— Потому и развалила мне фасад? — Могла, вот и развалила, — рявкнула Ломакс. — Да ты и сам знаешь Паука. Тонкие губы Льюиса неожиданно растянулись в слабой улыбке. — Да, — сказал он, — его я хорошо знаю. Верно, Паук? Тот, не сдвигая подошв, развернулся туловищем, нацелив пасть пескоструя в грудь Ломакс. — Ага, думаю, ты прав. Ломакс, сжав кулаки, шагнула к нему: — Ах ты, продажная тварь! Паук, не выпуская оружия, передернул плечами. — Что тут говорить? Парень знает толк в деньгах. По мне, лучше бы он стал капитаном. — А как же Ник? — Ника-то нет, Ломакс. Теперь уж все равно, чего он хотел, он ведь не вернется. Движением ствола Паук заставил ее выйти на середину. Я, разглядывая их из-за полок, проглотила слюну. На шее у меня, прямо под ухом, бился пульс. Руки беспомощно сжимались в кулаки и разжимались. Льюис прищурился на меня через весь холл. Кажется, он ждал, что я буду делать. — Я думала, мы команда, — проговорила Ломакс. Паук покачал головой. — Вы с Ником никогда не держали меня за своего. Вам хватало друг друга. А я был доставалой и грузчиком да еще помогал Ганту с двигателями, если перелет был спешный. — Неправда. — Да правда это! Мы с тобой никогда на самом деле не ладили. — И ты меня продаешь? Паук сверкнул золотыми зубами. Приклад пистолета он упирал в бедро. — Похоже на то. Льюис, все так же стоявший у ступеней, захлопал в ладоши. — Корабль мой, — с улыбкой объявил он и плотнее закутался в халат. — Я старший сын, законный наследник, и ни ты, — зыркнул он на меня, — никто другой ничего с этим не поделаете. Ломакс выпрямилась в полный рост. — Твой отец… — Плевать мне на отца! Очень рад, что старик сдох. — Ник был хороший человек. Не тебе… — Он убийца. Убил мою мать. — Не поняла? — моргнула Ломакс. В улыбке Льюиса сквозило горькое торжество. — Об этом он тебе не рассказывал, да? Ну, думаю, ты была ему не так близка, как воображала. — Он скрестил руки на груди. — Мать не вынесла его ухода. Умоляла остаться, но ему корабль был дороже нас. Когда она поняла это — отравилась. — Я не знала. — Да, наверное, не знала. Льюис повернулся к Пауку и сказал: — Мне это надоело. — Он спрятал руки в карманы халата. — Убей ее. — Что? — Я оттолкнулась от стеллажа. — Стой! — Не лезь, дура! — махнула на меня Ломакс. Костяшки указательного пальца Паука стали белыми. Оружие дернулось в его руках. Ударила, зашипела молния, и мне пришлось заслонить глаза. Когда зрение ко мне вернулось, Ломакс лежала мертвая, вся левая половина ее тела была ободрана до почерневшего мяса и обуглившихся костей. Льюис смотрел виновато — точь-в-точь подросток, позволивший себе лишнее. — Идем, — позвал он Паука. — Незачем здесь оставаться. Отшагнув от обугленных останков бывшей соратницы, убийца перехватил оружие одной рукой. В холле пахло, как после барбекю. Паук дернул подбородком в мою сторону: — А с ней что? Льюис прятал от меня глаза. — Оставь ее, она пустое место. — Она свидетельница. Льюис был уже в дверях. Я видела, как ему хочется удалиться от трупа на полу и смрада в воздухе. — Какая разница? Доберемся до корабля — только нас и видели. Сюда я возвращаться не собираюсь. Незачем ее убивать. — И оставлять в живых тоже. Льюис обернулся и встретился со мной взглядом. Меня пробрала дрожь. Знакомое лицо. Вроде бы никакого сходства, но виновность прочертила морщинки в углах его глаз, и не осталось сомнений, что он — сын Ника. — Ладно, — сказал он. — Все равно. В алчной усмешке Паука блеснул золотой зуб. Ствол нацелился на меня — немигающая дымная дыра, темная и безжалостная, как пустая глазница смерти. В сознании у меня бушевал голос Ника, приказывал бежать, только бежать мне было некуда. Тогда я закрыла глаза. Тихая песня артефактов разрослась до грома. Пальцы горели белым пламенем. Я вскинула руки, защищаясь от выстрела, — и почувствовала, как все предметы в комнате движутся со мной в такт. В воздухе засвистел, запел чужой металл. И Паук умер. Оставив за спиной скалистый ландшафт Холодной часовни, «Тетя Жиголо» расправила филигранные крылья и взвилась на ветрах гиперпространства. Я, сидя рядом с Гантом в корабельной рубке среди подсвечивающих мое лицо экранов, мониторила приборы, задействовав унаследованные от отца навыки пилотирования. Точно рассчитав переход, я поймала порыв ветра высших измерений — непростой маневр, каким могла бы гордиться и Ломакс. Он даже на Ганта произвел впечатление. Я, искусно подстраивая команды, выправила наклон крыльев так, чтобы до отказа использовать поток, и ощутила, как натянулось, торопя нашу старушку, подхваченное редким туманом тонкое кружево. Бедняга Ломакс… Над опаленным телом наставницы мне на миг захотелось убить отдавшего смертельный приказ Льюиса. Только что бы это дало? На полу и так лежало слишком много трупов. Паука я убила, обороняясь, машинально, с помощью дара, которого почти в себе не осознавала. Хладнокровное убийство Льюиса, как его ни оправдывай, было бы преступлением. В нем не было необходимости, к тому же, не сомневаюсь, именно так поступил бы он, поменяйся мы местами. Сознание, что я лучше его, вполне заменило мне месть. Кончиками пальцев я погладила голубую подвеску, висевшую теперь на подаренной матерью цепочке. Я отобрала у него кулон, прежде чем уйти. На первый взгляд маленький плоский камешек величиной с большой палец у меня на ноге, с дырочкой на одном конце и простеньким узором — вертикальная царапина, пересеченная двумя горизонтальными покороче. При ближайшем рассмотрении обнаружилось, что это не лазурит, а осколок вещества тарелки. Ключ. Льюис и не догадывался, что́ носит на груди. Ник сказал ему, что подвеска дорого стоит, вот он ее и хранил. На мое требование отдать повиновался без колебаний и жалоб. Конечно, решение ему упростили две дюжины острых копий из нечеловеческого металла, дрожащие в считаных сантиметрах от глазного яблока, и еще блестевшая на их остриях кровь Паука. — Бери, — сказал он. — Спасибо. Пальцы у меня полыхали, как раздуваемые ветром угольки. В жилах пели голоса тарелок. Я зажала в ладони кожаный шнурок подвески и вышла сквозь пролом в стене, оставив Льюиса в халате таращиться вслед мне и облачку устремившихся за мной артефактов. Сейчас, в гипере, та часть меня, что принадлежала Нику, улыбалась знакомым стонам и скрипам. А меня переполняла гордость. «Тетя Жиголо» стала моим домом. Мое место было здесь, в ее рубке, в окружении туманов высших измерений, среди красных и зеленых сигнальных огоньков. Этот корабль донесет меня куда угодно. До Благородной звезды и обратно, а то и до самого Звездного Обода. Это мой билет в большую жизнь — величайший дар, какой мог оставить отец. Увы, оба мы знали, что подарок этот не бесплатный. Краем сознания я слышала поскуливающие в трюме артефакты из дома Льюиса — словно свора собак рвалась на охоту. Они ощущали надвигающуюся опасность — Кинжальный флот — и, царапая металл и камень, отталкивая друг друга, рвались в бой. Холодивший грудь голубой кулон пылал перед мысленным взором, как крошечная твердая звезда, и песней манил вперед, к дому. Я наконец осознала свое предназначение. Я была создана, чтобы отпереть тарелки. Для чего, оставалось только гадать. Узнать ответ я могла от старухи, лежавшей сейчас в корабельном лазарете.