«Злая Собака» смерила меня взглядом и вроде бы только теперь заметила, как я измучена. — Конечно, — сказала она, и музыка совсем затихла. — Извини. Я потерла повязку на лице. Глазница болела так сильно, что я задумалась, существует ли нечто вроде «синдрома фантомного глаза». И мне вдруг больше всего на свете захотелось скрыть свое увечье от мира. Я свернулась в позе зародыша на дне плотика и натянула одеяло на голову. На камбузе я нашла Престона и от него узнала, что Джонни Шульц с Рили Эддисон перебрались на «Адалвольф». — Им нужно одиночество, чтобы примириться с гибелью экипажа, — сказал он. — Трех отпрысков Нода они взяли с собой. Это было к лучшему. «Адалвольф» со времени своего заключения на орбите Камроз обходился без механика, а кораблям не положено летать без команды. Мне еще раньше надо было догадаться послать на него трех маленьких драффов — я бы и догадалась, если бы не отвлеклась на созерцание гибели человечества. Малыши сумеют поддержать системы судна в рабочем состоянии и справятся с закравшимися ошибками или неполадками. — А Люси? — Джонни звал ее с собой, но в последний раз я видел ее в каюте. По-моему, они с «Адалвольфом» не поладили. Он держал в руке чашку протеинового супа, а оранжевый костюм медика был помятым, словно Престон в нем спал. — Как у тебя дела? — спросила я. Он вздохнул. — Все никак не могу поверить, понимаете? Не стоило переспрашивать, о чем он говорит. Все мы смотрели, как гибнет человеческая цивилизация. У всех нас там, на линиях фронта, остались друзья и коллеги — и как знать, может, их уже не было в живых. Знакомые нам планеты задыхались без помощи извне. Разрушались биосферы. Сохли посевы. Рвались пищевые цепочки, умирали люди. И уж конечно, нашлись авантюристы, вопреки очевидности решившие, что сейчас самое время урвать себе власть или территории. На пути Мраморной армады вспыхивали и гасли напрасные войны и революции. Снаряды дырявили хрупкие жилые купола. Грибовидные облака вставали над возделанными тяжким трудом полями. Целые сообщества рвали друг друга в клочья из-за чего-то, что спустя несколько часов, с прибытием белых кораблей, обратится в ничто. А бойня все продолжалась. Она проникала в наши сновидения, лишала вкуса пищу, которую мы силком заталкивали в себя. Мы здесь были беспомощными зрителями, укрывшимися за границей исследованного людьми космоса и бессильными повлиять на апокалипсис, доходивший до нас стершимся, рваным шумом помех. Никакие наши слова или действия не спасли бы ни единой мечущейся в темноте души, но и отвести взглядов мы не могли. Эта катастрофа касалась нас наравне со всеми; все мы стали сегодня просто человеческими существами, прячущимися от непобедимой стихии — последнего бутылочного горлышка из множества катастроф, на протяжении тысячелетий пытавшихся уничтожить наш вид. — Ты в порядке? — спросила я. Престон не поднял глаз, только крепче сжал чашку. — Наверное. — Бояться нормально. — Да не так уж я и боюсь. Просто все разваливается. И мы потеряли Альву. — Он врезал кулаком по столу. — Чувствую себя чертовски беспомощным! Я всей душой ему сопереживала. Его слова повторяли мои мысли, а ведь парень был слишком молод, чтобы так много на себя взваливать. Но я, как старший по званию, не могла ограничиться жалостью. Я должна была его поддержать. — Каждый делает все возможное. — А мне кажется, что мало. — Ты делаешь много. — Это как? — Ты — наш медик. — Я вынудила себя улыбнуться. — Твоими стараниями все здоровы и продолжают полет. А пока мы в пути, жива надежда. Престон немного расслабился, поставил чашку. — Об этом я не думал. — Не хватайся за все сразу, — посоветовала я, положив ладонь ему на плечо. — У тебя есть дело на этом корабле. Сосредоточься пока на нем. Он бледно улыбнулся: — А потом? — Как знать? — махнула я рукой, отгоняя тяжелые мысли. — Сейчас нам осталось полагаться только на себя. В коридоре послышались шаркающие шаги. В камбуз ввалился Нод. У него под ногами шныряли, играя, двое детишек. Чешуя механика отливала перламутром, черные глазки искрились. — Рассветное приветствие, капитан. Пусть лучи солнца согреют твою ветвь. — Привет, Нод. Ты прекрасно выглядишь. Одна ладонь-лицо обратилась ко мне, остальные крутились, пытаясь не выпустить малышей из поля зрения. — Много работы, — сказал он. — Много времени с потомками. — Ну, тебе это, похоже, на пользу. Пальцы его сомкнулись, скрыв лицо, и снова разогнулись — словно цветок подмигнул. Нод был доволен. — Принес список нужных запчастей, — сказал он. — Тех, которые нельзя распечатать на борту. — Мы наверняка найдем все на следующей остановке. — Большая просьба, капитан. Нужно много чего разыскать. — Отлично. Я встала и склонила козырек бейсболки — сначала в сторону Нода, потом к Престону. Уходя в рубку, я надеялась, что сумела внушить им уверенность, которой не чувствовала сама. Часть первая Четыре года назад Ибо ветер, проснувшийся среди звезд, Воет в моей крови. Уильям Батлер Йейтс. Ветер в камышах 1 Корделия Па — Смотри, корабль! — воскликнул, поежившись, Мишель Па. Он остановился в слабом свете уличного шара и отбросил за плечо хвостик волос, глядя, как космический торговец разворачивает черные ажурные крылья, заходя на посадку. Я беспокойно потянула его за рукав грязной, заплатанной парки. Мы задержались в узком переулке, а время было позднее. — Мики, идем, — торопила я, но он с тоской смотрел в небо, не желая двинуться с места. Его заворожил корабль — по моему мнению, самый обычный образчик своего класса: солидные, индустриальные очертания корпуса плохо сочетались с хрупкостью широких, заряженных электричеством крыльев. Кто-то давным-давно разрисовал его корму желтыми полосами, а плоское, тронутое ржавчиной брюхо отражало свет портовых дуговых фонарей. Полосы придавали ему сходство с жирной осой, а в остальном торговец казался мне ничем не примечательным. Такие приходят и уходят каждый день. — Как думаешь, откуда он? И куда идет, по-твоему? — спросил Мишель. Щеки его разрумянились, дыхание в морозном воздухе белело паром. Я не ответила. Мне это было до лампочки. Воздух облепил мой загривок холодным компрессом, да и место было не такое, чтобы торчать тут, особенно ночью. Я росла на окраинах этой огромной гулкой столицы и, как все здесь, наслушалась историй: о призраках и ловушках, о старателях, которые просто уходили в ночь — и никто их больше не видел. Здания этого города опустели тысячу лет назад и существовали в вечной тьме. Их никогда не грело солнце, не поливал дождь. Небо над крышами и шпилями, как всегда, было обрызгано звездами, а между ними мерцали огоньки ближайших тарелок. Сама я живала только на двух из двадцати тарелок, но все названия знала наизусть: Ночной город, Альфа, Вторая лачужная… В ясные ночи я различала их по месту на небе и взаимному расположению. И еще по тихому голосу, который слышала, глядя на них, — кажется, этот голос бормотал для меня одной. Сейчас над снижавшимся кораблем я рассмотрела Призрачный замок, Первую верфь и яркие солнечные фонари Третьей фермы — последняя была так близко, что на фоне звезд прорисовывались ее прямоугольные очертания. Шириной она была с мой большой палец, отставленный на вытянутую руку, и я улыбнулась ей, как старой знакомой. Ночью тарелки нашептывали мне свои непостижимые секреты. Их ровные, утешительные вздохи походили на ветер в ветвях деревьев или на прибой ночного пляжа. Настоящего пляжа я, правда, никогда не видела. — Идем! — позвала я Мики и, отойдя на несколько шагов, обернулась. Он все глаз не сводил с корабля. И только когда кончики завернутых кверху крыльев скрылись за низким кольцевым зданием космопорта на краю тарелки, брат опустил голову и двинулся дальше. — Как тебе не терпится! — буркнул он.