Они благополучно перебежали поле, вереницу буераков, жиденькую лесополосу и внезапно наткнулись на дорогу. Братья Ванины первыми выскочили на проезжую часть. Треск мотоциклов за лесом люди не слышали. Они повалились в кювет в последнюю секунду, когда колонна вырулила из-за березняка. Братья привычно костерили друг дружку. Остальные отползали в буераки. Нарастал надрывный треск. Шубин скрипел зубами, жестикулировал. Иванчин и Косаренко оказались рядом с канавой, сползли в нее. Краев находился рядом, зарывался в снег. Лейтенант обернулся. На него смотрели три пары испуганных глаз. Эти люди боялись шевельнуться. За их спиной пролегала продольная канава, не бог весть какое укрытие, но спрятаться можно. Как назло, только эти трое были без маскхалатов! – Отползайте, – процедил Глеб. – Не подниматься, укрыться в канаве. Если кто-то станет глупить, то убью первым. Краев, проследи за ними! «Господи, пронеси», – почему-то подумал Шубин. Он один остался на открытом участке, а треск моторов уже сверлил мозг. Глеб натянул капюшон на голову, сделал все возможное, чтобы сплющиться. Это были непростые минуты. Шла военная колонна, а мотоциклисты были передовым дозором. Две машины с колясками сбавили ход, и сердце лейтенанта провалилось в пятки. Неужели заметили? Двигатели работали на холостом ходу. Мотоциклы встали. Немцы перекликались. Смысл слов до лейтенанта не доходил, они сливались с шумом моторов. Затвор автомата вдавился в живот, ощущения были нелучшие. Глеб медленно приподнял голову и понял, что остановку вызвали другие причины. Мотоциклисты оторвались от колонны и теперь ее дожидались. Они находились метрах в тридцати. Зевал пулеметчик с бульдожьими брылями. Водитель задумчиво покручивал рукоятку газа. Мотоцикл трясся, затихал, потом опять дрожал и фыркал. Спешился пехотинец, сидевший сзади, подошел ко второму мотоциклу, что-то бросил водителю. Но тот не расслышал, постучал себя по уху. Пехотинец развернулся, стал осматриваться. Автомат висел у него на груди, рука в перчатке поглаживала затворную раму. Глеб напрягся. «Перестрелять эту публику не проблема, если ударим все разом», – подумал он. Пехотинец мог заметить в складках местности что-то инородное, но отвлекся. Подходила колонна. Товарищи что-то кричали ему. Солдат спохватился, припустил к мотоциклу. Из выхлопной трубы выстрелило облако гари. Машины покатили дальше, но нервотрепка на этом не закончилась. Подошла колонна. По дороге тащились грузовики с пехотой, два бронетранспортера. Вездеход с рулевым управлением как у мотоцикла проволок полевую кухню. В кузове подпрыгивали и перекатывались дрова. Солдаты прятались в закрытых кузовах, по сторонам не глазели. Однообразные зимние пейзажи навевали на них только тошноту. Колонна проследовала мимо. Бойцы, чертыхаясь, выбирались из канавы. Дорога в оба конца была свободна. Высунулся из-за камня красноармеец Краев, поморгал. – Эй, вставайте! – гаркнул Шубин и осекся. Канава была пуста. Он ахнул, спрыгнул в нее, завертелся. Вот так номер! – Краев, в чем дело? Я же приказал следить за ними! – Так я следил, товарищ лейтенант, – промямлил боец. – Но колонна подошла, я за булыжник заполз. Фрицы могли меня заметить. – Под трибунал! – взревел Шубин и бросился по канаве. «Когда они успели договориться? – подумал он. – Ладно, предатель мечтал о побеге, но остальным-то зачем? Мужики ползли тут, продавили снег животами». Шубин несся прыжками. На пятки ему наступал Краев. Перспектива загреметь под трибунал совсем не грела его. Глеб скатился с насыпи к кустарнику, лез через ветки, разрывая маскхалат. Здесь они шли. Следы остались. Он вырвался из кустарника, бежал краем поля к осиновому перелеску. Среди деревьев мелькали люди. Недалеко ушли! Отстающий Слесарев оборачивался, задыхался. Когда расстояние резко сократилось, он упал на колени, замахал руками, забормотал: – Все, товарищ Шубин, не бейте. Бес попутал. Все побежали, и я побежал. У лейтенанта имелось огромное желание съездить ему по морде, но он сдержался. Их догоняли все остальные. Никуда не денется этот попрыгунчик. Он бросился дальше, обернулся, увидел, как к Слесареву подбежал Краев, врезал ему по челюсти. Тот откинулся в снег, закрылся руками, что-то бормотал в оправдание своих безответственных действий. Мухавец запутался в корнях вывернутого дерева. Другой дороги не нашел, кроме как налететь на него. Он резко дернулся, выдрал клок из фуфайки, не устоял, загремел в яму, потом выбирался из нее на четвереньках, выплевывая снег. – Товарищ лейтенант, оставьте его. Мы займемся этим живчиком! – прокричал кто-то из братьев. Шубин пробежал мимо человека, возившегося в снегу. Он дико устал, его обуяла злость. Кто из них инициатор бегства? Ответ напрашивался сам собой. Хлебников и не думал останавливаться. Он выбежал из перелеска, утонул в снегу, брел по нему, подбрасывая ноги, ежесекундно озирался. Шапка слетела с его головы. Шубин подобрал ее, перевел дыхание. Журналист начал тормозить. Он задыхался, хватался за грудь, но продолжал идти, надеясь непонятно на что. Это смотрелось гротескно, жалко. – Может, хватит, Вениамин Георгиевич? – хрипло выкрикнул Шубин. – Признаю, это была хорошая попытка, но просчитать свои действия вы не смогли. Может, пристрелить вас к такой-то матери? – Стреляйте, я разрешаю, – прохрипел беглец. Ноги его перепутались, он повалился в снег, вскрикнул от боли. Шубин подошел к нему, отдуваясь, взял за шиворот, перевернул. Журналист едва не помер, наглотавшись снега, кашлял с чудовищным надрывом. Бить его Глебу совершенно не хотелось, разве что потом, после отдыха. Шубин сел рядом с поверженным журналистом, привел в порядок дыхание. К ним подошел Косаренко, стал переминаться с ноги на ногу. Со стороны доносились воинственные крики. Бойцы разбирались со своими непослушными подопечными. Хлебников прокашлялся, приподнялся. Он был в неплохой физической форме, но давно не тренировался. Этот бег с препятствиями добил человека. Журналист выглядел подавленным. – Я так понимаю, что вы, Вениамин Георгиевич, были зачинщиком этого поступка, – проговорил Шубин. – Признайтесь, вы Амосов, да? – Да хрен там, – выдавил из себя журналист. – Никакой я не Амосов. Я Вениамин Хлебников, ответственный сотрудник газеты «Калининские зори». – Ну вот, опять двадцать пять! – Косаренко всплеснул руками. – Товарищ лейтенант, да тресните вы его по лбу, чтобы не запирался! Нам больше делать нечего, как бегать за ними! А вдруг немцы опять появятся? Мы же с дороги как на ладони! Это было верное наблюдение. Они подняли Хлебникова, погнали обратно. Он покорно брел, втянув голову в плечи. Остальных красноармейцы уже вышвырнули на дорогу, используя грубую силу. Проезжая часть была пуста. Это стоило считать крупным везением. Люди выдохлись. Внеплановая разминка затянулась. Шубин сдерживал ярость, гнал вперед и своих, и чужих. Они переправились через дорогу, снова брели по заснеженным открытым участкам и через час всем гуртом повалились в снег. Люди курили, наслаждались покоем и сравнительно теплой погодой. В преддверии Нового года погода решила побаловать их. Морозы сошли к минимуму, светило яркое солнце. Фигуранты молчали, сказать им было нечего. Мухавец слизывал кровь с рассеченной губы. Инженер Слесарев с опаской поглаживал скулу, отведавшую тяжелый красноармейский кулак. Хлебников был подавлен, сидел неподвижно, сжал ладонями виски, не поднимал глаз. – Может, еще им добавим, товарищ лейтенант? – внес дельное предложение Толик Иванчин. – Корреспондент вообще легко отделался. Ведь это он всех накрутил. – Так что же это было, граждане? – вкрадчиво спросил Глеб. – Вы понимаете, что своим поступком навлекли на себя дополнительные подозрения. К немцам хотели сбежать! Вот и показали свои настоящие лица. – Вы неправильно поняли, – пробормотал Мухавец. – Это было совсем другое. Лично я не собирался к немцам. Это даже дико представить. – Вот те на, – заявил Федор Ванин. – Они от нас сбежали, а мы их неправильно поняли. Разведчики вяло засмеялись. – Нет, серьезно, мы виноваты. Сам не понимаю, почему такое произошло. Стадный инстинкт сработал, – сказал Слесарев, вдруг осекся и исподлобья уставился на Хлебникова. – Таки бес попутал, Вениамин Георгиевич? – осведомился Глеб. – Вы подались в бега, а все остальные, ведомые стадным инстинктом, полетели за вами. Ситуация была удобная. Боец, который за вами присматривал, оказался в слепой зоне. – Будем откровенны, лейтенант, – произнес Хлебников. – Ты подумай, пошевели мозгами, поставь себя на наше место. Допустим, ты не ошибся, один из нас и есть Амосов. Двое других вроде ни при чем, однако сутки просидели с предателем в болоте, потом еще двое суток – в землянке. Там он и склонил нас на свою предательскую сторону. – Что за чушь? – Шубин поморщился. – Конечно, чушь, – сказал Хлебников. – Но я знаю, что в стране происходит, за своими бравурными репортажами с полей и цехов вижу реальную картину. Хватали народ и не за такое. Стоит в органы попасть, и уже не выйдешь, дело сошьют и за решетку упрячут. Ты это должен знать, поскольку человек неглупый, хотя и молодой. Пусть и ошибся ты с Амосовым, нет тут такого. Но все равно нас закроют, будут пытать, требовать признаться в том, чего мы не делали. В итоге скорый суд, расстрел, в лучшем случае – смерть в лагере. – Вы не сгущаете, Вениамин Георгиевич? Не возводите ли в систему отдельные ошибки? – Да иди ты, лейтенант, со своими отдельными ошибками! – Журналист побледнел, задрожала губа, обросшая щетиной. – В тридцать седьмом семерых из нашей редколлегии забрали. Они врагами оказались, в заговорах против товарища Сталина участвовали. Ни один не вернулся. Ведь органы не ошибаются. В начале тридцать восьмого еще четверых взяли, вдогонку, так сказать. Жили мы так, как будто по острому лезвию ходили. Ведь не докажешь, что ты верный ленинец. Органам виднее. Еще через полгода, когда Ежова сменил товарищ Берия, вернулся заведующий международным отделом Марковец. Дело пересмотрели, его оправдали. Но работать он не мог и долго не прожил, почки отказали. В общем, не суди строго, лейтенант. Может, и смалодушничал я, что в бега подался. Моя вина, что остальные за мной побежали. Хочешь, расстреляй или сладкого лиши. – Куда бежать-то собирались, Вениамин Георгиевич? – Да хрен его знает. Куда бог пошлет. Но точно не к немцам. Не тот я человек, и зря ты на меня думаешь. К партизанам пошел бы, не к Разжигаеву, так к другим. Потом эта история забылась бы. – А вы, товарищи, тоже боитесь, что вас закроют и не выпустят? – спросил лейтенант. – Не знаю, товарищ Шубин. На меня затмение нашло, – сказал Слесарев. – Тут еще немцы под боком гремели, заметить могли. Хреново, когда находишься меж двух огней, а сам ни в чем не виноват. – Вас бы, товарищ Шубин, на наше место, – заявил Мухавец. – Придумали невероятную историю с детективным уклоном…