Жизнь продолжалась. До Нового года оставалось три дня и три ночи. Зима уже не зверствовала, морозы ослабли. Подошел обширный антициклон, и весь район завалило снегом. Задули ветра, усилились бураны и метели. Над землей постоянно вихрилась поземка. Деревья отяжелели под грузом мокрого снега. На базе чувствовалось напряжение, люди готовились к рейду. Приказа еще не было, но приготовления шли. В командирской землянке несколько человек корпели над картой. Люди, знакомые с Бурмихой, принимали участие в обсуждении, яростно спорили, доказывали свою правоту. Пыхтела печка под навесом. Пожилая кухарка неустанно готовила кашу. Партизаны роптали. Что происходит? Вот-вот нагрянет Новый год! Где шампанское, ананасы, рябчики и прочие разносолы? Так и будем жрать вашу кашу, тетя Таня? Не пора ли устроить новогодний рейд по вражеским продуктовым базам? Разведчики Шубина вели себя скромно, делились табаком с местными курильщиками. Но все же инцидент случился. Барковский подловил в укромном уголке Антонину Сотникову, стал ухаживать, заговаривать зубы. Определенные навыки у парня имелись, а про невесту в Подмосковье он, видимо, забыл. Антонина растаяла, стала слушать ухажера, посмеивалась. В какой-то момент расстояние между ними критически сократилось. Тут им на головы и свалился Ленька Пастухов, безосновательно считавший Антонину своей девушкой. Парень был возмущен, полон решимости отстоять свою собственность. Мужчины сцепились, Пастухов разбил сопернику губу, а тот украсил ему левый глаз. Антонина пыталась их разнять, в итоге сама случайно получила локтем и стала третьей пострадавшей. На место происшествия прибыли командиры враждующих сторон. Ленька шипел, показывал Барковскому кулак. Дескать, мы еще не договорили. Тот прижимал снег к окровавленной губе, делал вид, что он тут вообще не при делах, просто разговаривал с девушкой, никого не трогал. Антонина плюнула и ушла. Партизаны украдкой посмеивались. Мол, Ленька тот еще гусь, сам не женится и другим не даст. Разжигаев пригрозил своему бойцу карательными мерами, но явно его не осуждал. – Товарищ лейтенант, не признаю свою вину, – отчеканил Барковский. – Почему вы так смотрите на меня? Я вел себя прилично, он сам подошел и ударил. А я что, христианин, обязан другую щеку подставлять? Я еще не сильно его ударил. Иначе он вообще не встал бы. Через час Барковский снова на задворках подловил Антонину, хотел извиниться, если что не так. Ленька не дремал, налетел ястребом и своего добился. Теперь синяк запылал и под вторым глазом разведчика. Партизанский отряд лежал пластом. Антонина сгорала от стыда. Вместо того чтобы планировать операцию в Бурмихе, Разжигаев устроил выволочку своему подчиненному. Девушка орала на кавалеров, грозилась разбить физиономию, если кто-то из них к ней подойдет. Ленька физически пострадал больше, но морально схватку выиграл и удалился, гордо задрав нос. Землянка с разведчиками подпрыгивала от хохота. Подозрительные лица сильно нервничали, пребывали в подвешенном состоянии. Шубин спустился к ним в землянку. Часовой, веснушчатый паренек, отомкнул тяжелый засов. В землянке было натоплено. Издеваться над этими людьми никто не собирался. Они поднялись с земляного пола, смотрели угрюмо, молчали. – Просьбы, пожелания? – спросил Глеб. – Выпустите нас отсюда, – проворчал инженер Слесарев. – Понять не можем, что мы сделали не так, и за кого здесь нас принимают. Это недоразумение, товарищ. Вы должны понять. Он всматривался в серые щетинистые лица. Они расплывались, превращались в какого-то трехликого Януса. Лейтенант почувствовал злость. Все должно быть чрезвычайно просто. Либо здесь есть Амосов, либо нет. Этот вопрос не давал Глебу покоя, мешал ему сосредоточиться на важном деле. «Почему я не выяснил его приметы еще в Волоколамске? Но кто же знал тогда, что возможны такие совпадения?» – На переодетого немца никто из нас точно не тянет, – сказал Мухавец и невесело усмехнулся. – Выходит, вы нам инкриминируете измену Родине? Мы на кого-то похожи? Оказались в ненужное время в ненужном месте? Объясните же хоть что-то, товарищ. Он не мог им ничего объяснить. Останутся втроем, съедят друг друга. А двое из них ни в чем не повинны. Природа не обделила Прокопия Тарасовича наблюдательностью. – Начинаешь отвлекаться, лейтенант, – заявил он. – Оставь эту троицу, никуда она не денется. Их пятеро моих бойцов будут сторожить день и ночь. Сбегать им незачем, если невиновны. А удерет искомая персона, так далеко не уйдет, в болоте догоним. Мы знаем местность, а эти – нет. Пошли, лейтенант, планы великие обсуждать будем. Гонцы из Бурмихи вернулись. Повезло парням, добыли сведения и ни разу не попались. Еще полночи пролетели в бдении над картой. Шубин знал наизусть этот клочок бумаги, впитывал дополнительные сведения. Мишка Верещагин проводил ликбез, показывал, где можно пройти, занять позицию, как распределить людей. Действовать надо с наступлением темноты и никак иначе, то есть еще почти сутки сидеть на базе. Но тут имелись и плюсы. Можно было как следует обдумать свои действия, наметить запасные планы, определить место встречи после выполнения операции. – Вот здесь концлагерь. – Мишка показал точку севернее городка. – Немцы еще в октябре построили его за считаные дни, обнесли колючкой. Кто строил, тех и поселили, наших военнопленных. Потом других пригоняли. Они ведь наступали еще, пленных брали пачками, постоянно кого-то везли. Там расстреливали больных и раненых, евреев, коммунистов, командиров, на их место селили других. Концлагерь охраняется, вышки в чистом поле, подойти невозможно. Эх, жаль, столько там наших людей пропадает. – Жаль, – согласился Шубин, – но наши цели остаются неизменными. Это арсенал, штаб, железка. Для начала должно хватить. Концлагерь нам не взять, даже соваться не стоит, всех погубим. А если и захватим, освободим людей, то на мороз их? Первой, но не главной целью являются штаб дивизии, находящийся на Кавалерийской улице, и офицерское общежитие, примыкающее к нему. Что самое важное в работе фокусника, товарищи? Правильно, в нужный момент отвлечь внимание почтеннейшей публики. Все свои силы немцы устремят на Кавалерийскую. В этот момент мы и ударим по арсеналу. Каким образом, пока не знаю, но время для раздумий есть. Когда фрицы подвозят боеприпасы? Думаю, ночью. От этого и будем плясать. Нужно собрать всю взрывчатку, которая имеется в отряде, распределить между бойцами. Третья цель – насыпь, вот здесь. – Он очертил зону карандашом. – Взрыв должен быть огромной силы, чтобы участок полотна разлетелся к чертовой матери. Ремонт займет двое суток. Нас это устроит. Последний вопрос. Где встречаемся после завершения операции? – Вот здесь. – Верещагин ткнул пальцем в карту. – Полторы версты на восток от Бурмихи. Два приметных холма, между ними глубокий овраг, на одном из них – старая метеовышка, ориентир весьма приметный. Встречаемся в овраге. – Хорошо, согласен. Но желательно не приводить с собой свору полицаев или карателей. Время ожидания ограничим. Кто не успеет, будет выбираться сам. Глава 10 Мутный лунный свет растекался по равнине, озарял бесформенные бугорки, шапки кустарника. До дороги было метров пятьдесят. Шубин оттянул рукав, посмотрел на часы. Половина четвертого утра, целая вечность до рассвета. В недавнем прошлом он несколько часов извел на сон, еще два – на дорогу, которая тянулась преимущественно лесом и по оврагам. В путь отправились пятьдесят человек, три группы. У каждой имелись собственные задачи. О неудаче любой из них должен был сообщить запуск пары сигнальных ракет. Они будут видны за несколько верст. Но пока было тихо, группы выдвигались к местам выполнения заданий. Луну закрыли темные облака, и местность погрузилась во мрак. Вдоль дороги возвышались снежные валы, потемневшие от автомобильных и танковых выхлопов. Каждый день проезжую часть расчищали бульдозеры. В этом районе, рядом с березовым перелеском, начинались южные предместья Бурмихи. У дороги сгрудилась кучка дощатых построек, полосатая будка, шлагбаум. Важную дорогу, ведущую в село, контролировала полевая жандармерия. В полосатой будке топилась печка, оттуда изредка долетали голоса. Пост состоял из нескольких солдат и одного офицера. Они попеременно грелись в будке. – Служба у ребят не бей лежачего, товарищ лейтенант, – прошептал Косаренко, пристроившийся неподалеку от Глеба. – Предлагаете сделать ее ярче? – Да, боец, внесем разнообразие в их сонную рутину. Тут вдалеке раздался паровозный гудок. Станция работала, пропускала эшелоны. Немцы спешили доставить грузы в свои части, пока наступающая Красная армия не перерезала ветку, единственную в районе. Глеб обернулся. Из перелеска выплывали снежные бугорки – трое, четверо, за ними кто-то еще. Рисковать он не мог, поэтому в авангарде шли бойцы его взвода, Карабаш и братья Ванины. Партизаны, многие из которых впервые увидели маскхалаты, держались сзади. Группа насчитывала четырнадцать человек, больше чем достаточно. Они имели гранаты, два ручных пулемета. Время терпело. Цепочка замерла. На этом участке немцы осветительные ракеты в небо не запускали, считали этот район сравнительно безопасным. Партизаны вблизи Бурмихи не шалили, знали, что там находится крупная группировка солдат и полицейских. Им было известно, что по этой дороге в темное время суток противник осуществляет подвоз боеприпасов в арсенал, расположенный в двух верстах. Партизаны Разжигаева в подобных местах на рожон не лезли, но данные собирали. Ждать пришлось долго. Плотные облака закрыли луну, разведчики подползли ближе к посту жандармерии, контролировавшему движение автотранспорта. Солдаты в шинелях блуждали вдоль обочин, иногда освещали местность фонарями. Несколько раз появлялся офицер. Глеб сумел разглядеть знаки различия обер-лейтенанта. Потом он удалился в полосатую будку и больше не показывался, очевидно, имел право на несколько часов сна. В четыре часа произошла смена караула. Шубин шепнул Косаренко, чтобы тот придержал людей, рвущихся в бой. Дорога особой популярностью не пользовалась. В течение получаса по ней проехала лишь небольшая колонна мотоциклистов. Остановка была недолгой, военнослужащие обменялись парой фраз, поднялся шлагбаум. Потом в Бурмиху въехали две легковые машины. Их сопровождал бронетранспортер с пулеметом на приплюснутой башне. В легковушках, скорее всего, перемещались штабные работники. Часовой наклонился к переднему стеклу, увидел знакомое лицо и побежал поднимать шлагбаум. Колонна покатила в Бурмиху. К посту подошли два «Опеля»-двухтонника. Машины шли легко, груз не заслуживал внимания. Караульные проверили у водителей документы, забрались в один кузов, затем в другой, посмотрели груз. Шлагбаум пополз вверх, очередная колонна вошла в Бурмиху. Затем в течение четверти часа на дороге никого не было. Вихрилась поземка, заметала проезжую часть. Время от времени караульные брали лопаты, чистили снег. – С этой страной надо что-то делать, – заявил унтер-офицер. – Зимой адские морозы, весной и осенью – знаменитая русская распутица, летом – дикая жара, комары, мухи. Сквозь метель прорезались огни. К посту снова подходили машины. Впереди шел легкий грузовик с закрытым кузовом. Водитель подъехал к шлагбауму и выжал тормоз. В грузовике, судя по голосам, сидели несколько солдат. Следом шла мощная трехтонная машина с прицепом, укрытым брезентом, засыпанным снегом. Сердце лейтенанта екнуло. Это могло быть именно то, что нужно. Шубин переполз в канаву водостока, застыл на откосе. Он сильно рисковал, но должен был получить сведения, нужные ему. Хлопнула дверца. На дорогу спрыгнул офицер, сопровождающий колонну. К нему приблизился унтер, вскинул руку, что-то пролопотал. – Гауптман Шпигель, – представился офицер. – Просьба не задерживать. Колонна следует по графику, перевозит боеприпасы для орудий и минометов. – Он протянул унтеру бумаги. Тот быстро пошуршал ими, вернул и приказал караульному поднимать шлагбаум. Шубин высунулся из канавы, махнул рукой. Свои действия они отрепетировали заранее, насколько могли, конечно, не зная конкретных обстоятельств. Сейчас парни должны были сообразить, как себя вести. Глеб выпрыгнул из канавы, схватил за ноги офицера. Гладкие сапоги чуть не выскользнули из его рук. Немец ахнул, но потерял равновесие, упал и ударился головой. Шубин уцепил его за ремень и поволок в канаву. Офицер приподнял голову и что-то выкрикнул. Глеб ударил его кулаком в челюсть. Он уже не обращал внимания на то, что происходило вокруг. Главное, поменьше стрельбы! Косаренко выскользнул из канавы вслед за ним, набросился на унтер-офицера. Тот онемел от страха, в горле у него перехватило. Разведчик ударил фашиста ножом и бросил на дорогу. Немец трепетал, пытался приподнять затылок. Несколько человек устремились к полосатой будке. Там началась свалка, хлопнул выстрел. Шубин стиснул зубы. Это очень плохо! Но иначе невозможно, они же не волшебники. Глеб стащил офицера в канаву, снова награждал его ударами. Кулак у Шубина онемел. Из глаз гауптмана сочился страх, он еще дергался. Лейтенант схватил его за горло, стал душить. Тот захрипел, тело его ослабло. Захват колонны происходил стремительно. Бойцы неслись к дороге, преодолевали канаву. Хохотнул Григорий Ванин, перепрыгивая через командира. Дескать, больше не вырастите, товарищ лейтенант. Нашел время шутить. Группа разделилась на две части. Партизаны и красноармейцы работали ножами и прикладами. Однако обойтись без выстрелов уже не получалось. Попятился за шлагбаум караульный, вскинул автомат, выдал короткую очередь, впрочем, ни в кого не попал. Длинноногий партизан Пашка Артемьев набросился на него, свалил с ног, бил ножом и что-то приговаривал. Один из жандармов бросил карабин с заклинившим затвором, перепрыгнул через водосток и пустился в бега. За ним помчался Федор Ванин, швырнул нож. Бросок вышел мощный, точный. Но, к сожалению, нож ударился в спину рукояткой. Солдат не разобрался, от страха у него подкосились ноги. Он рухнул лицом в снег, а встать уже не смог. К нему подбежал Федор, стал бить в затылок прикладом. Вторая группа атаковала грузовичок с охраной, еще двое или трое – кабину трехтонника. Водителя ведомой машины бойцы выдернули из кабины так быстро, что он не успел схватиться за автомат. Охранники груза почуяли неладное, стали выпрыгивать из кузова. Партизаны прижались к борту. Это было лучшее решение. Когда все фрицы столпились у заднего борта, они набросились на них вшестером, оттеснили, сбросили в канаву, били ножами, кулаками, прикладами. Фактор неожиданности сработал в лучшем виде. Ни один из этих немцев не выстрелил. Зато успел открыть огонь водитель трехтонника. Он до последнего оборонял свой ценный груз, пулей сбил с партизана шапку и расплатился за это по полной программе. Боец яростно колотил его лбом о подножку, отпустил, лишь когда иссякли силы. – Товарищ лейтенант, в будке все чисто! – доложил запыхавшийся Карабаш. – Трое их там было. Мы всех вырезали к чертям. Офицер проснулся, стал возмущаться, что так война не делается. Странный был человек. – Вы молодцы, Леха.