сыном, как и сын не подозревал, что рядом его отец. Чтобы они и дальше не знали друг о друге, после того как пленных сняли с лошадей, их снова изолировали друг от друга. Разящая Рука прилагал усилия, чтобы не дать Черному Оленю понять, насколько силен враг, в руки которого он попал. Вот почему он решил вести переговоры с вождем сначала один на один. Остальные вынуждены были удалиться. Затем он собрал сухие ветки, валявшиеся на земле, чтобы развести огонь. Они с шошонами находились на маленькой поляне шириной всего в несколько шагов. Именно это место видел апач сегодня днем и заметил, что оно как нельзя лучше подходит для скрытого лагеря, а его прирожденное чутье ориентироваться было настолько острым, что он без труда нашел лагерь в полной темноте. Поляна со всех сторон была окружена деревьями, между которыми папоротник и заросли терновника стояли сплошной стеной и не позволяли свету костра проникнуть за ее пределы. С помощью панка Разящая Рука легко зажег сухие ветки, а затем томагавком со стоящих вокруг деревьев нарубил толстых нижних сухих веток, чтобы поддерживать огонь. Он хотел лишь осветить это маленькое место, поэтому костер был небольшим. Шошон лежал на земле, исподлобья наблюдая за действиями белого охотника. Как только Разящая Рука закончил свои приготовления, он подтащил пленного ближе к огню, усадил его и вытащил кляп изо рта. Индеец не мог дышать нормально с кляпом, но он никак не показал, что почувствовал облегчение. Воину-индейцу стыдно показать кому-то, что он думает или чувствует. Разящая Рука сел напротив него с другой стороны огня и пристально посмотрел на своего врага. Тот был, судя по мускулистой фигуре, очень силен, носил охотничий костюм из бизоньей кожи традиционного индейского покроя без каких-либо украшений. Только в швы были вплетены человеческие волосы, а на поясе висело около двадцати скальпов, правда, они были не то чтобы целые, а лишь хорошо препарированные, величиной с крупную монету куски кожи с макушек поверженных врагов – для целых у него просто не хватило бы места. Из-за пояса торчал нож, который у него никто не отбирал. Его лицо не было раскрашено, но были хорошо видны три красных шрама на щеках. Он сидел неподвижно, уставившись на огонь, не глядя в сторону белого. – Токви-Тей не носит боевую раскраску, – начал Разящая Рука. – Почему же тогда он так враждебен по отношению к мирным людям? Но ответа на вопрос не последовало, вождь даже не взглянул в его сторону. Поэтому Разящая Рука продолжал: – Вероятно, вождь шошонов онемел от страха, раз не может ответить на мой вопрос? Охотник прекрасно знал, как на эти слова отреагирует индеец. Реакция не заставила себя долго ждать: пленник метнул в его сторону гневный взгляд и ответил: – Токви-Тей не знает, что такое страх. Он не боится ни врагов, ни смерти! – И все же он ведет себя так, как будто боится. Храбрые воины наносят на свое лицо боевую раскраску, прежде чем нападут на врага. Честно говоря, это мужественно, потому что противник знает, что должен защищаться. Но воины шошонов были без раскраски, у них были мирные лица, и все же они напали на белых. Так поступают только трусы! Или я не прав? Найдет ли Черный Олень хоть слово в свое оправдание? Индеец посмотрел и сказал: – Черного Оленя не было с воинами, когда они преследовали бледнолицых. – Это не оправдание. Если бы вождь был честным и смелым человеком, он бы сразу, как только к нему привели бледнолицых, отпустил их. На самом деле я даже не слышал о том, что воины шошонов откопали топор войны. Как во времена прочного мира, они пасут свои стада у рек Тонг и Биг-Хорн и бывают в поселениях белых людей, но все же Черный Олень нападает на людей, которые никогда и ничем не оскорбили его. Может ли он что-нибудь на это ответить, когда храбрый человек считает, что только трус будет действовать таким образом? Краем глаза краснокожий посмотрел на белого, но даже этот короткий взгляд доказывал, что он был крайне возмущен. Тем не менее голос его был спокоен, когда он ответил: – Это ты храбрый человек? – Да, – невозмутимо ответил Разящая Рука. – Тогда у тебя должно быть имя! – Разве ты не видишь, что я ношу оружие? Конечно, у меня есть имя. – Бледнолицые могут носить и оружие, и имена, даже если они трусы. Наиболее трусливые из них имеют самые длинные имена. Мое ты знаешь. Значит, тебе известно, что я не трус. – Тогда освободи двух белых пленников и борись с ними открыто и честно! – Они осмелились появиться у Кровавого озера. Они умрут! – Тогда ты тоже умрешь! – Я уже говорил, что Черный Олень не боится смерти, он даже хочет умереть! – Почему? – Он взят в плен, похищен из своего собственного вигвама бледнолицым – он потерял свою честь и не может жить! Он должен умереть, потому что не может спеть песню войны. Он не сможет сидеть в своей могиле гордо и прямо, как на боевом коне, увешанный скальпами своих врагов, он будет лежать на песке и его растерзают клювами вонючие стервятники. Вождь сказал это медленно и монотонно, без каких-либо эмоций на лице, и все же каждое произносимое слово отдавало болью, граничащей с отчаянием. В его положении он был абсолютно прав. Быть похищенным из своего вигвама, окруженного вооруженными воинами, было и в самом деле невероятно позорно. Разящая Рука в душе сочувствовал этому человеку, но не показал этого. Для вождя это было бы еще большим оскорблением, и в его сознании еще более укрепилась бы мысль о смерти. Вот почему охотник сказал: – Токви-Тей заслужил свою судьбу, но тем не менее он может остаться в живых, хотя он и мой пленник. Я готов вернуть ему свободу, если вождь прикажет своим воинам взамен освободить двух бледнолицых. Ответ гордого краснокожего прозвучал с презрением: – Токви-Тей больше не может жить. Он хочет умереть. Можешь привязать его к столбу. Хотя он не будет говорить о делах, которые приумножили его славу, но он не дрогнет перед смертельными муками. – Я не собираюсь привязывать тебя к столбу пыток. Я христианин. Даже если мне приходится убивать животное, я убиваю его так, чтобы оно не испытывало страданий. Твоя смерть – бесполезная жертва. Несмотря на нее, я все равно освобожу пленников. – Попробуй! Ты смог оглушить меня хитрым приемом и похитить только благодаря темноте ночи. Теперь воины шошонов предупреждены. Вам не удастся освободить бледнолицых. Они осмелились появиться на Кровавом Озере и за это умрут медленной страшной смертью. Раз ты победил Черного Оленя, то он умрет, но будет жить его единственный сын Мох-ав, гордость души его, который отомстит! Уже сейчас лицо Мох-ава окрашено в цвета войны, потому что он был избран нанести смертельный удар захваченным бледнолицым. Он раскрасит свое тело их теплой кровью и после будет защищен от любой враждебности бледнолицых. Вдруг в кустах раздался шелест. Пришел Мартин Бауман, наклонился к уху Разящей Руки и шепнул ему: – Сэр, должен сказать вам, что пленный часовой – сын вождя. Виннету удалось разговорить его. Это сообщение очень порадовало охотника. Он ответил так же тихо: – Пусть Виннету немедленно отправит его ко мне. – Каким образом? Краснокожий связан и не может идти. – Длинный Дэви может принести его, а после останется здесь вместе с ним. Мартин ушел. Разящая Рука повернулся к индейцу и сказал: – Я не боюсь Москита. Да, он имеет имя, но кто и где слышал о его подвигах? Если мне понадобится, я его также возьму в плен. На этот раз вождь не смог сдержаться. О его сыне говорили с презрением! Он сдвинул брови и, сверкнув глазами, сказал сердито: – Кто ты такой, и как смеешь так говорить о Мох-аве? Попробуй себя с ним в бою, тебе от одного только его взгляда захочется закопаться под землю! – Тьфу! Я не борюсь с детьми! – Мох-ав не ребенок и не мальчик! Он боролся с сиу-огаллала и многих одолел. У него глаза орла, а слух ночной птицы. Ни один враг не сможет захватить его. Он устроит кровавую месть отцам и сыновьям бледнолицых за своего отца, Черного Оленя! В этот момент подошел Длинный Дэви с молодым индейцем на плечах. Он своими длиннющими ногами переступил густой подлесок, положил индейца на землю и сказал: – Вот, я принес мальчишку. Может, пройтись разок по его спине, чтобы он понял, что шутки с нами не уместны? – Об этом не может быть и речи, мастер Дэви. Усадите его и сядьте сами рядом с ним. Кляп можно убрать. Он уже не нужен, мы будем разговаривать.